Да!)

наверное очень нескромно хвастаться таким, поэтому сразу извиняюсь, но вы поймете почему я это делаю))
вчера совершенно незнакомый человек, с которым я коротко поговорила на буке, назвал меня удивительным человеком) вот тут скромничать не буду, это ооочень приятно) хотя и незаслуженно))) ничего удивительного, чего нет в каждом из вас, во мне нет) а другой, уже знакомый, а не незнакомый, согласился с тем, что я счастье))))))))) доооо))) ну, простите меня, все это к тому, что "счастье не надо искать, им надо быть"(с) и поэтому, пожалуйста, ткните и обязательно!! поверьте, что вы, каждый из вас

потому что так оно и есть! ни секунды не сомневайтесь в этом!

Вопрос: я удивительный человек и я счастье!

1. да!		30	(100%)
Всего:		30

@темы: аффирмации

---

Вот так как-то)))

час ночи, у Мотьки вот такое настроение)))


Cкачать Ola I'm In Love бесплатно на pleer.com

сижу вырезаю кой-что одному замечательному автору)) и хорошо мне так, спокойно, свободно и летательно)) чего и вам желаю от души) а кто спит уже, пусть приснится что-нибудь волшебное

---

Лёд

 LENAsan чудесная наша Лена написала стихотворение на Ночную) спасибоооо, Ленушка




Cкачать Мо лёд бесплатно на pleer.com

Ложится внахлест моя тень на твою,
И гнаться я за тобой не устаю.
Волчий гон, охота волка на волка,
Разбежались по нашим венам беспутные толки.
Хлестнув по губам снежной лавиной,
Столкнулись в медленном дрейфе, и льдинами застыли.
Не уступая, крошась от напряжения,
А за нами счет на сотню пригрешений.
Железные цепи, в тугую, намотав на кулак,
Мы продолжаем череду своих бесконечных атак.
Сближаясь, целуя друг друга рванными губами,
Уходя клином в шквал, врезаясь в цунами.
Из острых льдинок, смертельных снежинок,
Падая в бездну, и застряв на вершинах.
Пересекаемся, пикируя "мертвой петлей",
Выцарапываем из наших сердец вросший лед.

@темы: стихи, История к истории

---

200 сигарет

все началось с этой картинки) и куда привело, читаем))



 nohromo

Стеб, угар и содомия. Слэш, великий и ужасный, детектед. Хэппи-энд. Ни одной кошки при написании не пострадало. Обоснуй в астрале, блин, "просто хочу, просто тебя, просто такой" (с)

1.
Найти его не сложно.
Каждое утро прежде, чем уехать в зеркальные здания концерна, Робби терпеливо продевает руки в болтающиеся рукава клетчатой рубахи, застегивает перламутровые пуговички, затягивает широкий ремень на джинсах, завязывает толстые шнурки. Он бы стал хорошей сестрой милосердия, милой девочкой в белом чепце с красным крестом, героически утешающей гангренозных солдат с ампутированными ногами и не менее героически подавляющий очередной приступ терминальной тошноты. Из него бы получилась отличная Ханна, идущая по заминированной итальянской дороге, по тропе живых и мертвых, под голубым тосканским небом вдоль колонны болотно-зеленых грузовиков. Тем более, что ходить по минам – стиль его жизни, а голая квартира с двумя матрасами, банками консервированного томатного супа и одним ампутированным из реальности солдатиком у него уже была.

Лео хлопает дверцей внедорожника. Несколько минут стоит в каменном дворике с видом на башню островного маяка. Белая колонна вздымается над водными брызгами скалистого залива. Вид – открыточный. Самое то – для туристического портала. Но погода не балует. Порывистый ветер раздувает соломенные волосы, отворачивает бежевый воротник короткого пальто. К шинам льнут сорванные листья – ярко-желтые лодочки с крапинками оранжевых веснушек и бледно-зелеными краями. Их тревожный сухой шелест вторит неумолкающему рокоту прибоя и далекому звону на бакенах у темных подводных пещер.
Домик здесь – орлиное гнездо. Нависает открытой террасой над отвесным склоном. Двести метров вниз, до толщи бурливой, темно-синей воды. В стеклах на втором этаже, огромных прямоугольниках, идущих непрерывной рифленой анфиладой, отражается дымное небо. Над черепицей плоской крыши – пустой флагшток, частокол приемных антенн и спутниковая тарелка. Первое – дань тому, что убеждения Филипа Линдера всегда склонялись к разумному патриотизму. Вторые – современная необходимость: Робби серьезно относится к любому делу и должен постоянно оставаться на связи. По вечерам он шелестит клавишами ноутбука, каждое утро – на запрещенной скорости пересекает летящий над заливом мост. Два часа гладкого, как стекло, шоссе. Семь лет картинга, четыре жестяных кубка, прыгающий на раллийной грунтовке прототип, врезающаяся в лобовое ослепленная птица – в девятнадцать Робби заново учиться ходить. С лицом, похожим на грубую гипсовую маску, боксирует в ночном спортзале. Не ради того, чтобы сделать из себя Мохаммеда Али. Профессиональный бокс его не волнует. Робби не хочет лезть из кожи вон и становиться чемпионом там, где чемпионом быть априори не может. Склонность к трезвой оценке ситуации достается ему в наследство от Филипа Линдера. Но. «Для того, чтобы научиться боксу, нужна одна ночь. И нужна целая жизнь, чтобы научиться бороться». С гонками покончено, но на летящем через залив мосту Робби всё равно выжимает газ. Не потому, что ребячлив. Не потому, что любит адреналин. Робби упрям.
Он всё еще учится бороться.
Лео засовывает ладони в карманы пальто.
Ветер с моря напоен йодом и солью.
Прибой осыпает на тысячелетние скалы под белой башней одинокого маяка крошево туманных брызг.

Он сидит на открытой террасе. Мертвым взглядом смотрит на кружащих в заливе белых чаек.
Какая из них придурок Ливингстон?
Коричневая вязаная шапочка с узором из синих и белых ромбиков надвинута до самых бровей. Из-под пончо шерстяного пледа виднеются край обтрепанных джинсов и подошва малинового кеда. В горсти по-птичьи скрюченных пальцев – потухшая сигарета. Сами пальцы – белый прозрачный воск. В матовых зрачках пустота. Ничего.
Ветер с залива треплет бахрому пледа, метет ею по лакированным доскам террасы. Рядом с пепельницей на деревянном столике черная плашка айпода. Нитки наушников свисают вниз, раковинки на ветру крутятся и ритмично покачиваются. Будто крошечные маятники неправильных, сломавшихся часов. В них – отдаленно, хрипло – французский речитатив. Громкость выставлена на максимум.
Но он не слушает.
И не слушал.
Раньше музыка была у него внутри. Она пульсировала в венах, задавала сердцебиение. Звучала, днем, ночью, постоянно, когда он ел итальянские пиццы и трахался, иногда просто сводя его с ума. Она свивалась в нем, точно торнадо. Выкручивала, выворачивала, опустошала, как самый продолжительный оргазм. Уносила, будто домик девочки Элли из Канзаса. Прямиком в Изумрудный город.
Музыка была его дыханием.
Теперь ему все равно: есть она или нет.
Теперь ему на многое наплевать.

Лео ногой придвигает деревянный стул с вырезанным в высокой спинке узором из королевских лилий и латинских крестов. Садится рядом. Расстегивает давящее на живот пальто. Несколько минут тоже смотрит на небо над заливом. На то, как белеет в седом тумане брызг мусорный паром. Смотрит молча. Познания в русском у него нулевые. Не идут дальше с трудом выговоренного «Привьет».

Единственный сын Филипа Линдера учит кириллицу четыре месяца. По шесть часов в день занимается с похожей на Одри Тоту носительницей языка. Не сексом, к сожалению. Она могла бы родить ему детей. Таких же крепких, упрямых, голубоглазых мальчишек. Она в него влюблена. Удушливо краснеет, когда за столом он передает ей тарелку и их пальцы случайно касаются. Колкое, бьющее по нервам электричество течет по ее руке. Она его чувствует. Так же, как с десяти лет это электричество чувствует и сам Лео. Но в отличие от Лео, у русской Одри Тоту нет никаких надежд.
Она заливается смущенным детским румянцем, когда в комнате с головокружительным видом на набережную Робби вдруг перестает ее слушать и нетерпеливо спрашивает: «Как сказать правильно: ты всё, что у меня есть, ты всё, что я хочу?».
Такой переход заставляет ее замолчать. Она неловко пытается отшутиться: «И это тоже для бизнеса?».
Робби запускает руку в вазу с декоративными синими шариками из матового стекла. Перебирает в ладони. Хватило бы сил, с кракающим треском раздавил бы каждый.
«Да. Тоже».

«Бизнес» сидит на открытой террасе и пустым взглядом потушенных глаз смотрит на залив. На кружащих, дерущихся из-за мусора чаек. Так какая из них – придурок Ливингстон? Похоже, это единственный вопрос, который еще способен вызвать у него хоть какой-нибудь интерес. Завязав толстые шнурки кед, утром Робби стоит перед ним, словно рыцарь перед сюзереном, будто мальчик-паж перед безумным Жилем де Ре, - на одном колене. Со вздохом прижимает узкие руки к своей щеке.
Лео стягивает перчатки. Складывает их палец к пальцу. Познания в русском у него нулевые, но миссия выполнима: мертвец понимает по-английски. Может бегло изъясняться. Знает слэнг и мову лондонского Сохо и нью-йоркского Гарлема. С языками никогда не было проблемы. У него абсолютный слух. То, что нельзя ни купить, ни продать, ни выменять, ни выпросить. С этим можно только родиться. Принять в качестве не облагаемого налогом дара от издевающихся над людишками ангелов. Издевающихся, потому что дары никогда не даются тем, кто их достоин, и тем, кто в них нуждается. Дары достаются только тем, кому на них наплевать. И Лео, постигавший право в Упсале, а философию в Сорбонне, считает, что это – несправедливо.
Несправедливо, что голубоглазый мальчик, учивший его танцевать фокстрот одним дождливым весенним днем, был предназначен в дар не ему самому.
Но чайки кружат над заливом. Ветер доносит на открытую террасу их пронзительные вскрики. Сотни жалующихся на судьбу голосов.
Начать с чего-то нужно. Картинка стоит перед глазами. Подстегивает и торопит. За ужином дядя Филип соединяет кончики пальцев над тарелкой, смотрит на Робби. Говорит: «Пожалуй, хватит. Не позорь меня». Больше – ничего.
Робби откладывает нож. Спокойно. Робби поднимается. Спокойно. Робби придвигает стул. К столу. Мягко.
Они не произносят ни слова. Норвежские волки. Старый и молодой. Кровь от крови. Плоть от плоти. Один упрямый норов на двоих.
Мягкий блеск света подковками лежит на тарелках, кружево скатерти мерцает глянцем, вокруг бесформенным черным спрутом расползается тишина.
Робби придвигает стул. Он рассорится со всем миром, если того потребуют обстоятельства. Робби упрям. Лео это знает.
- Не скажу, что я тебе друг, но и не враг. – На террасе он кладет перчатки на колено, вытягивает ноги, бросает короткий взгляд: даже закутанный в коричневый плед, мертвец не шире его растопыренной руки. – Нет, не враг, хотя, ты можешь думать и иначе. Я должен сказать: Роберт хочет вложить в тебя деньги. Помимо тех, что уже были вложены. Он думает, ты придешь в норму. И сможешь осилить полгода в студии звукозаписи. Он думает, что сделает это. Я, как юрист, составлю выгодный для тебя договор. Но как старый друг семьи, хочу сказать: ты должен отказаться. И, возможно, уехать.
Надеяться на то, что мертвец хотя бы услышит, - бесполезно. На то, что поймет смысл сказанных слов, - бесперспективно. Лео переводит на него взгляд и вдруг замечает, что реинкарнировавший в чужое тело Томми Уэйтс улыбается. Если, конечно, едва заметную кривизну обветренных, потрескавшихся губ можно назвать улыбкой. Скорее, призраком улыбки. Тенью от летнего, прихлопнутого светлячка. Но Томми всё-таки улыбается. Это Робби делает невозможное. Он все еще учится бороться. Сражаться за тех, кого любит. Не хуже сказочного Рикки-Тикки-Тави. Даже тогда, когда его враги – они сами, делающие всё мыслимое и немыслимое, чтобы окончательно прикончить того парня, который смотрит на них из отражений в зеркалах.
Многие начинают убивать себя, лишь бы не мертветь.
Чтобы бросить пробный камешек в воду, попробовать ногой болотистую почву, просто понять, понимает ли его мертвец или нет, Лео спрашивает:
- Тебе это кажется смешным?
Томми Уэйтс оживает. Медленным движением острого птичьего пальца сбивает столбик холодного пепла с сигареты. Аккуратно кладет окурок в пепельницу. Пересаживается на неудобном стуле, подтягивает коленки под пледом к подбородку, зябко кутается в шерстяные складки, и первое впечатление от этого – замерзшая на электропроводе птаха.
- Хорошее слово – уехать. – Голос у птахи скрипуче хрипит. Голос, тысячи раз переписанный на цифру, прогнанный через вокодер и выложенный на «Vevo» в соединении с беспросветно-черным фоном – пугать маленьких детей. Томми Уэйтс смеется, тихо, в складки пледа, растягивает крошащиеся у него во рту глазурью слова: – Интересно, как ты себе это представляешь, умник? Я как бы на гребаном острове в гребаном Северном море. И если ты думаешь, что мне есть куда спрыгнуть из вашего плюшевого рая, ты крупно ошибаешься.
Этого огромного и, главное, ироничного монолога Лео не ждет. Два месяца назад мертвец был на него просто не способен. Робби сражается. Он и представить себе не может, что есть люди, за которых бороться не стоит. Которые все равно сожгут свой Золотой Храм, разрушат церковь, бросят младенцев в огонь. Есть люди, и в них нет ничего, кроме гнили. Сколько их не корми, они все равно тебя предадут.
Но у Лео такое чувство, будто он сейчас вытянул из пачки счастливый билет. Думал выиграть пару крон, а сорвал джек-пот. И монетки сыплются на него с металлическим бесконечным звоном. Рекою Эльдорадо. Лео подается вперед. Чтобы успокоить нитяную дрожь в пальцах, переставляет пепельницу дальше от края, и одинокий окурок катится по ее дну к кромке под неумолчный чаечный крик.
- Давай говорить по-деловому. Роберт хочет вложить в тебя деньги, но семья считает, что от тебя следует избавиться. Ты, извини за откровенность, внеплановая неприятность. Более того, Филип Линдер готов оплатить твои расходы и компенсировать, - Лео задумывается, подбирая точное слово, - причиненное беспокойство.
- Что-то типа возмещения морального ущерба? – Томми Уэйтс еще плотнее кутается в плед, смех у него дерганый, срывающийся, но плещется где-то в груди, уже похожий на коронный, заливистый, тот, что танцевал в нем два года назад. И в голосе против царапающей хрипоты – живое, осмысленное: – Знаешь, умник, меня не оставляет мысль, что вы все тут чокнутые скандинавские моралисты, прямо поголовно какие-то брошюрки по правам человека, и это национальное. Только детей приемных регулярно потрахиваете, а так – все хорошо у вас, более комфортной страны для жизни не найти.
Сдержаться сложно, но Лео выдрессирован. Налегает спиной на вырезанный узор королевских лилий и латинских крестов.
- Полагаю, именно поэтому ты здесь так надолго задержался?
Томми копается под пледом – тащит из нагрудного кармана клетчатой рубахи пачку «Мальборо» с красной крышкой и розовенькую зажигалку, прикусывает сигарету зубами, пытается выщелкнуть из «Зиппо» бледный огонек.
- Полагаю, что вены у меня сейчас, как у новорожденного. Только жить особо не хочется. – Он щурится на мечущихся чаек, под глазами – черное, вдавленное, губы полопались до кровавых болячек, но в уголках – слишком знакомая усмешка, некоторые люди не меняются даже после курса интенсивной терапии: - вот я как они. Умею только драться за жратву. Больше ничего не умею. – Он замолкает, с сигаретой в углу рта, смотрит Лео сбоку в глаза, после возвращается взглядом к маяку, еще смеется: - Значит, ты вроде как хороший друг семьи, а я та самая проблемная гувернантка, которая подзалетела от хозяйского сынка. И теперь ты, как лицо постороннее, от имени папаши должен предложить мне кучу кэша, чтобы успеть смыть с семьи наметившийся позор?
- Это хорошие деньги.
- Это такой позористый позор, да?
- Да.
Томми возвращает обратно скатившийся с плеча плед, на минуту перестает щелкать колесиком зажигалки, снова сощуривается на залив. Какова вероятность, что он колеблется? Хотя бы прикидывает шансы? Надо убедить, вдолбить, соблазн, хорошо озвученный и поданный на серебряном блюде, всегда велик.
- Филип Линдер… - начинает Лео, но Томми обрывает:
- Плевать я хотел на Филипа Линдера. – Он сжимает и разжимает руку с розовой «Зиппо», - и на всех вас хотел плевать. – Голос перестает хрипеть, - лучше скажи мне, умник, только честно, и тогда, может быть, я подумаю над твоим предложением: хочешь его?
Лео чувствует, как в горло толкается неприятная, давящая волна.
- Кого?
Томми смеется. Тихо-тихо. В изгибе обветренных губ - глумливое, чеканно издевательское:
- Мистера Двести процентов, Самые Голубые глаза Норвегии, Я Долбаный Роберт Линдер? Только не говори, что «нет». У меня, может, с мозгами полный крэш, но со зрением – все окей.
Лео отворачивается. Стряхивает с рукава пальто воображаемую пушинку. Мусорный паром скрывается за белой башней маяка. Дальше – полоса отчуждения. Голые, каменистые пляжи. Частные владения. Земля маленьких, изрезанных в своих очертаниях островов.
Слова даются не просто. Лео говорит об этом впервые.
- Мы выросли вместе. Наши семьи связывают долгие отношения. Тебе не понять.
- Да, верно, куда уж мне. Я же славянский пейзан, дитя рабочего и колхозницы, кто такой вообще, в Сорбонне не учен, за плечами только заблеванный аттестат ПТУ,- Томми бормочет себе под нос по-русски, тыкается сигаретой в тухнущее пламя зажигалки, переходит на английский: - Это прикольно, умник. Тупо считать, что человек не поймет, не удосужившись ему ничего объяснить. Но что тут объяснять, правда? Жил-был старый норвежский король в старом норвежском королевстве. И был у него наследный принц. И был у него хороший друг. Служивший ему верой и правдой. И был у этого друга сын одних с принцем лет. И как-то раз случилось принцу болеть. И чтобы ему не скучно было одному, хороший друг привел к нему своего маленького сына. Может, дождь шел. Может, нет. Целый день они провели вдвоем. Может, в «Плейстейшн» играли. Хотя, это вряд ли. Умники не играют в «Плейстейшн», даже в детстве. Может, тогда они танцевали, - Томми поднимает голову от окончательно сдавшейся зажигалки, так и не прикурив: – Что танцевали, кстати?
Лео смотрит на залив. Ветер сбивает чаек. Вниз. К седым волнам. Собственный голос кажется слишком далеким. Как эхо в гроте:
- Фокстрот.
Томми аккуратно кладет целую сигарету в пепельницу. К окурку.
- Он мне все рассказал, Лео. То, что всегда о тебе знал. И ты ведь - достанешь? – Он сглатывает, слышно, шумно, холодную, тысячу раз перекаченную на языке слюну. – Давай, удиви меня. Хочешь Роберта Линдера сегодня? Я тебе его отдам.
Лео поднимается, застегивает пальто, надевает перчатки.
- Ты не в игры играешь, Алек. Подумай над моим предложением. Оно остается в силе.
У мертвеца тяжелый взгляд. Но он улыбается растрескавшимися губами. Прикладывает ладонь ко рту. Посылает воздушный поцелуй.
«Да пошел ты».
Лео спускается по ступенькам в каменный дворик, к внедорожнику.
Кажется, чайки кричат только сильней.

@темы: История к истории

---

Чудо на перед сном!)

---

Бегаю по потолку, потому что вооот!))

спасииибо

22.06.2015 в 23:17

Пишет  Royal Heart:

Увидела у Мотика вот этих товарищей и родилась история)))





Волки уходят в небеса.

Автор Royal Heart
Бета myowlet
рейтинг R

Внизу под обрывом шумела река, разбивая хрустально ледяные волны об острые камни, закипая круговыми бурунами, иногда брызгая радужной пылью. Игорь сидел на самом краю и пытался прислушаться к пению реки, получалось пока не очень. Но предстояло же этому научиться, раз уж попал в племя. И заодно надо слышать небо и землю, что для него и вовсе оставалось загадкой.
- Не получается? – раздался за спиной низкий, гулкий голос.
Игорь дернулся и обернулся, рядом стоял Гэхерт, шаман племени и внимательно наблюдал за ним. Пожалуй, шаман оказался самым большим сюрпризом, который ему встретился в начале. Какие при этом слове у обычного человека ассоциации? Обычно небольшой, но шустрый, морщинистый, с прокаленной солнцем кожей старик, то энергичный, то задумчивый, с хитрыми черными глазками. Дети, убежавшие играть из деревни, на него наткнулись, и привели в племя, найдя околевающим на морозе, потому что понтовая кожаная куртка на вьюги не рассчитана, а только на город, где бежишь от подъезда до транспорта, то первым делом его привели к Гэхерту, уложив на лавку в его доме. Игорь почти не соображал, но увидел высокого темноволосового парня с прозрачными темно-голубыми глазами в бархатной обводке черных ресниц, который придирчиво его оглядел, из волос торчали перья, на груди на нескольких шнурках болталась гроздь диковинных амулетов. Рубаха из светло-коричневой замши была густо покрыто причудливой вышивкой, на пальцах - несколько костяных колец. На лбу виднелась татуировка в виде семилепестковой, на лице с обеих сторон подбородка поднимались на скулы тату, похожие на толстые басовые ключи, разделенные внизу небольшим клинышком, острием вверх. В срубе густо пахло травами. Наклонился над Игорем и что-то вопросительно произнес. Игорь смог только отрицательно помотать головой.
Остальные сгрудились возле двери и явно ждали. Гэхерт отрывисто что-то приказал, трое мужиков сразу же просочились за дверь и унеслись выполнять указания. А женщины принялись раздевать его, цокая языками, удивляясь незнакомым приспособлениям. Потом его завернули в одеяло, шаман тем временем рылся на полках, складывая отобранное на крепко сколоченный стол, потом переложил травы на деревянный поднос с бортиками и прорезями в них, туда же пошли какие-то странные инструменты из кости.
Оказалось, что мужики затопили баню, его туда притащили уложили на полку, сдернули одеяло и ушли, оставив одного с татуированным. Тот тоже не спеша разделся, показав изумительно красивое тело: мускулистое, сухопарое, пропорционально удлиненное, в баньке видно было еще хуже, горело несколько масляных ламп, но, кажется, и на теле были приметные татухи. Если бы Игорь был в более активном состоянии, то слюни бы давно висели до колен. А так он только мог изумленно таращиться на него. Татуированный сосредоточенно раскладывал травы по горшкам с кипятком, потом вытащил какую трещалку и начал ею помахивать, завывая странные запевы, тянется струна мелодии, тянется, а потом вдруг треск! И восклицающее заклинание. Затем вытащил что-то вроде барабанчика и принялся и на нем отбивать просто гипнотизирующий ритм, от чего сознание поплыло еще сильнее, как будто мало было запаренных и горящих в курильницах трав. Через какое-то время отложил и его и принялся деловито осматривать Игоря. Помял руки-ноги, жесткие пальцы беспощадно прошлись по мышцам, потом вдоль хребта, явно с недоумением потыкал в шрам от аппендицита и те шрамы, что остались от операции после нападения. Да уж, такого ему видеть точно не доводилось. Осмотрев, пришел к какому-то выводу и отодвинулся; взял одну из плошек и выплеснул ее содержимое на раскаленные камни. Дальнейшее Игорь помнил плохо: его то мяли железные руки, то настои ему в рот вливали, а то и снова что-то выплескивали на камни, растирали какими-то мазями, чьи крупинки обжигали кожу, обливали то простой теплой водой, то настоями. Последнее он смог опознать, его растерли медом с солью и еще какими-то сухими травами и снова отмыли. Когда его, почти уже потерявшего сознание, вытащили в предбанник, то там облили ледяной водой, особое внимание уделяя груди и голове. Потом снова завернули в подогретое банными парами одеяло и утащили в дом к Гэхерту.
Проспал он больше двух суток. Когда проснулся, то в окошко пробивался скудный зимний свет, а новый знакомец, что-то напевая себе под нос, строгал какую-то деревяшку. Игорь прислушался и с удивлением осознал, что разбирает песню о дальней дороге, что идет из-за края миров. Прокашлялся, привлекая внимание.
Парень обернулся и улыбнулся:
- Проснулся? Очень хорошо, значит, пошел на поправку. Есть будешь?
-Ааа… да, пожалуй, буду, - выдавил Игорь. Он отлично понимал, что говорит на каком-то совершенно чужом языке, но, тем не менее, чувствовал, что может его использовать не хуже русского. – А ты кто? И где я? Я ничего не понимаю. Вернее… Мы друг друга понимаем? Но это же не русский? – а никаких других языков он выучить толком не удосужился, трояк за английский в школе и академии ему рисовали, закрыв глаза.
- Нет, не русский. А понимаешь ты все потому, что я провел над тобой ритуал принятия, - ответил тот, подходя к лавке, на которой лежал Игорь.
- Ритуал?! – поразился он. – Что значит ритуал провел?
- Я – шаман, - спокойно сказал татуированный. – Мое внешнее имя – Гэхерт. И, чтобы ты смог быть у нас, то мне пришлось сделать так, чтобы ты мог понимать нас, а мы – тебя. Чтобы не случилось ничего такого, что могло бы навредить моим людям.
- На шамана ты не больно-то похож, - недоверчиво сказал Игорь.
- А кого я похож? – улыбнулся он.
- Ну, на неформала какого-то, - смутился тот.
Гэхерт тихо рассмеялся.
- Вряд ли. Мне сложно идти против правил, иначе я не смогу камлать как следует.
- Ты понял, что я имею в виду?! – поразился Игорь.
- Понял, я вижу рисунок твоих мыслей.
Вот тут Игорю стало реально плохо, когда он понял, насколько он прозрачен для своего собеседника. Сам он едва ли мог догадаться, о чем ему говорят, если бы немного разговор пошел о незнакомых вещах и явлениях . Вряд ли он сам мог тянуть на неформала, как бы ни кичился этим подростком, сейчас от этого всего осталась разве только прическа, которая вызывала косые взгляды у эйчаров и начальства: практически выбритые виски и поставленный дыбом хохолок сверху, ему даже казалось, что это отвлекает от крупных, оттопыренных ушей, из которых пришлось перед началом работы вытащить сережки. А Гэхерт лениво скользил по нему взглядом, словно продолжая читать его мысли.
- Меня Игорь зовут, - выдавил он из себя. – И ты не сказал, где же все-таки я нахожусь.
- Хорошее имя, - ухмыльнулся Гэхерт. – Но это имя воина, а ты что-то на него не похож.
- Да я как-то и не стремился им быть.
- Тогда же почему тебя так нарекли?
- Мама так захотела.
- Странный выбор. Куда смотрел ваш шаман?
- У нас нет шаманов, ну таких… настоящих… как ты, - в том, что Гэхерт подлинен до мозга костей, он не сомневался ни на йоту. – Есть всякие колдуны, экстрасенсы. Попы еще есть, но мои не особо религиозные, так что большинство из моих родственников в церкви бывали два-три раза за всю жизнь, а многие вообще ни разу не были. Ну там, всякие разные шаманы тоже есть. Но они теперь по большей части городские.
- Городские? – не поверил своим ушам Гэхерт. – Шаманы в каменных мешках что-то слышат и могут найти души предков и зверей в городе? Так не бывает! – и рассмеялся, искренне и чисто, у Игоря просто родниковой водой душа умылась от этого смеха.
- Странно у вас, - заметил он, отсмеявшись. – Шаманы в городе, ты вот, вроде свободный человека, а голова бритая, как у раба.
- У раба? – Игорю окончательно подурнело. Нет, он не был таким уж идиотом и знал, что и на Земле до сих пор не один миллион народу в самом настоящем рабстве, но одно дело знать об этом, цепляю краем глаза статью в интернете и, раздуваясь от гордости, подписать какую-нибудь петицию об освобождении, но это всегда было очень далеко от его жизненных интересов и круга общения И совсем другое -самому оказаться в таком положении. Это заставило сердце забиться так гулко, что оно начало стучать в ушах. Страх льдом сковал и без того ослабевшее тело.
- Ну да, у раба, - продолжил улыбаться тот. – Нет, ты не раб, если только не писец, но вряд ли. Или все-таки раб? Ты действительно можешь свободно выбирать быть тем, кем хочется? Или тем, кто ты есть?
- Эммм, я – фармацевт, точнее, медпредставитель… - пробормотал Игорь. – И в общем-то, если не во время работы, могу делать что захочу.
- И сколько времени ты работаешь?
Тут Игорь задумался. Получалось по-разному, конечно, но в целом, на работу у него уходило, если и дорогу считать, 12-14 часов каждый день. Что он и озвучил.
- Мдааа, - протянул Гэхерт.- Не каждый раб так пашет, так и помереть недолго. Но с другой стороны, твои хозяева ловко устроились. Они рабу ничего не должны, он должен им все сам, в том числе и успевать пахать и себя обустраивать, - это было уже сказано, когда Игорь сбивчиво попытался рассказать о своей работе и объяснить, почему именно так организована работа его корпорации. – Очень удобно все устроили для себя. А вот что ты для себя сделал?
Вот тут-то Игорь и застыл от неожиданности.
- Не знаю, - ответил он честно.
- А ты подумай. Потому что у нас в Вайентэте тебе тоже надо будет подобрать себе занятие. Не сразу, конечно, но все-таки было бы неплохо.
- Разве я должен оставаться у вас? И я так понимаю, до ближайшего города не близко? И какой он? Что за страна?
- Ближайший город – Стайтхот, до него два дня пути. А страна называется Бэхенгайль.
- Но на Земле нет таких стран, - потрясенно выдохнул Игорь.
- А разве ты на Земле?
Игорь замолчал. Потом снова осторожно попытался пощупать зыбкую почву.
- И это тебя не смущает? У вас тут так часто иномиряне шатаются?
- Да нет, редко это. Но иногда бывает. Отец моего деда о чем-то таком писал. Да и в соседних деревнях про такое рассказывали.
- А ты тоже умеешь читать и писать?
- Да, у нас вольная деревня. Вот и постановили еще две сотни лет назад, что всем надо учиться. И у нас всегда живет учитель или учительница, обычно отправляем кого-то из наших в город учиться, потом возвращается и учит других детей.
- Понятно. Только как же я сюда попал?
- Не знаю, но тогда был день весеннего равноденствия, последний день зимы, границы между мирами могут и в этот день стать тонкими, а ты подошел у себя там слишком близко к одной из них. Вот и попал к нам. В общем, все обошлось, ничем тяжелым ты не заболел, ничего себе не отморозил. Будешь думать, как жить дальше.
- Разве вы меня принимаете?
- Мы?
- Ну, ваша деревня…
- Ааа, понимаешь, мой дом, как и подворье кузнеца – это не совсем деревня, это как бы немного другой мир. А там ты пока что совершенно точно чужак, но в моем доме ты можешь пока пожить и там решишь что будешь делать.
- Я тебя не стесню?
- Да чего там! – белозубо усмехнулся тот. – Не стеснишь и не объешь.
Игорь сел на лавке, на ней было накидано несколько шкур, а поверх – холст вроде льняного, там он и отсыпался все это время. Тело немного ныло, но притом в нем была странная легкость и непослушность. Казалось, только оттолкнись от пола - и взлетишь под потолок. Посидел, пережидая и привыкая, потом осмотрелся. Комната была разделена на две части перегородкой на две трети ширины помещения, одна была явно что-то вроде кладовой и рабочего кабинета, из-за перегородки виднелся еще один стол, полки со всякими кувшинами и мешочками, а некоторых лежали книги и что-то вроде свитков, как потом выяснилось, берестяных. Именно оттуда травами пахло особенно сильно, хотя казалось, что этим запахом пропитались даже стены. А в жилой части была огромная беленая печь, с трубой, что особенно радовало, не угоришь, еще один стол, несколько лавок, на полках была уже в основном кухонная утварь и инструменты, несколько лавок и топчан. Да уж, не сказать, что бы сильно роскошно, но все было выскоблено до невероятной в этих условиях чистоты. За столом и сидел Гэхерт, вертя в руках деревяшку и какой-то столярный инструмент.
- А что это ты режешь?
- Да так, игрушки соседским детишкам. У нас это один из промыслов, но родителям неохота что-то новое придумать, решил немного развлечь. Потом покрашу, будет красиво.
- А выжигать тоже будешь?
- Выжигать? – заинтересовался шаман.
- Ну, да, выжиганием по дереву у вас не занимаются, что ли? Раз работают по дереву, это тоже можно.
- А что это?
Игорь как мог объяснил, в детстве когда-то очень увлекался этим, найдя электрический выжигатель у деда, тот его готовил и шкурил дощечки, наносил рисунок, а маленький Игорь, высунув язык от усердия, старательно водил выжигателем по линиям. У деда же ему попалась растрепанная старая книжка, советских еще времен, и там было рассказано, что и в давние времена таким занимались, только в качестве выжигателя использовали металлические пруты или делали готовые клейма с орнаментом.
- Клейма? А что, это мысль! – похоже, рассказ Гэхерту очень понравился. Надо бы наведаться к Клэнору-кузнецу и переговорить с ним насчет этого. А научить работать прутом сможешь?
- Ну, там главное приноровиться, наверное, - с сомнением протянул Игорь. Одно дело советский выжигатель в пластмассовой толстой оболочке, а другое – голый прут.
- У нас на продажу делают из дерева много всего, раскрашивают и продают, утварь всякую, игрушки и прочее. А необычный способ позволит продать немного больше, захочется многим получить что-то необычное. Сможешь выйти?
Выйти получилось, сначала до домика уединения, потом пошли к кузнецу, у которого, на удачу, как раз и торчал один из мастеровых из деревни, они что-то увлечено обсуждали. Предложение о выжигании вызвало сначала недоумение, но потом интерес. Кузнец подготовил пару прутьев Игорю и дал ему толстые стеганые перчатки, чтобы мог что-то изобразить. Второй мужик успел за это время притащить несколько дощечек, где Игорь и изобразил очень кривого страшного щенка, с закосом под мультяшность, сначала набросав рисунок угольком. Работать было очень тяжело и непривычно, надо было и не обжечься, и как-то приноровиться к работе в толстых перчатках, и пытаться ощущать движение прута, но что-то получилось. Собравшиеся, а за это время появилось еще человек десять, внимательно наблюдали за происходящим, потом дощечка пошла по рукам, у Игоря уже дрожали руки и по лицу и шее лил пот.
Что-то в этом есть, признали деревенские, идея с клеймами понравилась им гораздо больше. Основная работа при этом будет у кузнеца, конечно, но разрисовка при этом будет совершенно по-другому смотреться, да и использовать можно будет ее меньше. На том и порешили. Потом вывалились под последние лучи еще холодного мартовского солнца и начали расходиться. Игорь тут смог нормально еще раз разглядеть всех. Среднего роста, довольно коренастые, волосы цветом от обычного русого до почти черного, много темноглазых. Татуировок больше ни у кого не было. А заодно и заглянул в глаза Гэхерту, они оказались не просто насыщенного оттенка, почти в сирень, но и у зрачков разбегались серебристые и золотистые крапинки и лучики. Из-за смуглой кожи казались прозрачными и практически светящимися. Красивый, в отличие от большинства, бритый и повыше многих был. При этой мысли, Игорь потер собственный подбородок, где заскрипела щетина. Побриться бы не мешало. Да и помыться тоже можно. Но теперь каждый раз, прежде чем это сделать, надо будет топить баню. А это определенно печально.
Когда вернулись домой, Гэхерт зажег несколько масляных ламп, что висели и стояли у него, убрал все со стола, который тщательно вытер и вручил Игорю самую настоящую метлу.
- Мне на ней полетать? – спросил он.
- А ты умеешь? – хмыкнул тот, склонив голову набок. – Если да, то как-нибудь в другой раз. А пока подмети тут, только постель, на печь закинь, чтобы не испачкать.
Пришлось махать метлой, как истый дворник, а потом еще и полы мыть, воды для этого натаскал Гэхерт. Как выяснилось, этот ритуал у него повторялся через день. Рукомойник у него тоже обнаружился, вполне себе знакомый, жестяной и с пимпочкой снизу, пока умывался, в дверь дважды стучались, приходили дети, передать еду, кто-то принес пироги, кто-то копченой рыбки.
- Ты сам не готовишь?
- Почему? Готовлю, просто все знали, что мы с тобой весь день проторчали в кузне и там показали всем новый способ украсить вещи, а это дорогого стоит. Вот и немного помогли нам.
- Понятно, - вздохнул Игорь, откусывая пирог с капустой и яйцами. – Слушай, а как ты бреешься? А то мне бы тоже надо.
- Обычно нож у меня специальный под это заточен, кроме того, есть травки, делаешь настой, потом им протираешь кожу, и не горит ничего, и растет все меньше и медленнее.
- Нож… - протянул Игорь. Если идея с уменьшением растительности на лице ему понравилось, то способ бритья - не очень.
- Ну да, нож, как и у всех. У меня еще и зеркало есть хорошее, каменное!
- Каменное зеркало - это как? – удивился парень.
- Поедим - покажу.
Зеркало оказалось и впрямь чудным. Даже неопытному глазу Игоря оно показалось очень древним и почти сказочным, что ж, такому в доме колдуна самое место. Из странного черного камня, отшлифованное до такой гладкости, что в нем отражалось все почти как в хорошем стеклянном, с амальгамой, но только очень темное было отражение, почти без красок. Зеркало было овальным, сантиметров сорок по большему диаметру и чуть меньше тридцати по малому, по краю, в волнистых завитках прятались всякие звери, в том числе и сказочные, было много изображений волков.
- Круто! – искренне сказал он. В принципе, учитывая, что окна в доме были очень большими по деревенским меркам и заложены каким-то прозрачным минералом, то почему бы и не побриться завтра с утра? – Ты по нему гадаешь тоже?
- Гадать по зеркалу? Зачем? – озадачился Гэхерт.
- Ну, у нас гадают, типа, смотрят будущее, прошлое и все такое.
- Странно у вас все, для того, чтобы видеть, не нужно зеркало. Что-то совсем у вас видящие слабые.
- Да их, кажется, и нет особо.
- Похоже на то, - согласился Гэхерт.
На следующее утро Игорь отправился к кузнецу, морда горела, выскабливание ножом, даже с сомнительной пеной мыльного корня, оказалось просто ужасным. Если бы не настой, то точно бы на стенку полез. Он начинал понимать, почему тут никто не стремится бриться, но с другой стороны еще больше вшей можно наловить. И провел почти весь день в кузне, подсказывая как лучше сделать клеймо, и вместе с парой девчонок делал наброски на бересте.
Вскоре он начал неплохо обживаться на новом месте, когда прошел первый шок от такого «счастья». Деревня была на высоком, обрывистом берегу бурной холодной реки, которая уже вскрылась и был уже ледоход, с грохотом проносившийся мимо. Дома были чаще всего обычными срубами, но ставили их на каменные основания, они были достаточно высокие, у многих еще и двухэтажные, к тому крытые темно-красной черепицей, а не соломой, как можно было бы ожидать. И неожиданно большие окна, практически как привычные современные. Земля тут была не так чтоб очень плодородной, поэтому жили больше охотой и рыбной ловлей. Нет, старались и поля сеять, и огородики держали, но больше за всем нужным в лес бегать предпочитали. Зерно, крупы и часть овощей приходилось докупать каждый год, поэтому промышляли и пушного зверя, и делали кучу деревянных поделок, вышитые льняные скатерти и рубашки, да и просто льняные холсты возили на ярмарки, последнее - небольшой, но все же приработок. Вот лен тут рос очень хорошо, его старались сажать побольше. Кроме того, добывали немного железной и серебряной руды.
У Гэхерта хозяйства своего не было, точнее, огород был, но он был почти целиком и полностью отдан под лекарственные растения. Хотя у него всегда были забиты кладовка и ледник, но там мало что было из его собственного, частью ему приносили односельчане за заботы и лечение, частью – это было за проданные на ярмарке лекарства и поделки. Сам он никогда не торговал. Деревянные вещи отдавал в общий котел, ему потом возвращали деньгами и продуктами, а лекарствами у него торговала шустрая молодуха, которую так же, как и его самого обучил, старый шаман, но у нее что-то не пошло. Как сказал Гэхерт, ей закрыли видение, не уточняя, кто и за что, но ее умений и знаний хватало на то, чтобы торговать ими, советовать при той или иной хвори. При чем-то серьезном она направляла всех страждущих напрямую к Гэхерту, к удивлению Игоря, действительно приезжали. Вообще-то, оказалось, что ярмарка проводится в том самом Стайтхотте, а Гэхерт – далеко не единственный шаман. Почти в каждом селе было по шаману.
- А не мешаете друг другу? – полюбопытствовал Игорь.
- Почему мы должны мешать? – удивился Гэхерт. – У соседей шаман – знатный костоправ, то есть, сломанные руки-ноги я, конечно, вправлю и лубок наложу, но он умеет даже отнявшиеся ноги заставить заработать, я так не умею. В другом селе живет шаманка, которая умеет практически любой женщине помочь понести и родить здорового ребеночка, а это тоже не каждому дано.
- Любой? – скептически хмыкнул Игорь, вспоминая про пустые яйцеклетки, генетические и физиологические аномалии и трудноизлечимое мужское бесплодие. – Всем в таких случаях помочь невозможно.
- Возможно, - улыбнулся Гэхерт. – Если уж ничего не работает, помогает родить хотя бы душу усыновленного ребенка.
- Вот с этого и надо было начинать! А то - в любом случае! А ты такое можешь?
- Я больше по травам, а заодно и души лечу.
- А ритуалы?
- А это мы все умеем, - улыбнулся он. – Каждый по-своему немного, но примерно одно и то же, к тому же учим остальных, точнее детей учим. Тут еще важно и бабулек чересчур активных придерживать, которые очень любят поучать, но не видят практически ничего, хотя они тоже бывают очень разные, некоторые видят очень даже неплохо. Но из-за возраста все равно очень упрямые.
- Бабульки везде бабульки, - заметил Игорь.
- А как же! Не без того, - согласился Гэхерт.
Положение Игоря было довольно двусмысленным, он отчетливо ощущал, что его не принимают как своего, с другой стороны явно чего-то выжидают и не гонят. С ним общались, явно очень обрадовались возможности использовать идею с новыми способами украсить свою работу, были даже благодарны за это, но дистанция отчетливо присутствовала. Когда он пытался заговорить о том, чтобы вернуться и как бы это сделать, то Гэхерт эти разговоры сворачивал. Он почти не расспрашивал его о прошлой жизни, да и остальные тоже не особо любопытствовали по этому вопросу. Так и жили, на Игоре висела теперь большая часть домашней работы, Гэхерт учил его читать и писать, и он понемногу пытался разобрать в тех талмудах, которые там были, но пока не очень шло.
Возле ворот топталось несколько человек, притащивших на носилках стонущего мужика. Гэхерт быстро подошел к ним, один взгляд на него и махнул рукой: «заносите!»
Его быстро притащили в «кабинет» и положили на что-то вроде кушетки, ножки были высокие, лежанка - широкой, обшитой выделанными кожами в несколько слоев, обычно Гэхерт накидывал сверху кусок льняной ткани, закалывая по краям булавками, чтобы менять после пациентов. С мужика шустро стащили верхнюю одежду и сапоги. Гэхерт наклонился над ним, тщательно рассматривая, ощупывая и задавая вопросы.
- Что случилось? – уточнил он для начала.
- Да понимаешь, руки-ноги давно ныли, прямо тянули и тянули жилы, а сегодня с утра вообще встать не смог, - пожаловался тот.
Гэхерт перевернул его на живот вместе с Игорем и начал жестко пальпировать спину. Но Игорь видел, что тут проблема не в позвоночнике, больше похоже на ревматизм, но ревмопробу тут явно никто не сделает. И тут в голове всплыли давно похороненные в памятикартинки, когда-то он очень увлекался Востоком, в том числе и единоборствами, и иглоукалыванием. Задрал штанины повыше и прощупал участки икр и под ними. Ну да, так и есть, все «ревматические» точки воспалены и напряжены.
- Ревматизм, - убедился он. – Капитальное такое обострение.
- Что? – переспросил Гэхерт.
- Ну, это не из-за спины, - медленно начал Игорь, подбирая слова. – Это воспаление … возле сердца, оно и дает такие боли. То есть спина тоже не слишком здорова. Но костоправ тут не поможет. Тут нужно другое.
- И что же? – поинтересовался шаман.
- Лекарство, которое убьет воспаление, - правда, где достать в этой глуши антибиотик, он не представлял, хоть убей. Хотя… - возможно его можно сделать из ивы, - снова из какого-то древнего травника полезло воспоминание. Если вдуматься, салицилку-то в первый раз выделили из коры ивы, то почему бы не попробовать? – Точнее, настойка из коры, листьев и сережек ивы.
- Настойку на чем делать? – взгляд пугающих глаз стал очень внимательными и почти… волчьим.
- На… на… спирте, то есть, винный дух, или как там, - тут он запутался окончательно. – Самогонка тоже пойдет, только сильно очищенная, без запахов и примесей.
Гэхерт опустил глаза, дощупал уже и ноги. Потом вытащил несколько мешочков и палочек. Приказал Игорю вскипятить воды, хорошо, хоть не пришлось тащить, потому что воду для этого всегда с утра натаскивали. Остальных посетителей, когда они помогли раздеть пациента, выгнали во двор. Шаман принялся крошечной лопаточкой точечно рассыпать порошки с травяным духом по линиям, от затылка по шее и спине, потом несколько точек на поясницу и бедра, потом на икры. Запалил одну из палочек и затянул заунывный мотив, Игорь ничего не мог разобрать. Резкими движениями он прижимал горящий конец к кучкам травяных порошков и тут же стремительно отдергивал руку, когда там вспыхивало, Игорь в первый раз в жизни видел как сочетают акупунтуру и прижигания. Пациент только постанывал, но с каждым разом голос его становился все тише, в последние разы вообще молчал. Замолчал потом и Гэхерт, жестом велев притащить чайник с кипятком. Что Игорь и сделал. Гэхерт запарил еще трав в глиняных кувшинах. Когда было готово, то даже процеживать не стал, просто опускал тряпки в горячие настои, отжимал и смывал золу с тела, повторяя раз за разом, пока не смыл все, стараясь, чтобы не намокла и не испачкалась простыня, менять ее он не собирался, а человеку на ней лежать еще. Потом накинул подогретую простыню, а сверху прикрыл овчиной.
- Пошли, - кивнул он Игорю. Когда они уселись в жилой комнате, спросил. – Ты знаешь, как делать этот самый … самогон?
Игорь знал, деревенские родственники очень этим делом увлекались, и еще в двенадцать лет он отлично знал и тонкости производства, и как сделать сильно очищенный самогон, «для своих». Но вот сахара он тут не видел. Если только заменить его медом? И кто сделает аппарат? Ничего такого сложного в этом нет, и, в общем-то, чертеж можно воспроизвести по памяти, но согласится ли кузнец извести столько металла на не пойми что? Что он и рассказал ему в полголоса, высказав и свои сомнения.
- Это много времени займет?
- Изготовление аппарата? Я не знаю, сколько ему понадобиться времени, чтобы сделать все правильно. К тому же, металл все лучше хороший.
- Если ты действительно дашь работающий чертеж, как ты сказал, пусть тебя это не волнует, я про самогон.
- Ну, если учесть приготовление солода, дрожжи проще сделать из капусты… - это тоже всплыло в памяти, хотя уже много лет надежно хранилось на самом дне. – Ну, в общем, весь процесс займет несколько недель точно.
- Ясно, ну что же. Вот тебе береста, рисуй пока по ней, что помнишь и пиши тоже.
- Может, к тому времени как будет готов аппарат, брагу уже можно будет делать из ягод, - хмыкнул Игорь.
- Ну, мы разберемся, как там делать и что и начнем. Сережки уже сейчас можно собирать, как и кору.
- А ты разве не используешь кору для лечения?
- Использую, конечно, но в основном, смешиваю с дубовой корой и ромашкой, чтобы сделать полоскания при кровоточивости десен. И еще делаю хитрый настой, чтобы сердце не болело.
- Так это и должно тоже снимать боли в сердце, далеко не все, конечно, но все же.
- Это хорошо, попробуем, разберемся, - одобрительно кивнул Гэхерт и ушел к больному, а вот Игорь крепко задумался, потому что этот разговор очень напомнил еще об одной проблеме: стоматологии. Не сказать, чтобы тут было много беззубых, кроме глубоких стариков, но кое-кто щеголял дивным набором гнилых пеньков, у некоторых не было части зубов, хотя были и люди в возрасте с ровнехенькими, чистыми зубами, а у него самого были леченные зубы, в последний раз был у стоматолога три месяца назад, поставили новую пломбу. Если не вернуться, то что будет с этими зубами? Становилось страшновато. Чистить зубы приходилось какой-то горчащей травяной пастой, которую ему давал Гэхерт, и, откровенно говоря, она давала какое-то нереальное ощущение стерильности во рту. Но все же, если припрет, куда податься?
И еще одна проблема. Антибиотики. Ему как современному человеку, да еще и хорошо разбирающемуся в фармакологии, было страшно без них. Про антивирусные он старался даже не думать, это воспроизвести вряд ли получится. Долго ломал голову над тем, чтобы попробовать воспроизвести пенициллин, но как его очистить? Это же практически тут невозможно! В голове снова забродили давние воспоминания не только из травников, эти слабые аналоги его организму, после трех поколений, перепробовавших на себе все, вряд ли покажутся убедительными. И тут снова пришла мысль про статью, как-то попавшуюся в интернете, над которой всем отделом старательно ржали, там было про древний английский лечебник, и вроде как по рецепту оттуда удалось получить эффективную антибактериальную мазь, убивающую золотистые стафилококки. но пропорций там не было. А если поэкспериментировать? Может, удастся выделить комбинацию, чтобы ее можно было и внутрь пробовать? Что там было? Лук, чеснок, вино, бычья желчь, растереть в медной ступке, процедить и черед девять дней использовать? Это может сработать, можно поэкспериментировать с комбинациями и посмотреть, какая эффективнее. Правда, сохранность этого дела была вряд ли высокой, впрочем, соли должны дать небольшой консервирующий эффект.
Гэхерту этот вариант показался интересным. Он выделил ему инструменты, дождался забоя быка у соседей, забрал желчный пузырь и позволил экспериментировать. Даже виноградное вино у него нашлось, потому что Игорь резонно предположил, что вряд ли какое-то иное подразумевалось в европейском лечебнике. Открыв узкогорлый кувшин, скривился от уксусно-кислого запаха, ударившего в нос.
За день Игорь смог набросать чертеж и отдать его кузнецу, который почесал в затылке от таких новостей, но после разговора с шаманом взялся за него. Гэхерт уже начал собирать первые травы для своего растительного лечения. А Игорь принялся экспериментировать, сделал несколько разных вариантов смеси на пробу и испытал их на нескольких котятах и щенятах, которые бродили по селу бесхозные. Каждого пометил особой ленточкой, чтобы смотреть, как будут реагировать их гнойнички. И вот вариант, который он применил на загноившихся глазках рыжего котенка, сработал лучше всего. И он рискнул использовать это на соседском мальчишке, который пришел с загноившимся пальцем, еще немного - и могла начаться гангрена, но мазь, к величайшему его изумлению, сработала на ура.
Вскоре была готова и брага, и солод, и аппарат, и он принялся экспериментировать с очищением, сделать все в привычном виде не смог, поэтому долго бился с сивухой, но итог того стоил, самогонку в семьдесят градусов он получил. Потом задумался о том, чтобы все же попытаться получить спирт, но для этого нужен был медный купорос, пораскинув мозгами, пошел к кузнецу, предположив, что он-то точно скажет, есть у них такое или нет. Оказалось, он отлично знал, о чем речь, и согласился поделиться с ним. Утащил домой, добавил в самогон и еще раз перегнал, получив вожделенный прозрачный продукт. И смог поставить настаиваться первую партию ивовой настойки. Делать пришлось на глаз и вспоминая общие рекомендации.
К тому времени собрались по второму кругу вспахивать поля, в первый раз, недели через три после появления Игоря в селе, Гэхерт со старейшинами обоего пола походили вдоль полей, помяли в руках комки просыхающей земли, о чем-то посовещались и начали проводить первые обряды, которые для Игоря закончились ночевкой в лесу. Первый обряд проводили только женщины и шаман, детей до двенадцати-тринадцати лет запирали по домам, а мужиков просто-напросто выгоняли в лес, чтобы не мешали и не влияли на обряд, если хоть один из них хоть глазом глянул на обряд, убили бы.
- А ты разве не мужчина, почему тебя-то не выгнали? – ворчал утром продрогший и невыспавшийся Игорь.
- Потому что, я – шаман, я не мужчина и не женщина. Я направляю силы и не задаю им мужской силы. Моя душа с этим справляется.
- Ну, если так посмотреть, то душа у каждого должна быть бесполой, - фыркнул Игорь. – А тут так за это цепляются, что совсем весело.
- Ну, так проще, - пожал плечами шаман. – Давай баню растопим?
- Давай, - согласился Игорь.
В тот же день начали с песнями пахоту, потом завезли и разбросали навоз, заборонили и оставили в покое.
- И как определяете когда что сеять? – хмыкнул Игорь.
- А песенка есть такая: Береза станет распускаться — сей овес; зацвели яблони — пора сеять просо. Ячмень засевай, когда зацветет можжевельник. А как кукушка закуковала - так можно и лен сеять, - и смеется, зараза такая. Красивый, сволочь, даром что весь в татухах, обычно такое раздражало. – И хорошо бы после клевера его сажать, вот поля и меняем постоянно, чтобы хоть как-то выкрутиться.
- В общем, сплошной календарь по природе, - ворчит Игорь.
- А какой же еще? Ну, и я смотрю. Скоро начнут заново пахать, будут другие обряды.
- Ты же вроде говорил, что вы больше по рыбе и дичи.
- Говорил, и сейчас говорю, но где ее сейчас найдешь? И не всегда можно. А так хоть что-то свое.
На празднование второй вспашки его не то, чтобы пригласили, но уже не гнали, точно также на ночь детей позапирали, но уже всей гурьбой потащились на поле. Смысла обрядов он особо не понял, ну, походили вьюнком, попели песни, постояли друг напротив друга, задавая дурацкие вопросы и получая не менее дурацкие ответы, потом на поле вышел Гэхерт, и тут у Игоря перехватило дыхание: он начал петь. Воздев руки к небу, босой, погрузив ступни в распаханную землю, он что-то выводил гортанно, а у Игоря все узлом в животе завязалось, туго, до боли. Народ стоял вокруг, словно в трансе, зачарованно слушая шамана.
А потом с удивлением начал замечать, как народ начал расползаться. Старики сразу же отошли в сторону, люди среднего возраста как-то частями, а вот молодняк потянулся уже в глубину поля, разбиваясь попарно, где, к его изумлению, спокойно принялись заниматься любовью. Ничего так экзотика, на непрогретой еще толком земле.
Вообще тут очень спокойно относились к тому, кто с кем спит. Никаких там «ни-ни» до свадьбы, а уж такая ерунда, как помазать смолой ворота, и вовсе никому в голову не приходила. Более того, и разводились тут преспокойно, причем мужик вылетал из дома практически в чем был, и даже он заметил, что в одном доме живут двое парней и воспитывают троих детей, племянников одного из них, а еще в двух – женские пары, у одних были дети от предыдущих браков, а другие сошлись совсем молоденькими и так и жили бездетно. Но вроде прилюдно никто не трахался, а вот здесь словно стали другими людьми. Или волками.
Это его сильно озадачивало, они называли себя волками и считали, что так и есть. Волчье племя. Никто на эту тему никогда не углублялся. Ближайших соседей они считали Воронами, да те и сами так себя называли, наверное. Пока что Игорю не доводилось никого из них видеть. В общем, никто тут по ночам не бегал вроде бы и на луну не выл. Но когда услышал в первый раз, то мороз прошел по коже.
А тем временем на поле многие мужики в открытую преспокойно дрочили, спуская на землю, а женщины с хохотом гонялись друг за другом. Игорь почувствовал, что голова идет кругом, и если он сейчас не кончит, то просто свихнется. И начал отползать в сторону, чтобы и самому подрочить. На поле уже все смешалось: хохот, гул костров, пение, стоны и вскрики, даже болтовня, на его отступление никто не обратил внимания. Расшнуровал штаны, со стоном вытащил член и сделал первые несколько движений, когда чья-то ладонь опустилась ему на плечо, он дернулся и увидел рядом Гэхерта. Его глаза просто светились, и от этого становилось еще более жутко. Что-то совсем нечеловеческое смотрело его взглядом.
- Разреши? – Игорь кивнул, подчиняясь непонятной силе, исходящей от него и ощутимо давящей на кожу. Шаман мгновенно скинул рубаху и прижался к нему раскаленным гладким телом, сквозь запах пота отчетливо пробивался вечный травяной дух. Одним движением спустил его штаны, задрал на Игоре рубашку, ладонь торопливо шарила по туловищу, груди, задевая чувствительные места, поглаживала и сжимала ягодицы, потом скользнула между ног, убирая его собственную руку, прохаживаясь по мошонке, царапая сухими мозолями кожу члена. Потом встал сзади, перехватил одной рукой член поудобнее, второй обхватил грудь, удерживая, принялся ритмично дрочить ему, прижимаясь в такт вдавливаясь в него, льняная ткань не скрывала его собственного желание, стояк очень жестко вдавливался в поясницу. Игорь задыхался от желания, в ушах шумело, словно выпил как минимум пол-литра водки, страсть так сильно и жарко раздувалась в нем, как не было с подросткового возраста. Он кончил с криком, даже не слишком понимая, что происходит, он больше ощутил, как в шею впились острые зубы. Ноги практически не держали, если бы Гэхерт не держал его, то скорее бы всего рухнул на землю.
- Поможешь мне? – шепнул тот в ухо.
Игорь кивнул, пытаясь совладать со слишком непослушным телом, которому было слишком хорошо, и вообще хотелось просто вырубиться, и подгибающимися ногами. Но услуга за услугу, как говорится. Поэтому развернувшись к Гэхерту, принялся расшнуровывать его штаны, чтобы в ладонь легла гладкая, горячая и очень впечатляющих размеров плоть. Ничего себе экземплярчик попался, теперь он это оценил вполне. Подался вперед, утыкаясь мокрым лбом в его плечо, закрыл глаза и начал быстро двигать рукой, тело шамана напряглось, задрожало, и он очень быстро кончил, сперма обожгла пальцы. Так они стояли, обнявшись и переводя дыхание, потом Гэхерт повернул его голову к себе и глубоко поцеловал, властно вторгаясь в его рот. Затем взял его руку и принялся вылизывать ее, словно пытаясь не упустить ни капли, втягивая пальцы в рот и посасывая их. Игорь от такого просто охренел, особенно, когда его руку отпустили и снова впились в его губы, делясь горьковатым вкусом. Как они добрались до дома, он не помнил, хорошо, что в печке все же нашелся как чайник с теплой водой, и они смогли обтереться намоченными полотенцами. А потом рухнули на топчан Гэхерта и уснули. Так и повелось у них, они целовались, ласкались, отсасывали друг другу и никогда не разговаривали о том, что между ними происходит, как только вставали с постели.
Недели через три он рискнул процедить и опробовать на том мужике, которого к ним притаскивали в апреле, ивовую настойку. К его изумлению, сработало даже лучше, чем он ожидал, впрочем, организм к сильнодействующим препаратам не привык, так что результат был хорош. Через неделю сильно повеселевший Гэнем пришел к ним и отсчитал Игорю несколько монет.
- Оно хоть и горечь мерзкая, но помогло, - подвел итоги он, согласившись допить настойку до конца и периодически повторять курс.
Гэхерт велел Игорю готовить ее побольше для первой летней ярмарки, а сам внимательно изучил рецепт, выслушал объяснения, почему и как действует, потом небрежно притянул к себе и поцеловал.
- Надо и другим рассказать, - заметил он, снова утыкаясь в записи.
- Зачем? – возмутился Игорь. – Это же конкуренты!
- Затем что лечить приходится много народу, - отрезал Гэхерт. – Столько мы не сможем, и ты хочешь, чтобы у нас тут толпы бродили? Мне вполне хватит моих. И им тоже. Все равно все этого делать не будут, а вот отправлять к нам очень даже будут. Как и я к ним, если не могу справиться.
Гэхерт постоянно пропадал, собирая травы и прочий растительный материал, объясняя, что делать это надо точно в срок, для некоторых трав время сбора всего несколько часов в году. К тому же, он открыл летний домик во дворе, собственно, это было помещение, целиком и полностью отданное для просушки трав и изготовления лекарств, частью это хранилось там, потом переносилось осенью в дом, в отдельную комнату, рядом с приемной. В один день занялся перебором запасов и большую часть прошлогодней «добычи» просто выбросил.
На вопрос, почему, ответил, что это не подойдет даже для перегноя. И еще разослал приглашения для дорогих гостей.
В итоге, через неделю Игорь, проторчавший полдня в кузне, где предлагал мастеру новые узоры для клейм, вернулся домой и застыл на пороге: на него обернулся добрый десяток народу, сидевший за столом, поровну мужчин и женщин, почти все немолодые, с внимательными, цепкими взглядами, с характерными вышивками на замшевых и льняных рубахах. Подумалось: «ничего себе профессиональный слет Бабок Ёжек по обмену опытом», потом спохватился – они же все худо-бедно умели читать мысли! Кто-то прищурился, кто-то усмехнулся, уловил мысли, но, в общем, знакомство прошло достаточно гладко.
В комнате уже привычно воняла мазь, и Гэхерт рассказывал об ее изготовлении, к какому результату приводит и как ее лучше использовать, все внимательно слушали, задавали уточняющие вопросы, делали пометки на кусках бересты, настойку они, кажется, тоже уже изучили. К новому тут отнеслись недоверчиво, но расходились, прихватив с собой по кувшину с настойкой и кувшину с мазью.
- Если это будет помогать, то работать будет немного легче, - проворчал перед уходом старик с длинными серебристо-седыми косами. – Кажется, твой обряд прошел лучше, чем у всех нас. И, кажется, в ближайшие годы никого не придется резать.
Игорю от этих слов подурнело. Какой обряд? Кого собрались резать? Вряд ли так будут говорить о скоте.
- Гэхерт, о чем это он? – спросил он, когда за последним гостем закрылись ворота. В окне было видно – плетеный забор был не очень высок и не так чтобы много скрывал – как торопливо кланялись колдунам сельчане, которым не повезло им попасться на глаза.
- Я проводил обряд в тот день, когда ты появился. В последние годы дела шли довольно туго…
Тут Игорю вспомнились прочитанные книжки, и его и вовсе замутило.
- Вы что людей в жертву приносите?!
- Иногда… Когда совсем прижмет.
- И меня… ты … тоже? – Игорь начал пятится к двери.
- Да угомонись ты! – Гэхерт метнулся к нему и схватил за руки. – Нет! Тебя никогда! Я защитника просил для нас, чтобы беду мог отвести! Кто же будет резать защитника-то! Вот тебя и получил! Ты – наш оберег, кто же тебя тронет! Успокойся! Никто тебя и пальцем не тронет!
- Зачем вы так делаете? – помертвевшие губы еле шевелились.
- Затем что духи этого требуют! Платы требуют за помощь и щедрость свою! И не всегда жизнь, часто и крови хватает.
- Крови?
- Ну да, режут сами себя на капище, кровью камни кропят, - нехотя ответил Гэхерт, не выпуская по-прежнему его рук. – Этого хватает обычно. Но иногда, когда год совсем лютый, покупаем раба на торжище, это не обычная ярмарка, это отдельно, и режут его уже до смерти. Если совсем плохо, так что и за раба заплатить нечем, то жребий бросают, кого из молодых в жертву принести. В общем, у нас все опять к тому и шло, но я нашел обряд вызова защитника, обсудили это с остальными шаманами и старейшинами, и духи прислали в ответ тебя.
- То есть я тут навсегда?! – в отчаянии выкрикнул Игорь.
- Навсегда. Разве тебе тут плохо?
- Нет, бля, очень хорошо! Чужаком жить, не пришей кобыле хвост, просто отлично! Того и гляди глотку перережут, и будет вообще замечательно!
- Послушай, тебя никто не тронет! У нас тут явно все пошло на поправку с твоим появлением…
- А точно! А как что-то плохое случится, так я буду первым подозреваемым!
Гэхерт держал его стальной хваткой, не позволяя вырваться.
- Скоро будет праздник Солнца, и мы обернемся и примем тебя как своего, тогда и принимать и подозревать, если будет в чем, будут тебя как своего! Уймись ты! Никому не охота терять оберег. А ты оберег, самый настоящий! И все в это верят и знают? Понимаешь?
Игорь обмяк так, что чуть на пол не опустился, Гэхерт бережно усадил его на лавку, сел рядом, обнял осторожно, прижимая его голову к своему плечу.
- Все наладится, хороший мой. Никому не дам тебя в обиду, даже и не думай. Любого перегрызу за тебя.
Игорь молчал, впитывая тепло тяжелой ладони, гулявшей по волосам и плечам. Его все еще трясло от одной мысли, что люди, среди которых он жил, вот так буднично рассуждают о возможности убить, только чтобы задобрить какие-то мифические сущности. Впрочем, так, наверное, было всегда, да и сам он, попадая на политические новости, замечал краем глаза, что то один фанатик прибьет народ, называя себя христианином, мусульманином или очередным мессией, то еще что-то натворят, например, разрушат древние города и памятники. А если спросишь, а почему? А потому, что кто-то что-то там велел, разбираться не стали, понеслись вперед. Но там он мог этого избегать и не обращать внимания. А тут не получится. Здесь это – повседневность жизненного уклада, ритм, от которого никто не собирается отказываться.
Ужас и отвращение продолжали его сковывать, и больше всего хотелось оказаться подальше. Он смахнул руку Гэхерта и отодвинулся от него. Тот смотрел на него потемневшими глазами.
- Игорь, нам по-другому не выжить, духи имеют над нами слишком большую власть.
- Можно им и не давать такую власть, - огрызнулся тот.
Гэхерт печально улыбнулся.
- Вряд ли получится по-другому.
В этот момент затарабанили в ворота, мальчишеский голос заверещал, подзывая Гэхерта.
- Дядька Гэхерт! Дядька Гэхерт!
Шаман вышел на двор.
- Чего шумишь? – спросил строго пацана, который взобрался на забор со стороны улицы и стоял на одном из больших плетней.
- Мамка никак не может разродиться, вот меня и послали за тобой.
- Понял, - ответил со вздохом тот. – Я сейчас пойду, а ты бегом беги за бабкой Мыкой, она только ушла от меня, не могла далеко уйти. Догони и попроси тоже прийти. Знаешь ее?
Мальчишка торопливо закивал, перестал цепляться за забор, спрыгнул и убежал так, что только пятки засверкали.
Игорь молча наблюдал, как шаман собирается к роженице, складывая в кожаный мешок травы и инструменты. Он уже знал, что обычного мужика и близко к рожающей женщине не подпустят, но шаман же… бесполый, вроде как. Правда, то, как он кончал, заставляло сомневаться в его бесполости, но тут еще и не такое придумают.
- Помой, и остальных заставь, - буркнул он.
- Что? – озадаченно оторвался от своего занятия Гэхерт.
- Руки, говорю, помой, и остальным скажи, что тщательно мыли руки, прежде чем к роженице лезть. Меньше заразы будет, - пояснил Игорь. – И намного меньше риска, что горячка будет.
- А это сработает?
- Это срабатывает всегда, когда лезешь в рану или в п…, - фыркнул Игорь.
Гэхерт только покачал головой, закинул мешок за плечо и исчез из дома. Вернулся через несколько часов, вся рубашка была в крови. Велел топить баню.
- Как все было? – осторожно спросил Игорь, когда они уже залезли париться.
- Довольно неплохо, двойняшки у нее, двое пацанов, да еще, кажется, чуть ли не передрались, кто первым полезет.
- Внутри, что ли передрались? – скептически фыркнул Игорь, выливая отвар на раскаленные камни.
- Внутри, ага, - согласился Гэхерт, с наслаждением вдыхая горячий пар. – Видать, всю жизнь будут кулаками выяснять кто прав, кто виноват.
- А может, и не разлей вода будут.
- Может, но вряд ли. Барей – мужик гневливый и драчливый, пацаны в него, видать. Не умеет Горелича девок рожать, одни мальчишки - и такие же огненные, как и их папаша.
- А она-то тут причем? – удивился Игорь. – От женщины это вообще не зависит, кто там рождается, мальчик или девочка. Это все Барей ваш не умеет девчонок делать.
- Ну, девок делать искусство тонкое, не каждому дано, - тут они оба заржали. Напряжение, повисшее между ними начало отступать, но до конца не ушло. И ночью, когда Гэхерт потянулся к нему, Игорь сначала замер, соображая, хочет ли, или все же тяжесть в груди не пускает, но когда ладонь обожгла пах, пуская раскаленные волны по телу, стало уже не до обид.
Утром Гэхерт его растолкал и потащил за собой на рыбалку, пришли на берег местной речки, поставили удочки и уселись рядом.
- Ты как рыбу ешь? – неожиданно спросил он.
- Нормально, а что? – удивился Игорь.
- Ну, вот получается, мы едим рыбу, зверей, все остальное, и значит должны как-то за это благодарить, и давать что-то в ответ.
Игорь напрягся, ощущая, куда может завести разговор.
- Но ведь так получается, что духи ваши людоедские какие-то, а вы этого не избегаете, а наоборот потакаете им.
- Это часть извечного круга.
- Звериного круга.
- Верно, звериного.
- А люди – не звери, и чтобы выйти из этого круга, надо идти дальше.
- Не получается у нас идти дальше. Поэтому живем так издавна.
Игорь обернулся к тому, и к нему вдруг пришло ясное осознание.
- Если не выйдете из звериного круга, и не станете настоящими людьми, то найдутся те, кто пойдут дальше и станут настоящими людьми, а вы так и сгинете полулюдьми-полузверьми. И, скорее всего, сгинете вы все. Тебе это надо?
- Мы не сгинем, по крайней мере, не сейчас.
- Но вот ты говоришь про вечный круг, только не круг это, а спираль. Спираль развития. Если не выйти на следующий уровень и не перестать уничтожать ближних своих, оправдываясь интересами каких-то выдуманных существ, а может, и не выдуманных, то получится, что вы сойдете с круга, раз и навсегда. И тогда все, что могло стать лучше и подарить изменение, пройдет мимо вас. А вас никого не останется.
- Может быть, когда-то так и будет. Скорее всего, так и будет. Но сейчас мы слушаем лес, его духов и что они нам говорят.
- Но получается, у многих вместо их собственных мозгов говорят духи… или ты и тебе подобные.
- Бывает и так, но они не привыкли к тому, чтобы думать. И так им будет лучше.
- Лучше? Кому? Тебе? Твоим … коллегам? – Игорь рассердился.
- Я понимаю, почему ты злишься, и понимаю, о чем ты говоришь. Но срок еще не пришел, и нам предстоит так жить еще не один десяток поколений, чтобы появились те, кто сможет уйти на новый виток.
- Но ведь им будут мешать. И если не учить думать, то да, человек живет как животное и ничего не будет менять, зачем, ему, если сытно и тепло, и какие-никакие развлечения есть, и так неплохо. А если что-то беспокоит, то вместо того, чтобы сделать что-то новое, убить или убрать то, что раздражает.
- Будут мешать, - легко согласился Гэхерт.- В том числе и такие, как я. Потому что будут приписывать человеку только его худшие качества, даже когда хороших станет намного больше. Но сейчас они не готовы. И ты не готов. Я видел твой мир, он как раз сейчас идет на новый виток спирали, и я видел, как бешено этому сопротивляется большинство. И знаешь, почему? У них нет души. Нет, не мозгов, голова как раз у них имеется, но вот души у них нет. Они разучились чувствовать духов, разговаривать с ними, не их вина, не осталось жилищ для духов, все, что было прежде – сметено. Но и нового принять они не могут, потому что не научены ни с душой своей работать, даже те, у кого есть ее куцые зачатки, ни головой сами соображать. Ты – что-то среднее, головой работать очень даже приучен, хоть и очень однобоко. Но с душой у тебя все не очень хорошо обстоит, ты хоть и защитник, но пока не можешь осознанно защитить даже себя.
- Ты о чем? – рассеяно переспросил Игорь.
- Ты – воин, а часто думаешь, как торговец, защищаешь деньги, а должен бы защищать души. Врачуешь тела, точнее, можешь врачевать, и делаешь ты это с неохотой, хотя и это тебе на роду написано, а должен еще и души врачевать. И помогать должен. А не хочешь. Хороший лекарь и хороший воин должны уметь слушать души, не только людские, но и души звериные, и лесные. И горные, и воздушные, и вообще землю и воздух уметь слышать и спрашивать. Чтобы знать, когда жизнь можно подарить, а когда отнять. Воин должен защищать, и ты можешь самим своим присутствием повернуть жизнь в благое русло, и отвратить смерть. Это высшая ипостась воина – защищать одним своим существованием, не подпуская врагов и смерть одним своим блеском. Потому что этот блеск не показной, за ним должна быть огромная сила. И огромные знания.
Для откосившего от армии, из сугубо цивильной среды Игоря это было большой неожиданностью. Воин? Из него? А не слишком ли нагло увел от темы Гэхерт?
- Воин из меня вряд ли получится, - спокойно заметил он.
- А ты попробуй. Для начала почему бы тебе не изучить свою душу и послушать духов леса? Ты застрял посередине между двух ипостасей, а тебе надо, чтобы они обе у тебя проявились.
Игорь только скептически похмыкал.
- Кстати, об ипостасях. Ты все время говоришь о том, что будут оборачиваться все. На праздник какой-то.
- Да, так и есть, - кивнул Гэхерт. – Я вот могу оборачиваться, когда пожелаю, остальные – раз в году, на праздник Солнца.
- И в кого ты оборачиваешься? – не скрывая веселья, спросил Игорь.
- В волка, - с убийственной серьезностью ответил Гэхерт. – И ты тоже можешь оборачиваться в волка. У нас обоих звериные ипостаси – белых волков.
- И остальные тоже в это верят, - медленно произнес Игорь.
- Они не верят, они это знают.
- Если они действительно в это верят, то им нет нужды меняться и развиваться дальше, - также медленно продолжил он. – И отказываться от кровавых обычаев тоже не будут.
- Им – нет, а вот тебе это очень даже можно сделать. Начнем с простого?
- И что в твоем представлении простое?
- Поднимись повыше, пообщайся с духом леса, в котором мы находимся. Потом найди дух белого волка, познакомься и пообщайся с ним. А потом слейся с ним, пробегись с ним по лесу, попей его горлом воды из ручья, убей зайца, посмотри на мир его глазами, ощути его шкуру, чтобы на празднике ты смог и в самом деле обернуться им.
- Всего лишь! – меланхолично воскликнул Игорь.
- Для начала пойдет, - отозвался Гэхерт.
- А почему белого волка?

@темы: История к истории

---

Ночная история

болтаем, а я и время не вижу)))) таки история сёдня такая))) поет Иглеська о девушке, понятное дело, но мы слэшеры или где?) поэтому у нас dirty мальчик))) и не будешь ты никогда единственным))) или будешь) если сумеешь таким стать)


Download Dirty Dancer for free from pleer.com

@темы: Ночная история

---

Да!)

во какая здоровская сегодня)

*шепотом* у меня работает!))) я чувствую себя иначе) и вижу в зеркале новую Мотьку))) повторяю свои личные и эти все каждый день по много раз) и верю! чего и вам желаю))

Вопрос: Жизнь поддерживает меня в любой ситуации.

1. да!		24	(100%)
Всего:		24

@темы: аффирмации

---

лето))

у нас или где?) песен о лете море-океан) поделитесь любимыми?))

может она и не о лете, но я под нее скачу всю дорогу)))


Cкачать DJ Bobo Fiesta Loca. бесплатно на pleer.com

без этой куда?)


Cкачать Лето - Это Маленькая Жизнь бесплатно на pleer.com

и эта прикольная))


Cкачать Мы Едем В Лето бесплатно на pleer.com

и эта))


Cкачать Бьянка Про лето бесплатно на pleer.com

и этаа))


Cкачать Лето Всегда! бесплатно на pleer.com

и эта))


Cкачать Чили Лето бесплатно на pleer.com

---

Да!)

самая важная сегодня) без этой любви никуда, никак и ни за что) поэтому

Вопрос: Я люблю себя.

1. да!		25	(100%)
Всего:		25

@темы: аффирмации

---

Ночная история

Может ли простой парень, работяга какой-нить, спасти вот такого из другой галактики?) все при нем вроде, кроме самого главного)) сердце разбито, веры ни в кого нет, всех ненавидит) получится у них?))


Download Nickelback Savin Me for free from pleer.com

@темы: Ночная история

---

Ура!)))

 MARCH999 Юль, Юленька, светлая наша, солнечная, замечательная, с Днем Рождения тебя, родная!))) ты удивительный человек) что бы ни происходило у нас тут, ты всегда остаешься рядом со всеми нами) не разделяя, не обижаясь,не отворачиваясь от одних ради других, ты просто всегда есть знаешь, в каждом дневнике есть своя душа, так вот ты часть этой души, причем, у всех нас)) я люблю жизнь и люблю людей, но мне самой надо поучиться у тебя Любить так, как всех Любишь ты) оставайся всегда такой же, ладно?)) я целую твои руки теплые и низко тебе кланяюсь за сердце твое огромное и щедрое счастья тебе, радости, улыбок, солнышка и самых любимых людей рядом всегда!)


Download DJ Bobo Happy birthday to you for free from pleer.com

вчера сфоткала тебе))

---

 Royal Heart нам снятся с тобой одинаковые сны))

Вам хочет присниться сон про пустыню. Песок, однако, не будет скрипеть на зубах, будет не то, что жарко, а как-то не по себе. Так вот сказать, что это пустыня - вообще не получится. Там слишком много смысла, в этом пустом пространстве. Вы немного удивитесь - потому что по расписанию должен был присниться сон про центр города. Впрочем, внимательно присмотревшись, вы обнаружите, что пустыня мало чем от него отличается. Вы сердито спросите в пространство - "Где моя лопатка и формочки?". И тут увидите книгу. Книга будет лежать на камне, вы откроете её и будете читать. Уже через пару страниц у вас появится стойкое ощущение дежавю - вам покажется, что вы читали её уже - тем не менее каждая новая страница будет для вас открытием, каждая мысль будет словно рождаться заново, и привлекать внимание особенной чистотой и отчётливостью. Вы не сможете оторваться от книги, пока не дочитаете её до конца. Вы словно проснётесь после того, как прочитаете эту книгу, пустыня окажется яблоневым садом, а вокруг будут шуметь потоки светлых вод. "Надо же!" - подумаете вы - "это же каким умом и воображением должен обладать тот, кто смог написать всё это!". Вы вернёте раскрытую книгу на камень, подует ветер и захлопнет обложку. На обложке будет ваше имя. Какой сон вам хочет присниться?

---

Рек

знаю, что у многих было ) что многие читали) Мотя, тормознула, как обычно) зато теперь оторваться не могу))) охуительно прекрасно) Танюш, спасибо за наводку

Мексиканец

www.proza.ru/2010/01/15/88

@темы: рек

---

что наотрез отказываются терпеть разные знаки зодиака.

Не каждый человек относится к себе критично и замечает собственные недостатки. Но к чужим изъянам мы часто бываем очень нетерпеливы, не так ли? Наше неприятие недостатков зависит от нашего характера. Астрологи утверждают, что он в той или иной степени определяется тем, под каким знаком зодиака мы родились. Многие из нас не верят в гороскопы, но прочитав эту статью, начинаешь задумываться о том, что какое-то зерно правды в этом есть. Узнай, чего не терпит тот или иной знак зодиака.
Овен

Навязчивость. Прекрати названивать Овнам, они сами знают, когда с тобой встретиться.
Авторитарность. «Вот не нужно давить на меня, я и сам прекрасно справлюсь».
Неестественность. То, что дала природа, должно быть в человеке сохранено.
Отсутствие справедливости. Не обижай слабых при Овне, а то пожалеешь.
Однообразие. Этому знаку зодиака становится скучно, когда один день похож на другой. Они ищут новые приключения и друзей.
Телец

Скучные люди. Тельцы не выносят монотонных лекций и обожают разговорчивых людей с гибким умом.
Чрезмерная подвижность. «Не мелькай перед глазами, лучше бы занялся чем-то полезным».
Проявление чувств. Большинство Тельцов любят внимание, но при этом телячьих нежностей не терпят.
Близнецы

Неуважение. Близнецы должны быть в авторитете.
Чужие рассказы. «Мне самому есть, что поведать этому миру».
Рамки. «Я хочу творить, когда и где захочу. И не ставь мне сжатые сроки».
Скрытность. «Нет уж, расскажи мне сам. Или помочь?»
Раки

Показная роскошь. «Кому нужен этот выпендреж? Скромненько, но чистенько — лучше, чем «чудо в перьях»».
Неубранный дом. «Мой дом — моя крепость» — девиз Раков. Им не нравится, когда кто-то относится к уборке в доме безответственно.
Откровенность. «Не хочу слушать твои секреты и с тобой делиться мне неохота».
Необязательность. «Сказал, что сделаешь, будь добр — сделай. А то потом увидишь мою реакцию».
Львы

Наглая ложь. Львам не нравится, когда их считают глупцами.
Жалобы. «Не жалуйся, что не можешь что-то изменить, лучше действуй».
Жадность. Большинство Львов щедрые и ждут такого же отношения от других».
Ревность. «Ты должен мне доверять!»
Девы

Негостеприимство. Девы любят, когда к ним приходят в гости, и сами с удовольствием ходят.
Неаккуратность. С неаккуратным человеком у Дев складываются сложные отношения.
Любопытство. «Если я захочу — расскажу, если нет — тогда не расспрашивай».

Весы

Грубость. Весы дружелюбны и милы, но терпеть хамство и некультурность они не станут.
Равнодушие. Нельзя проходить мимо проблем других людей.
Споры. Споры не для Весов. Они уравновешенные люди и считают, что среди спорящих один — дурак, другой — подлец.
Поучающие люди. «Не мешай мне жить так, как я хочу».

Скорпионы

Поверхностность. Докопаться до сути дела — призвание любого Скорпиона.
Лицемерие. «Говори только то, что думаешь и чувствуешь».
Критика. Лучше следи за собой, прежде чем осуждать Скорпиона.
Бесхарактерность. «Не жалей других, потому что тебя никто не пожалеет».
Фантазеры. Скорпионы — целеустремленные люди. Поставил цель — добейся. А вот с мечтателями им не о чем говорить.
Стрельцы

Невыполнение обещаний. «Обещал сделать — делай».
Скука. «Не хочу тратить время на скучных людей и такие же занятия».
Нелюбовь к животным. Стрельцы обожают своих домашних питомцев и не понимают, как можно их не любить.
Чужие советы. «Я сам знаю, как лучше».
Козерог

Отсутствие четких целей. Козерогу не интересны люди, которые не знают, чего хотят от жизни.
Непредсказуемость. «Люблю, когда всё идет по плану».
Многословность. «Если хочешь говорить со мной, то говори по делу и без воды».
Лень. Козероги очень трудолюбивы и не терпят лентяев. Хотя и за ними иногда такое наблюдается.
Водолей

Предательство. То, чего не может простить ни один Водолей. Хотя случаются и исключения.
Рутина. «Однообразие — это не для меня».
Напоминание о недостатках. «Я сам знаю о своих недостатках, не надо меня пилить».
Заемщики. «Не люблю занимать деньги, живу на свои».
Рыбы

Одолжения. «Я помогу тебе, а ты мне».
Ложь по пустякам. Небольшой обман может превратить Рыбу из милого в агрессивного человека.
Отсутствие знаний. Ограниченный человек — не друг Рыбам.
Неблагодарность. Лучше поблагодарить Рыб лишний раз, если ты хочешь, чтобы тебе помогли в будущем.

согласны?)))

---

Чет балдею)))

шииикарные жы)))

---

Предрассветное

сто лет не было, но мимо этого автора пройти не могу никак



не могла не )))


Cкачать Мо как дышится бесплатно на pleer.com

Полли Сайленс www.stihi.ru/avtor/psilence

Жалеть
личный маленький ад - ад, который ничем не вылечишь,
спазмы кончатся, только у памяти - безлимит,
это ад Маяковского к чёрствой, холодной Лиличке,
и терзания Бродского в доме на Мортон-стрит,

остаются от них только пепел, роса, гранит.

ты в меня... огнестрельное, жаркое, раскалённое,
я в тебя ножевое, царапиной по плечу,
угольки из жаровни ладонями обожжёнными,
это сердце устало стучать - передай врачу,

я тебе отдала все слова - потому молчу.

ну а дерево вновь зацветёт - молодое, дикое,
высыпь соли под корни - оно рождено терпеть,
и ни разу оно не зайдётся от боли криками,
даже если на нём беспощадно станцует плеть,

а тебе - до последнего вздоха жалеть. жалеть.

***
Он был мне и светом, и тьмою...

Он был мне и светом, и тьмою, тем самым мужским плечом,
хоть смерчи над головою - всё было нам ни по чём,
всё было нами наполнено, как пресной водой река,
я ярче всего запомнила, как пахнет его щека,
тактильность шершавой кожи, мгновение до зари
пытливую осторожность, желание говорить...
и мысли порочно смятые, и паузы подлинней,
мы строили тридевятое на трупах убитых фей,
Он был мне крестом, антихристом, и чем-то ещё извне,
так ждёт заключённый выстрела, прижавшись спиной к стене,
так ждут всех пропавших без вести, в окне оставляя свет,
он был моим страхом, смелостью. Он был - а сегодня нет.
в шкафу слишком много платьев, а бал отыграл и стих,
мой сумрачный надзиратель просил: "напиши мне стих",
что знаешь ты, глупый воин?... меня ведь ты не прочёл...
ОН был мне и светом, и тьмою, тем самым мужским плечом...
***
Молитва о...

Вокруг тебя ведь сплошные стены, в ушкО иголки не лезет нить,
мне на обочине ойкумены всегда найдётся, с кем покурить,
и я молюсь, ни во что не веруя, ведь больше Бога - себя боюсь,
когда ничья, но стабильно верная -
так и выглядит грусть.
Живи счастливым - пусть будут добрыми все твои ангелы на плече,
в моей молитве упрямо собраны все твои грани из мелочей,
но, если птица кружится, мечется и не садится, не видя жердь,
и всё никак не становится легче -
так и выглядит смерть.
Так прости же мне слов недосказанных этот дерзкий нелепый штрих,
если что-то сорвалось, смазалось - непременно вина двоих,
этих слов накопилась тысяча, а ответных на них - ноль,
не смертельно, но и не вылечить -
так и выглядит боль.
Неизмеримый, покрытый пылью долгий путь от руки до руки,
но ты не бойся, я тебя вымолю - не за что-то, а вопреки.
ведь я вслепую дошла до края, не понимая, что это край,
и, если я до сих пор слепая -
знай, так и выглядит рай.
И от дверей моих три дороги, от них ещё миллионы троп,
но вот обратно ведут немногие, не заблудиться в тумане чтоб,
когда они под шагами крошатся, не оставляя путей назад,
ты должен знать это, мой хороший -
так и выглядит ад.
***

Мы были

мы всё пропустим - как накренится и, выжав скорость,
смывая всё на пути, хлынет космос в ладони неба,
и среди нас будут те, кто попросит воды и хлеба,
и те, кому слаще хлеба - несущая жажду гордость,
мы всё пропустим, проспим, проделаем дыры в стенах,
просунем руки и схватим воздух за подол платья,
и наши пальцы обнимутся, скупо, тепло - как братья,
и наши крыши сомкнутся над водами Борисфена,
и ты увидишь, как я вызываю дожди из камня,
как достаю из своих рукавов обожжённые перья,
как кости мёртвых бизонов хранят суховеи прерий
и как кривой горизонт пожирает, смакуя, пламя.
и ты увидишь леса - а в лесах будут волчьи стаи,
и ты увидишь подлодки, взлетевшие выше грифов,
и самолёты, которые носом таранят рифы,
и ты поверишь, что я порочная, не святая.
и ты почувствуешь сердце - в пыли двадцати кварталов,
в зловонной жиже асфальта, в тюрьме городского смога,
что громыхает, качая кровь - нестерпимо долго,
что и своё дать взамен моему - смехотворно мало.

и мы уснём у Него на руках, завернувшись в крылья,
в Его горячих ладонях, пропахших имбирным чаем,
два блудных эха вокзалов нас встретят и обвенчают -
и ты не сможешь сказать, что нас не было. Нет. Мы были.
***

И чтобы не знать о тебе ни черта

Покоя. и чтобы не знать о тебе ни черта,
не путаться в датах, не перебивать навигатор,
входить в своё прошлое и, не снимая латы,
наполненный кубок едва доносить до рта,
и в путь - по дороге из жёлтого кирпича,
щадит ураган в сотый раз беззащитную Дороти,
я просто. хочу. жить с тобой. в этом самом городе,
который поник от желания закричать -
вопить, рассекая молчание этажей,
что стал первой жертвой, поникшей на поле боя,
не знать о тебе ни черта, я прошу покоя,
и все свои слабости выгнать за дверь взашей.
не знать, в чьих заезженных буднях ты прозвучишь
отравленной песней, мелодией приворота,
я просто. хочу. быть единственной. звонкой нотой,
единственным прошлым, которым ты дорожишь.
Но всё же - покоя, не знать о тебе ни черта,
не пересекать твои тропы, моля о встрече,

я просто. хочу. чтобы чуточку. стало легче,
и, чтобы ты - каменный, сильный - чуть-чуть устал.

***

Как дышится тебе, как живётся...

Как дышится тебе, как живётся, ответь, легко ли?
что ещё, кроме этого, мне у тебя спрашивать?
у весны двадцать восемь оттенков земной боли,
если все они сёстры, то боль моя - это старшая.
я же буду писать, из меня ведь слова - реками,
я сама захлебнулась, пытаясь создать плотину,
как же можно так горько и нежно любить человека
и прощать ему иглы под кожу и стрелы в спину?
этот ад безупречен - в нём до мелочей прочерчено,
для какого греха закипает в котле вода,
и, возможно, уже никогда не обнять твои плечи,
но я знать не хочу это жуткое "никогда".
обожжённым нельзя без надежды, нельзя без гнева,
гнев пихает под рёбра, напомнив, что нужно идти,

компас смотрит направо, а значит - мне нужно влево,
спотыкаться и падать, вставать и опять нести.
***

Тот, у кого поводок

Не свернуть с полпути, не пройти вперёд - сохранение статус-кво,
только праведник в цвете любви узнаёт чернокнижное колдовство,
а грешившие входят в твой светлый дом, принимают еду и кров,
это всё приживается, а потом - льётся ржавчиной из зрачков.
зверь к рукам привыкает, а человек привыкает к ветрам в груди,
если это тюрьма - соверши побег, одевайся и уходи,
если слишком согнулась твоя спина под обузой моих "люблю",
вот колодец, и я рассказать должна, почему я в него плюю,
в нём трясина прозрачней, чем твой ручей, ключ, пробившийся между скал,
струны воют и плачут, что он ничей, и ничьим уже быть устал,
мне ошейник твой горло сдавил - увы, он пытался, но снять не смог,

побеждает не тот, кто сильнее любил, а тот, у кого поводок.
***
Я иду находить тебя

И никто не умрёт, а, казалось, погибнут все,
и не скажет никто, что мы выдохлись или влипли,
я иду находить тебя. в паводках по весне -
один Миссисипи, два Миссисипи, три Миссисипи...
прячься, где повезёт, пусть меня подведёт мой нюх,
как подводит дворнягу, лохматую полукровку,
я иду находить тебя, не досчитав до двух,
чтобы вывести, как неудачную татуировку.
и никто не умрёт - от такого не "умереть",
от такого - сдыхают, колени поджав под горло,
я иду находить тебя, чтобы не одуреть -
уничтожу и не было. словно случайно стёрла.
мелким камешком в обувь упала навзничь душа,
в полуфразах срывается голос слащаво-сиплый,
я иду находить тебя, бережно, не дыша -
один Миссисипи, два Миссисипи, три Миссисипи...


самое

Я устала не умирать

Две тысячи лет - я устала не умирать,
в перекошенном зеркале выстроились по схемам,
все мои заводные солдатики, злые демоны,
"поиграй с нами, эй", и я выхожу играть.
тут важнее всего уследить и не блефовать,
даже в партии с демоном есть основные правила,
я читаю им Борхеса - через слова Цветаевой,
я баюкаю их и в карман забираю спать.
с ними можно дурачиться - пить золотистый грог,
танцевать до упаду и чувствовать вкус свободы,
но не выйти из круга - они не дают прохода,
как голодные кошки, путаются у ног.
я прошу у них смерти - они мне приносят свет,
зашивают в меня новый день, распоров вчерашний,
и звучит во мне утро стальным похоронным маршем,
и приходит суббота в неделе, которой нет.

две тысячи лет - я устала не умирать.
отсырели и выцвели розы на занавесках,
в пыльной комнате зеркало выскоблено до блеска,
"поиграй с нами, эй", и я выхожу играть.
расправляю фатин, разжигаю камин в углу,
с каждой шпилькой на волю кольцом выпадают пряди.
демон ждёт мою душу. Напрасно, душа украдена,
вера вычерпана, а сердце сожгла в золу.

так давай же сыграем на жизнь - ты мастак играть,
мне две тысячи лет, я устала не умирать.

запись создана: 07.07.2015 в 03:29

@темы: Предрассветное

---

Да!)

какая здоровская сегодня))

Вопрос: Моя жизнь наполнена любовью.

1. да!		15	(100%)
Всего:		15

@темы: аффирмации

---

Рек

великолепно) афигенное соавторство, читать срочно)

ficbook.net/readfic/1258843

@темы: рек

---

Однажды ты поймешь, что осталась одна

1. Однажды ты поймешь, что осталась одна. На самом деле ты всегда была одна, но это понимание обычно запаздывает. Родители умирают, мужья изменяются, любовники изменяют, дети растут. Или ты сама уходишь от них потому, что они теперь чужие. Ломается то, что работало еще вчера. Не важно, что именно произойдет, помни: одиночество всегда за спиной, как зима. Зрелость - это способность быть одной, не драматизируя. Готовиться лучше заранее, я расскажу, как.

2. Всех кроме близкой родни можно заменить. Никто и ничто не бывает в одном экземпляре. Впускай новых людей в свою жизнь, даже если не понимаешь пока, есть ли у вас общее. Однажды ты поймешь, что осталась одна, и это спасет тебя.

3. Всегда пробуй новое: еду, одежду, маршруты, гаджеты, активности, фильмы, книги, теории и объяснения вселенной. Мозг сделан из ленивой жвачки. Чем дальше, тем больше он хочет гнуться в одних и тех же местах, остальные его извилины стремятся исчезнуть. Не позволяй ему прилепляться к одним и тем же вещам, удовольствиям, путям, способам и трюкам. Всегда пробуй новое, особенно — когда тебе лень, страшно или не хочется. Однажды ты поймешь, что осталась одна, и это спасет тебя.

4. Прости всех, кого можно, остальных забудь. Забвение — лучшее наказание и лучшее лекарство. И никогда ни с кем не спорь, лучше сделай маникюр.

5. Спешить некуда. Все, что происходит быстро, живет недолго. Если действительно чего-то хочешь, — сделаешь. Если расхотела, значит, было не нужно. Рискованные желания и поступки откладывай, давая им «отлежаться». Делай что-то, в чем ты не уверена, лишь если желание неотступно преследует тебя долгое время.

6. Этот пункт дополняет предыдущий: если очень хочешь чего-то, и считаешь это правильным, делай. Желания и есть жизнь. Давай желанию жить внутри и следи за ним. Если не исчезло — последуй ему.

7. Не сдавайся, пока чего-то хочешь. Удача, это — опыт, то есть — количество повторений. Любая неудача — недостаток опыта и компенсируется опытом. Смелость и риск — это опыт. То, что порой выглядит, как несусветная наглость — это опыт. Стойкость, терпимость, умение прощать, устойчивость и независимость — все это опыт. Главное — не сдаваться, пока чего-то хочешь.

8. Ничто не конец, даже конец: все — лишь течение. Помни об этом в отчаянии, в горе, у могилы друга, читая письмо любимого, который покинул тебя. Непременно будет день, когда ты скажешь: «И к лучшему!» (особенно это касается любимого Ничто не конец: однажды ты поймешь, что осталась одна, и эта мысль спасет тебя.

9. Ничто не конец, но конец близок. И полезнее думать, что он — завтра. Тогда легче следовать всем этим пунктам.

10. Делай что хочешь, но позаботься о своем теле, иначе оно неожиданно отомстит тебе. Приобрети привычку спрашивать, чего оно хочет, и выполнять это. Если ты никогда не слушала тело и не знаешь, как оно разговаривает, начни с простых вещей вроде лесных прогулок, плавания или йоги. Дальше все произойдет само: тело ждет, чтобы его услышали.

11. Романтика, любовь и страсть — это прекрасно. Но если путать их с сексом, можно надолго остаться без него. А это глупо и вредно. Сделай так, чтобы у тебя был секс. Пусть романтика и любовь, придя, застанут тебя в постели с новым любовником.

12. Последнее, о чем стоит волноваться: что подумают о тебе люди. Люди думают в основном о себе, а также — о тебе, меряя по себе. То есть — они не думают ни о тебе ни друг о друге. Делай, что хочешь и см. пункт 7.

13. Бойся уверенности. Уверенность — начало маразма. Сомневайся, допускай иные варианты, оставляй открытыми пути отступления себе и другим. Я сомневаюсь в каждом пункте, который я написала. Но сию секунду, пожалуй, все оставлю как есть. Однажды я останусь одна, и проверю, спасет ли меня все это.

P.S. Это единственный пункт, в котором я не сомневаюсь: береги друзей. Друзья -- единственное, что стоит накапливать (мне пока удается). Однажды я пойму, что осталась одна, а друзья тут же нагрянут и скажут: ты совсем обалдела, у тебя же есть мы. И это правда
Полина Гавердовска