Какая прелесть)))

уволокла у Тианы)

howyouare.com/calligraphy








Мотя пошла вразнос))))))))))))) у меня 5 лимонов уволкли, гады))))

howyouare.com/news

---

Жаааркое лето))

Жара всех доводит до... одним словом, доводит))) градус подходящий для горячего, страстного секса так не устроить ли нам очередной моб?)


Download Sherrie Lea No Ordinary Love for free from pleer.com



уже в деле)

 DreamGalaxy,  FNerium, Mebius Cat, Оичи,  nohromo,  Motik71 и сильно надеюсь на  VikTalis

АПД. Олларис будет постараться))) и еще один автор, чье имя пока подержу в секрете))) но согласился))

 Пелагея 007, Светаклевер, LENAsan вас очень хочу!)

 Pel89,  К.А.Н.,[J]Bai Linmei[/J],[J]Татьяна_Кряжевских[/J], Lana Mak, Vineta1, Сэриэль. и вас очень хочу)))) и всех, всех очень хочу))

[J]treffdame[/J] и  A.Raff Полинуш, Ань, очень вас хотела бы, но понимаю, что реал и текст) если вдруг, будем сильно рады))

картинки давать или нет? кому-то они и не нужны) своя картинка в голове) но если кто хочет, киньте в комменты)

сроки, как всегда открытые) текст приносим мне в умыл, чтобы я сразу в шапку)

1.  LENAsan
на свою картинку



В голове моей плавится лето,
Переплетаясь, ложится на кожу полоскою света.
Шелком узорным ведет по твоим обожженным губам,
Я, как к спасительной влаге, к ним припал.
Пью и пью, твой мятно - полынный вкус,
Попутно зализав злой чувственный укус.
Помечая, как зверь свою непокорную территорию,
Ты смеешься, и в смехе твоем плещется море.
Блеском лазурным, отражаясь в шалых глазах твоих,
А я погибаю в атаках, на тебя, лобовых.
Погружаясь неспешно, в замедленном темпе,
Накручиваю на запястье твои, алые ленты.
Перевернув, и входя плавным рывком в тебя.
Кольцами, свернулась на плече моем змея.
Я в тебе - весь, я в тебе - до основания,
Заставляю кричать, на кромке шаткого сознания.
Имя мое повтори еще раз, повтори с придыханием,
Пусть впишут любовь: в сумасшествие, в заболевание.
Но колотым льдом рассыпаясь по горячему золоту.
Остаешься во мне, словно сердце тобою вспорото.
Расплавленным клином, вбиваясь в твой хрип,
Замру, ты услышишь мой оргазменный всхлип.
В разодранных чувствах, я слышу: "Люблю..."
Рот твой дерзкий, бесстыжий поцелуем спалю.
***
2. Сэриэль.
ficbook.net/readfic/3497996
на свою картинку





Кое-что о любви
Белоснежная, изящная красавица-яхта мягко ткнулась носом в причал. На палубе ее показался мужчина. Луи, привстав на цыпочки, помахал рукой, шестым чувством поняв, что это именно тот, кто ему нужен.

* * *

— Луи, — обратился накануне вечером к нему отец. Отложил в сторону кожаную папку и, подняв глаза, посмотрел на сына. — Я прошу тебя встретить завтра кое-кого.

Сидевший напротив него молодой мужчина вскинул брови. Паоло редко обращался к нему с подобными просьбами. Только в том случае, если клиент был действительно важен. Откинувшись в кресле и закинув ногу на ногу, Луи задумчиво почесал бровь.

— Это кто-то из наших партнеров, отец?

Тот, сразу как-то расслабившись и просветлев лицом, покачал головой.

— Нет, Луиджи.

Луи удивился.

— Речь идет о моем давнем друге. Он приезжает на несколько дней, а меня, как назло, не будет в городе. — Луи кивнул, начиная понимать. — Он совсем не знает Венеции, поэтому я прошу тебя.

— Да, конечно, — согласился сын.

Он частенько слышал от отца о его приятеле раньше. Тони, так он его всегда звал. Хотя вообще-то его имя было Антонио. Он родился в Италии, кажется, в Риме, но родители увезли его в Англию еще младенцем, и с тех пор семья жила там. Они с отцом учились в колледже — Тони на первом курсе, отец на последнем. Частенько кутили вместе на вечеринках. Луи предпочитал не думать, чем они там занимались, просто потому, что думать такое о родном отце неприлично, но сам не так уж давно занимался тем же, и по оброненным вскользь фразам успел понять, что молодость у них обоих была достаточно бурная. И сам себе удивился, осознав, до какой степени ему не терпится увидеть Тони и познакомиться, наконец, с ним. Завтра.

— Я очень жалею, что не смогу встретить его завтра сам, — продолжал отец.

Луи сделал нетерпеливый жест рукой.

— Ни о чем не волнуйся, я все сделаю.

Паоло замолчал, кажется, слегка растерявшись.

— Да, конечно, — проговорил он и как-то странно посмотрел на сына. — Конечно, Луи, извини.

* * *

«Кажется, они вели с отцом какие-то дела уже после учебы», — подумал Луи и тут же отбросил прочь посторонние мысли. Сейчас это не имело никакого значения.

Приложив руку козырьком к глазам, он посмотрел в даль — спустившись по трапу, к нему легким, пружинящим шагом приближался мужчина. Луи даже усомнился на миг, не ошибся ли он. Удивительно молодой на вид, на лице ни одной морщинки. В черных как смоль волосах почти не было седины, лишь на висках серебрились пряди. Красивая, подтянутая фигура.

«Я для своих двадцати семи, — подумал Луи невольно, — выгляжу гораздо хуже. Ему ведь, кажется, сорок девять? Ни за что бы не подумал».

Вся фигура Тони словно светилась, обласканная лучами поднимающегося над крышами солнца. Луи внезапно осознал, что пялится на него во все глаза, откровенно любуясь, и, невольно смутившись, опустил взгляд.

«Каким же он был в двадцать лет?» — подумалось ему, и тут же от овладевших сознанием мыслей покраснел до ушей.

Тем временем тот, кого он ждал, остановился прямо напротив и, окинув взглядом его с ног до головы, прищурился немного насмешливо. От уголков глаз его тут же разбежались тонкие лучики морщинок — единственное напоминание о возрасте на лице. Склонил голову на бок.

— Я уверен, что не ошибся – это, должно быть, ты, — проговорил он. — Антонио. Можно Тони.

Луи кивнул и протянул руку.

— Я Луиджи, — представился он. – Луи.

И они широко и ясно улыбнулись друг другу.

* * *

— Ты голоден? — спросил Луи, отчего-то надеясь, что ответ будет утвердительным. — Тут неподалеку есть небольшое кафе. До него можно добраться пешком. Посидим там, попьем кофе. А потом наймем гондолу.

Луи обернулся и посмотрел Тони в глаза. Взгляд у того был серьезен и даже строг. Он смотрел внимательно на Луи и словно размышлял о чем-то. Потом вдруг расслабил плечи и широко улыбнулся.

— Там просто чудесный кофе, — добавил Луи.

— Да, конечно, — ответил Тони.

И они пошли вперед.

Вскоре глазам их предстало кафе. Небольшая витрина, увитая плющом и украшенная живыми цветами. Под ярким полосатым тентом разместилась пара крошечных столиков. Утренний свет золотил стекла витрины. Луи почувствовал, как теплеет у него на душе, и обернулся к Тони, чутьем угадав, что на сердце у того творилось сейчас то же самое. Взгляды их пересеклись, и Луи словно молния прошила. По спине пробежали мурашки. Восторга? Нет, предвкушения. Он внезапно осознал, что сердце его ждет какого-то чуда, и совершенно растерялся. Он не ждал такого, а потому теперь не знал, как реагировать.

— Туристы сюда не забредают, — проговорил он. Просто для того, чтобы хоть что-то сказать.

— Да, я понял это, — ответил Тони серьезно. — Пройдем внутрь?

И отчего-то посмотрел на Луи долгим взглядом.

* * *

— Еще вот эти конфеты возьми, — советовал Луи, стоя рядом с Антонио у прилавка. — Они здесь ручной работы. И кофе не забудь. Вот этот, с лакрицей и кардамоном мой самый любимый.

Тони поднял взгляд и улыбнулся старухе-хозяйке.

— Тогда его и возьму, — ответил он и пояснил: — Я в вашем городе новичок, а потому доверюсь в этом вопросе своему спутнику.

Луи обрадовался этим словам почти как мальчишка и обратил к женщине сияющий взгляд. Та в ответ тепло улыбнулась.

— Садитесь, синьоры, сейчас вам принесут заказ.

Они устроились за столиком у окна. Падающий с улицы яркий свет играл на бокалах с водой и тонкой хрустальной вазе. Нежно-желтые и алые герберы источали тонкий, мягкий аромат. За окном открывался чудесный вид на один из каналов.

— Удивительное местечко, — проговорил Тони, откинувшись на спинку стула и отпивая глоток воды. — Спасибо, что привел сюда.

Луи кивнул, не в силах обратить свои мысли в слова. Взгляды их снова пересеклись, и Луиджи, опять смутившись, поспешно откашлялся.

Неслышно подошедший старший сын хозяйки расставил на столе заказ и улыбнулся гостям:

— Приятного аппетита.

И испарился в мгновение ока, словно и не было его здесь никогда.

Луи сделал приглашающий жест рукой, и оба с энтузиазмом воздали должное напитку.

* * *

— Почему именно Венеция? — спросил Луи, отправляя в рот очередную конфету и с наслаждением ощущая, как горьковатый шоколад тает на языке. — Ты же, вроде, родом из Вечного города?

Тони последовал его примеру и посмотрел на Луиджи внимательно.

— Да, конечно, — ответил он. — Из этих мест была моя мать. — Луи кивнул понимающе. — Она плохо знала Рим, но о Венеции могла говорить часами. С детства я заочно полюбил этот город, но увидеть его воочию как-то не довелось. И вот теперь я передал дела племяннику, плюнув на все, и решил посетить те места, о которых давно грезил. Воплотить, так сказать, мечту.

Поглощенный охватившими его мыслями, Луи ответил не сразу. Наконец он тряхнул головой, сбрасывая оцепенение, и решительно поднялся.

— Так с чего мы начнем?

* * *

— Покажи мне, пожалуйста, парадную часть города, — попросил Тони. – Ту, которую обычно демонстрируют туристам. А потом, когда я снова приеду сюда, мы пройдем по тем местам, куда посторонних не водят.

Луи смотрел на него и понимал, что попроси Тони сейчас хоть камень со дна канала, хоть Луну с неба, он полез бы за ними, не задумываясь. В душе его сейчас разливалось блаженство. Он вдруг отчетливо понял, что пропал, окончательно и бесповоротно, и совершенно не желает что-либо с этим делать.

И они направились сначала на Гранд-канал. Сняли там гондолу и отправились путешествовать по главной водной артерии города. Гондольер рассказывал обычную чепуху о проплывающих мимо зданиях, а Луи сидел на корме, рассматривал фигуру Тони и думал о том, до какой степени это все сейчас не важно. А тот стоял на носу лодки, закинув руки за голову и подставив лицо жарким, но таким ласковым солнечным лучам.

«О чем он думает?» — с нежностью размышлял Луи, чувствуя, как заходится сердце и тяжелеет в паху. Он был влюблен. И он хотел друга своего отца. Он закусил губу и прерывисто вздохнул. Не в силах смотреть на него дальше, будто боясь ослепнуть, опустил глаза и тут же поймал понимающий, немного лукавый взгляд гондольера. Не зная, плакать ему или смеяться, усмехнулся невольно, и тут же громко, заразительно рассмеялся.

* * *

А потом они кормили голубей на площади Сан-Марко, посетили галерею Академии и посмотрели, проплывая внизу, на Мост Вздохов.

— А вот это место мне знакомо, — кивнул головой Тони в сторону Дворца дожей.

Луи непонимающе уставился на спутника.

— Откуда?

— Картина Каналетто «Праздник обручения венецианского дожа с Адриатическим морем».

Луи прищурился лукаво, а потом рассмеялся.

— Ты знаешь, — говорил он Тони, — так часто я за всю свою жизнь не смеялся. Меня вообще считают довольно-таки мрачным малым. Но с тобой…

Антонио снова покачал головой. Остановился посреди площади и, посмотрев Луиджи в глаза, дотронулся до его щеки, задержав на несколько мгновений дыхание.

В груди Луи словно сердце остановилось. Медленно подняв руку, он дотронулся пальцами до руки Тони и, повернув голову, неожиданно для самого себя поцеловал его ладонь.

В душе Луи поселилось отчаяние. Как он будет жить после отъезда Антонио, он не знал. Не мог себе представить. Желания разрывали его на части, но под пристальным взглядом друга отца он терялся, не имея сил высказать их вслух.

* * *

День близился к концу. Ноги гудели.

— Тут неподалеку есть симпатичный частный пляж. Не хочешь искупаться?

— У меня с собой ничего нет.

Луи беспечно махнул рукой.

— Там сейчас все равно ни души.

Антонио согласился.

— Тогда пошли.

* * *

Заходящее солнце окрасило небо в багряный цвет. Над пустынным пляжем летали чайки.

— Я надеюсь, ты не будешь шокирован? — спросил Тони, и вслед за брюками и рубашкой снял и откинул в сторону и белье тоже.

Луи задохнулся. Тони был прекрасен, словно молодой бог. Аполлон вполне мог иметь такой торс. Луиджи почувствовал, как жар волной заливает его лицо. Как восстает плоть. Кончики пальцев покалывало от возбуждения.

Антонио, тем временем, вошел в воду. Обернулся к Луи.

— Ну, чего же ты ждешь? — спросил он и тряхнул головой.

Луи сам не понял, как оказался в воде. Положив ладонь Тони на плечо, дерзко заглянул в глаза, но ничего не смог прочитать на дне его черных, словно южная ночь, глаз. Прерывисто вздохнул, опустил ладони ниже.

В следующий миг руки Тони обняли его, прижали к себе. Губы его коснулись пульсирующей на шее голубой жилки, пальцы обхватили возбужденную плоть. Луи застонал. Закрыл глаза, отдаваясь страсти, растворяясь в горячих ласках старшего, более опытного и умелого любовника, и кожей бедра ощущая, что тот хочет его не меньше.

Обхватив ногами бедра Антонио, он ощутил, как тот пальцами бережно готовит его, и, склонившись к уху любимого, прошептал горячо:

— Я хочу тебя. Сейчас. Скорее. Oh, mio Dio…

И тогда Тони, перехватив его поудобнее, овладел им. Не имея сил молчать, Луи закричал. Тони входил в него снова и снова, то совсем неглубоко, словно дразнясь, то на всю длину. Луи как мог помогал. Одной рукой Тони поддерживал молодого любовника, а другой ласкал его напряженную плоть. Луи же лишь тяжело дышал, вцепившись обеими руками в плечи Тони и плохо соображая, что происходит вокруг, где они. Он находился сейчас в каком-то своем, отдельном мире. В мире, где существуют лишь эти крепкие, шершавые руки, нежные губы, язык, ласкающий его грудь и соски. Где есть только это дикое, не похожее ни на что наслаждение и затихающий где-то в дали крик. Его собственный крик или рык Антонио? Рука Тони еще сильнее впилась в его ягодицы, и старший любовник, толкнувшись в последний раз, кончил вслед за Луи.

Ошеломленный ветер обдувал их разгоряченные тела. Эхо медленно затухало в дали.

* * *

Солнце давно уже погрузилось в море. Миру светила умиротворенным серебряным светом луна.
Луи пальцами нашел руку Тони и ощутил, как возбуждение вновь охватывает его существо. Приподнявшись на локте, он заглянул любовнику в глаза. Рука сама потянулась к его члену, начала ласкать. Тони ласково усмехнулся и запустил руку в волосы молодого любовника. Луи ощутил, как в сердце его растет восторг. Губы его сомкнулись на столь желанном — члене Антонио. По телу пробежала дрожь. О том, что будет через два дня, он старался не думать.

* * *

Однако неизбежное все-таки наступило. Как и предполагалось с самого начала, Тони уехал. Отправился дальше своим маршрутом — Флоренция, Рим, Мадрид, потом еще куда-то. Луи знал с самого начала, что так будет, и не упрекал ни в чем. Не задавал вопросов. Ни себе, ни ему. Зачем и какой в том смысл? Да ровным счетом никакого. Он был нестерпимо счастлив эти дни и не хотел бы ничего изменить. Вот только…

«Господи, ну почему так болит душа?» — думал Луи с горечью, сидя в кафе и с трудом удерживая рвущиеся из глаз слезы. Мужчины не плачут…

Отец его тоже не упрекал ни в чем. Лишь смотрел с пониманием, видя понурое лицо сына, его потухший взор, и сильнее сжимал его плечо, остановившись на миг. И это молчаливое сочувствие тоже было невыносимо.

Луи давно потерял счет дням. В кафе приходил он уже пять раз. Или семь? Впрочем, какая разница. Новый месяц начался вчера, значит, прошло три недели с отъезда Тони.

«Ну вот, опять», — подумал Луи с тоской.

И вдруг увидел, как столик его накрыла чья-то тень. Радостно вскрикнула старушка-хозяйка.

— Луи, глядите! — воскликнула она.

Мужчина замер. Сердце его, дрогнув, остановилось.

— Луи, — услышал он тихий голос и понял, что ему это все не снится. Медленно поднял повлажневший взор. На губах невольно заиграла улыбка.

Антонио откашлялся, подошел ближе. Пристально посмотрел.

Луи встал.

— Я тоже не смог быть вдали от тебя, — прошептал Антонио.

И крепко обнял своего возлюбленного.

____________

Oh, mio Dio (итал.) - о боже

3. Пелагея 007
на картинку



Нарисуй меня. Кистью своею небрежно
Проведи по холсту, пусть эскиз оживёт.
Пусть исчезнут преграды, запреты, одежды,
И останется только совместный полёт.

Нарисуй меня томным, таинственным, нежным,
Очерти точным контуром чувственность рта
Обещанием ласки бесстыдной, неспешной...
Пусть тебя не пугает моя нагота.

Нарисуй меня диким, развратным безбожно,
Всё забывшим, рванувшись навстречу тебе,
Чтобы не прикоснуться - уже невозможно,
Чтобы вновь задохнуться в извечной борьбе.

Нарисуй меня жадным, манящим, покорным,
Не сдержавшим последний приглушенный стон,
И стремящимся снова и снова упорно
Хоть на миг, но продлить этот сладостный сон.

Нарисуй меня...

4. Светаклевер
на картинку
*фем




Вдали от мира, любопытных глаз
С претензией на чью-то безупречность,
Я выбираю нас - не на показ.
Я выбираю чувства, страсть и нежность.

Люблю тебя, что даже дрожь берет,
Как бабочек по теплой коже стая.
Легко губами считываю код.
Я пью тебя. Вдыхаю. Забираю.

Твой терпкий запах, до глубин знаком,
Твой яркий вкус с опасной ноткой страсти,
И прядку, что поддразнит завитком.
И напою в ответ огнем и счастьем.

Ты задохнешься. Задохнусь сама:
От вкуса, линий, нежности и прядки.
Вновь "перебрав", совсем сойду с ума,
Сгорю дотла в любовной лихорадке.

Я пью тебя, пьянящий запах, вкус,
И искры страсти, чувственность ответа.
Изысканность и тайна: ты искус.
И легкость: ты ромашковое лето.

Возьму, что есть, и все отдам взамен.
Твой вкус и стон... Мир за стеной оставлен
Я захвачу тебя... И сдамся в плен.
Сожгу тебя, вдохну, допью, расплавлю!

Сожгу тебя, до неба и до звезд,
До стона, крика, до души, похоже...
И снова буду считывать твой код
Губами по теплом манящей коже.

5. автор, которого я обещала, но не называла) Ебанутый2 чудесный, талантливый Саша , которого многие уже знают отсюда) ficbook.net/authors/442769
это дебют в написании нцы)) мне кажется, что получилось очень здорово!)
на свою картинку



- Прости, - произнес я, чувствуя себя ужасно виноватым. Вчерашнюю проблему он решил, а я взъелся неизвестно на что и теперь полностью осознавал это. – Ну, урод я.
Меня обдали ледяным взглядом.
- Думаю, больше проблем нет? Тогда, я поработаю немного, если ты разрешишь.
И уткнулся в свои бумаги. Я вздохнул. Нет, дорогой, сегодня этим разговор заканчивать не будем. И не отвертишься. Я подошел сзади, положил руки на плечи и на секунду прижался низом живота, давая прочувствовать свое желание. Затем чуть наклонился и вдохнул запах его волос. Слабый аромат морского бриза перебиваемый крепкими сигаретами. Спускаюсь ниже, прикусываю мочку уха, в которой красуется агатового цвета серьга. Добираюсь до шеи, покрываю ее мокрыми поцелуями и, наткнувшись на преграду в виде ворота футболки, размашисто провожу языком снизу-вверх. Просовываю ладонь под футболку, с намерениями добраться до...
- Ты мешаешь мне работать.

Пиздец. Психанув, и резко выпрямившись, я направился в сторону ванной, по пути неслабо пнув диван ногой. Всегда вот так. Извиниться хочешь. Не так, как обычно ведешь себя. По-другому пытаешься, нежно. А ни фига. Мое «валить и трахать», не спрашивая разрешения – куда действеннее. К черту все это, теперь в душ – либо врубить холодную воду со злости, либо все-таки снимать напряжение самостоятельно. Хлопнув дверью в ванную комнату, я стянул с себя футболку, освободился от всего остального и перебрался по ту сторону прозрачной перегородки. Рука покрутила краники, возбуждение все же пересилило злость и сверху хлынул поток умеренно теплой и такой живительной влаги. Оперевшись одной рукой о кафельную стенку, я размеренно работал второй и конечно же вздрогнул от неожиданности, когда на мой живот легли чужие холодные руки.
- Ты провинился, помнишь? – горячее дыхание опалило левое ухо, - Извинялся… А теперь стоишь тут спиной ко мне… Ласкаешь себя… Запрокидываешь голову и, кажется, сам не замечаешь своих тихих стонов… Жаль, ты не видишь, как струи из-под душа бьются о твою напряженную спину… Как стекают по ней соблазнительными ручейками… Отросшие волосы прилипли к шее, и это все так соблазнительно смотрится… А ноги как широко расставлены… Что бы ты сделал на моем месте?
Сука. Ноги были расставлены для устойчивости, но он прекрасно знает, что сделал бы я, так что сегодня, кажется, придется извиняться по полной. Один только пошлый шепот уже прогонял по моему телу волны мурашек, а когда мою действующую руку накрыла его ладонь, я выгнулся, стиснув зубы и почти сходя с ума от внезапно усилившихся ощущений. Он ритмично двигался вместе со мной, положив вторую руку на бедро и вжимаясь в меня всем своим телом. И когда я уже готов был к разрядке, эта сволочь резко отдернула все, что помогало этому процессу и развернула меня к себя лицом. Я почувствовал резкую боль в лопатках, мое воображение даже нарисовало хруст, когда спина грубо стукнулась о стенку. А он часто дышал, и не видел ничего кроме моего мутного, не соображающего взгляда, по крайней мере мне так казалось, потому что, от всей моей сущности не оставалось ничего кроме этого всепоглощающего желания. Теперь мы соприкасались всеми оголенными участками своей плоти, и я, не выдержав, первый потянулся к нему за поцелуем. Он ответил немедля, накрыв мои губы своими, и жадно сминая их в головокружительном импульсе, проталкивая язык глубже, наталкиваясь на мой, заставляя терять остатки здравого смысла. И даже пустил в ход зубы, что случалось с ним довольно редко. Я мычал что-то в ответ , не представляя, чем замаскировывать опухшие губы завтра, перед походом на работу. Его руки собственнически двигались по моему телу, цепляя самые чувствительные точки, а я впивался ногтями ему в плечо, чтобы хоть как-то отомстить за свое сегодняшнее беспомощное положение. Еще беспомощнее я почувствовал себя в следующее мгновение, когда меня нехилым рывком опустили коленями на белый мрамор. Я понял, что рано начал переживать за свои губы. Он управлял моими движениями, схватив за волосы, но мне так было реально проще, потому что мастером спорта в этом деле я пока не заделался. Возбуждение все-таки нарастало, одна мысль о том, что я делаю приятно своему любимому человеку, его учащенное дыхание сквозь шум воды – я просто не мог не попытаться довести себя до логического окончания. Но сегодня это не могло было быть так просто, и через пару мгновений почти задыхающегося меня впечатали грудью в покрытую каплями стену.
- Все по плану, мой хороший, - хриплый голос за спиной и удар моего кулака в непосредственной близости от зеркала.
- Давай уже, - выдавил я из себя, собрав последние силы, - или планы сейчас поменяются.
Действительно, еще чуть-чуть, и я занял бы привычную для себя позицию, наплевав на извинение. Он хмыкнул. Пара минут необходимой подготовки, и я наконец ощутил полное единение с ним. Из моей груди рвалось что-то, больше похожее на хрипы, он прижимал мои запястья к холодному кафелю, а я отдавался на полную катушку, забыв о желании извиниться и попросту ловя кайф от всего происходящего. И я чувствовал себя ведущим, потому что сейчас он подстраивался под меня. Дарил удовольствие, а я просто эгоистично принимал это, расслабившись и полностью отпустив себя . К финишу я пришел, опять же, не без помощи его рук, но первым. Следующие несколько минут приходил в себя, пытаясь отдышаться, и дожидаясь, когда кончит он.

А после всех прописанных водных процедур, сил на что-то, кроме как поваляться в кровати, не оставалось. Он лежал, закинув на меня ногу и уткнувшись носом куда-то между шеей и подбородком. Я тихо матюгался – поясница болела, все, что пониже тоже. Да и спина была не в самом лучшем своем состоянии.
- Ты чего там бурчишь? – сонным голосом пробормотал он.
- Сука, да ты со своими извинениями, я теперь сидеть нормально не смогу, сволочь!
- Да пошел ты, - неожиданно донеслось до моего слуха. – Знаешь ведь, что я бы и так простил. Причину… просто… ищешь…

На последних словах он заснул. Вот сука. А я думал, он не догадывается.

6. Laise кто не читал, бегом в дневник! там море волшебных текстов!
на картинку



Я звал его про себя «Мое маленькое наваждение». Наваждением он и был. Не слишком высокий. Пронзительно-тонкий. Презрительно-изысканный. И ничуточки, ни разу не простой. Моя обсессия. Я зафиксировался на нем. Запечатлелся. И потерял всякое моральное и этическое право приходить сюда, в эту группу.
Но как всякий одержимый идеей, как самый настоящий маньяк и снова и снова обманывал себя, доказывая обратное.
Я исподволь наблюдал за ним. За тем, как он двигается. Как садится в бесформенное кресло-мешок и мечтал стать этим дурацким креслом, чтоб обтечь узкие бедра, обнять плечи и зарыться лицом в тугие русые кудри. Я вслушивался в его голос. Читал артикуляцию тонких нервных губ. Упивался потрясающей его мимикой, такой живой, такой яркой. И понимал, что именно таким он и должен быть. Это его призвание. Быть живым и помогать оживать другим.
Я ждал четвергового вечера как некоторые ждут божественного откровения. Для того, чтоб снова прочесть по его острым лопаткам интерес. Увидеть за закушенными губами напряженную работу ума. Ощутить настроение в том, как сегодня он одет.
Жара. Жара плавит не только мозги и асфальт. Жара этого лета плавит намерения и жесткие принципы так же верно, как плавит шоколад. Сколько ни бодрись, все тщетно и бесполезно. Не спасает ни кондиционер, ни укладка колы в переноске-холодильнике.
Жара выматывает. Вытягивает из тела вместе с каплями пота признание в собственной несостоятельности и непрофессионализме. Я должен помогать ветеранам обретать себя. Вместо этого с каждым новым занятием я теряю себя.
Сегодня он пришел в джинсах и майке, обнажающей предплечья и плечи. Сегодня я вижу то, что было недоступно весной и в начале лета. Прихотливую вязь татуировок, заплетающую красиво выточенное плечо. И обсессия накрывает меня с новой силой.
Я залипаю на узоре, прослеживаю его взглядом до самого шва майки и думаю, переходит ли этот узор дальше. Стекает герихом на грудь или обвивается лентой ислими вокруг талии? Или где-то на его теле дышит огнем китайский дракон? Может, впадинку пупка охватывают солнечные протуберанцы?
Мои мысли блуждают по его телу, выводя на золотисто-медовой коже все новые и новые рисунки. Малазийские трайблы, японские цветы, скандинавские руны. В моих думах он выгибается и вздрагивает, когда плоти касается станок. Кусает губы, стоит краске из игл войти в кожу. Стонет, достаточно только салфетке смахнуть капли крови, выступившей из ранок…
А он все говорит, говорит и слушает, убеждает, доказывает. Мужчины и женщины, прошедшие тяжелые бои рядом с ним ведут себя как дети. Сидят, кто на полу, кто в таких же креслах-мешках и смотрят на него едва не с немым обожанием. А он улыбается. И по капле вытягивает из них боль. Инкуб и суккуб в одном лице.
А я все плавлюсь, все отчетливее понимая, что должен либо уйти, либо сделать хоть что-то, чтобы обуздать свое наваждение. Или грехопасть окончательно и бесповоротно.
…он прощается с последним посетителем и закрывает зал. Нам остается немного. Разобрать учебные пособия, сложить методички в шкаф, сгрузить мешки в один угол и погасить свет.
Я наркоман. Я знаю это. Он мой наркотик. Целую неделю меня ломает без него. В офисе, на частных приемах, меня ломает и корежит без дозы его голоса. Без острого ломкого кайфа звука его шагов и дыхания. Без его смеха. Наклона головы. Выпирающих позвонков. Пальцев, обнимающих острое колено.
Я вижу его отражение в окне. Он стаскивает майку и бросает ее на мешок. Разводит руки в стороны и с наслаждением становится под упругие потоки воздуха из кондиционера. Узкая дорожка тонких волосков сбегает от пупка под пояс джинсов. В левом соске – колечко пирсинга. И я немедленно представляю, как было бы здорово подцепить его кончиком языка и губами оттянуть, заставляя его дыхание сбиваться с ритма.
Я опускаю жалюзи, отрезая зал от окружающего мира. От автобусов и трамваев, от спешащих по домам людей, от мутного света фонарей. Там, за окном – августовская четверговая жара. Здесь…
Его ладонь ложится на мое плечо и я не желаю больше противиться собственной слабости.
На лопатке – листок клевера. На пояснице – стилизованная ночная бабочка. Мы молчим. Мы оба слишком много разговариваем. Треп – наша работа. Суметь вонзиться в чужой разум, препарировать его, перекроить, подтолкнуть в правильном направлении. Такова уж суть психолога. Выслушать, поговорить. Нам обоим это уже давно не нужно. Я чувствую это, усаживая его на себя. Чувствую в том, как впиваются его губы в мои, как жадно касаются его руки моей груди.
- Обсессия… - шепчет он, шире разводя бедра. – Ты моя обсессия, - и судорожно выдыхает, когда я толчками прокладываю путь в его тело. – Я как маньяк, - кончики пальцев касаются моих губ, проникают в рот и я с удовольствием ласкаю их языком, позволяя ему трахать мой рот пальцами в том же ритме, в котором я беру его.
Потом я раскладываю его прямо на полу. Распинаю. Мне нравится пятнать его тело следами. Это тоже элемент одержимости. Как и его желание оставить свой след во мне.
- Ты моя обсессия, - шепчу я ему в зацелованные губы, обведенные болезненно-красной каймой, и он смеется, щекоча меня пружинками русых волос.
***

7. VikTalis

ficbook.net/readfic/3504767

об этих героях больше можно почитать тут ) ficbook.net/readfic/3212340

на картинку



с пестней)))


Cкачать Враги Танго бесплатно на pleer.com
Вчерашний вечер прошёл весьма продуктивно. Почаще гостей звать, что ли? Прибрался, постирал и даже приготовил нормальную еду. А сегодня полдня соображал, откуда парень знает меня. Перебрал в памяти возможные варианты. Не так уж их и много. Алекс явно в курсе моих… жизненных ориентиров. Иначе не стал бы так откровенно… Нет, здорово, наверное, быть весёлым и безмятежным, да и наглость – второе счастье на пути к своей цели. Но инстинкты самосохранения ещё никто не отменял.
В обед я решил-таки позвонить, уточнить всё ли в силе и договориться о времени. Настроение у парня преотличное. Такой же весёлый, малость дерзкий, говорил без умолку о какой-то ерунде. Странное ощущение. Словно мы сто лет знакомы, и его активность и болтовня ни разу не напрягали. Наоборот, тепло такое искреннее, солнечное, рыжее…
Твою ж мать! Рыжий. Свадьба. Это же брат девушки, как её… Лины-Полины. Они же, кажется, даже двойняшки. Она ко мне вроде сначала… а потом как-то резко, р-раз и не подходила больше. Кто ж вам меня сдал, рыжики? Знали только двое, но об этом я подумаю потом. Факт, как говорится, налицо. Вернее, на его ухмыляющейся мордахе, когда он говорил:
«Ты же не дашь Шапке умереть от любопытства, а, Волк?»
Да ты не Шапка, а лисёнок хитрый. И смотрел на меня тогда с интересом, пожалуй, более глубоким, чем обычно бывает к незнакомому гостю «с другой стороны» на свадьбе. Но ведь с девчонками активно отплясывал. Хотя всё-таки чаще с сестрой. Да и в целом, я уже и сам убедился, что его коммуникабельности можно только позавидовать.
Интересно получается. Узнал он меня. Это факт. И, мол, ой-ой, как же мне любопытно, помоги вспомнить. Поиграть захотелось, малыш? Ох, опасные развлечения ты ищешь на свою… Я-то хоть добрый волк. Не съем, повезло тебе. А другие? Но ладно будем посмотреть по мере поступления.

Открывая ему дверь, ещё раз убеждаюсь, что с такими чертенятами в глазах мно-ого граблей можно не заметить.
– А я пирожков принёс. С мясом. Прости, корзинки у мамы закончились, – и вручает мне пакет в руки.
– Пирожки-то сам пёк? – спрашиваю, принимая пакет.
– Неа, не я. Так что не боись, не отравимся. Куртку сюда кину? – и, не дожидаясь ответа, раздевается.
Ну, кто ж так к волкам-то ходит? Раздолбай мелкий. Ох, не пуганый он ещё… Отодвигает меня и спокойно озирается. Ходит, нору мою осматривает. Чего смотреть? Коридор, санузел, кухня, комната. Мебель, правда, вся разношёрстная. Из оперы «хозяева привезли всё, что самим не надо, а выбросить жалко». Но она есть, и на том спасибо. Сам-то я – «люди мы не местные», своих мебелей не имею, да и ни к чему заводить.
Ну вот, уже в ванную нос суёт.
– Руки можно здесь помыть? – спрашивает рыжее создание.
– Ну, помой, – отзываюсь я с улыбкой.
Сам пока иду на кухню, ставлю чайник и выкладываю пироги на большое блюдо. Ох, домашние ведь. Неужели, правда, мать пекла? Смех разбирает от этой игры в Красную Шапочку. Впрочем, я же сам её невольно и начал. Не хватает только больших ушей, глаз и зубов. Нет, на зубы он на своем веку ещё наглядится. А вот посмотреть и послушать, что деточка споёт – интересно.
Алекс заходит в кухню, и мы одновременно говорим:
– Пироги все сразу подогреть?
– Фотки у тебя будет, где посмотреть?
А потом так же одновременно улыбаемся.
– Ты сейчас хочешь? – спрашиваю я.
– Да как скажешь, ты ж хозяин. А пироги, да, можно все, чего там есть-то? – отзывается Алекс с усмешкой.
Так, значит? Голодный небось. Набегался где-то. Волосы вон мокрые у лба. Видимо, не только руки мыл. И что он там нащёлкал интересного?
– Ну… чайник вскипел, но давай начнём, пока пироги разогреваются. Идём в комнату.
– Зря ты со мной не пошёл, погода шепчет, – говорит Алекс, подключая шнурок от своего фотоаппарата.
И показывает. Сам даже не присел, а только склонился к компу и опёрся рукой о столешницу. Я стою за ним. На фотках – дикий пляж с солнцем между камышами, брызги фонтана в центре города, статуя ангела в парке. Открывает следующий кадр и… Я даже не сразу понял, что произошло. Он выпрямляется и прижимается ко мне спиной. Аккуратно, плавно якобы не намеренно.
– И вот, смотри. Я на эту крышу три недели пропуск пробивал. Фотки – ничто по сравнению с ощущениями.
Это уж точно. Ну, что ж он творит? Нарочно, что ли, нарывается? Экспериментатор хренов. Показать ему какие бывают волки? Нет, нельзя. Дитё же. Максималист. Сейчас такой… тёплый, открытый. Ангелами любуется. Все люди братья, бля, все должны помогать друг другу. А потом ведь всем верить перестанет и с таким же искренним максимализмом. Закроется, спрячется. Чёрт, прибрать бы себе это солнышко, да ведь там, видать, одни игры в голове. Из оперы «попробовать» или «на слабо» самому себе. Не-ет, такие только до первого раза смелые, а потом сольётся к маме, к девкам. Да и на раз-то может не хватить. Как до дела дойдёт, срочно вспомнит, что утюг дома не выключил.
«…пустяк – сделать хоть раз что-нибудь не так, но что-то всерьёз менять, не побоясь в мелочах потерять…»
А, плевать. Сольётся – так сольётся, сбежит – пусть. Но оттого, что я буду тут сопли жевать в сомнениях, точно ничего путного не получится.
Поворачиваю к себе лицом и держу, просто обнимая руками, не крепко, не слабо. И взгляд. Ничего не прошу, ничего не требую. Просто смотрю. И вижу. Всё. Как улыбка слетела, будто и не было. Как дважды коротко моргнул, как дрогнули желваки, как качнулся кадык, как слегка разошлись ноздри, потому что чуть резче вдохнул.
Сейчас, малыш. Решать тебе. Свобода выбора – великий дар, и я не вправе его отнять.

– Что ты?.. – бормочет еле слышно, не спуская с меня взгляда. Секунда, третья, пятая. Когда я, наконец, хочу ответить, прикладывает пальцы к моим губам и едва заметно кивает, давая безмолвное разрешение продолжать.
Отстраняюсь от шустрых пальцев. Касаюсь их рукой, почти невесомо, потом осторожно «вплетаю» свои и аккуратно тяну его ладонь вниз. Отпускаю. Снова касаюсь, теперь уже обеих рук своими. Медленно, то едва дотрагиваясь, то чуть сжимая его ладони. Потом выше к запястьям… эмм…
– Давай пока снимем твои цацки?
Он удивлённо смотрит на меня, потом себе на руки, снова на меня. Кивает, снимает часы, браслет и кладёт их на стол позади себя. А пальцы-то дрожат. Замечаю мелькнувшую на запястье вязь тату. Что тут у нас? Virginity is a luxury. Мда… Улыбаюсь, скольжу ладонями вверх по рукам на плечи и снова вниз. Опять касаюсь его пальцев. Объединить, замереть, подержать, смотреть в глаза. Ощутить, как в руках рождается тепло. Растёт, увеличивается.
Завораживает. Каждый раз. А ведь это всего лишь физика.
Слегка подталкиваю руки выше. Давай же, Рыжая Шапочка. Позволяет. Поднимает руки. А я снова скольжу пальцами по его ладоням, запястьям и дальше, теперь уже вниз. Не разрывая контакт глаз, нащупываю края футболки. А вот теперь медлить не стоит. Быстро стягиваю её, не глядя бросаю куда-то рядом. Цепануло его волнением. Нет-нет, смотри на меня. Опять к рукам, погладить, чуть сжать, аккуратно опустить вниз. Всё хорошо.
Отстраняюсь, чтобы снять свою рубашку. Вот так. Снова на равных. Ещё немного «погреть» ладони и вверх к плечам. Там замереть. Через секунду погладить совсем немного и…
Танго, малыш.
«Вот эту руку сюда…» По шее назад, вскользь задевая ухо, к затылку.
«Эту сюда…» Ещё раз вниз по его руке до запястья, обхватить, отпустить. Скользнуть по животу и в сторону, и к спине. Прижать ладонь, замереть.
«Ногу вот так…» Отступить назад, потянуть за собой.
«Вот эту голову так…» Пальцы тонут в его волосах. Сжать легонько, потянуть назад, совсем чуть-чуть…
«Смотри на меня, двигайся в такт…» Ещё шаг назад, и ты со мной. Вот так, ещё… ещё.
«Когда я делаю так, ты делай вот так…» Опять рукой тронуть запястье, взять, потянуть себе за спину. Обними.
«Теперь поворот…» А там диван. Опустить плавно. Отстраниться резко. И языком по коже властно, быстро. От живота до шеи и выше. Чуть куснуть подбородок, улыбнуться мысли: «Брился перед приходом». И к губам. Целовать глубоко, медленно, долго, увлекая в нежность тягучую, мягкую. И отпустить, наконец.
– Мнхх… – шумно выдыхает Алекс.
«Хорошо-о…» Смешливые глаза закрыты, ресницы дрожат.
Теперь очень быстро. Пряжка ремня, болт джинсов, молния, руки под ткань и вниз вместе с бельём. Ох… оказывается, рыжий он везде. Что ж джинсы-то такие узкие? Носки тоже к чертям. Справляюсь быстро, но он уже опомнился. Голову приподнял, смотрит, сжимает пальцами покрывало.
Куда быстрее избавляюсь от своих домашних штанов и склоняюсь к нему.
– М-м-мать моя, – выдыхает мне в губы.
Нет, солнце, мама осталась дома. Здесь только серый волк.
– Страшно? – улыбаюсь ехидно и показательно облизываюсь.
– Не-е-е-а… – упрямо мотает головой, прикусывает нижнюю губу, но глаз не сводит.
– С девчонками-то было?
– Мм? – бровь вверх. – А, д-даа…
Прижимаюсь к нему, обхватываю, обнимаю крепко и переворачиваюсь на спину вместе с ним. Смена позиций, малыш.
– Тогда ты знаешь, что делать, – говорю я ему и с усмешкой добавляю: – Почти.

Вот что мне делать с этим юным натурали… исследователем? Пробует, изучает, следит за моей реакцией. Что ж, респект, малыш. Дерзай, получай свой опыт, удовлетворяй бурный интерес.
Бля, куда? Там же щекот…
Гнм-м… Кусаться то зачем?
А мордаха-то какая. А глазы-то как смотрят. В душу хочешь заглянуть? Или видишь плохо? Свет же включен. А может, и плохо, кстати.
О… А вот так хорош-ш… мм-м-м…
Что ты там бормочешь? Не будем торопиться? Нет, конечно, Рыжая Шапочка, ведь… Улыбаюсь грустно. Совсем забыл, чем заканчивается танго.
«Я знаю, вряд ли мы увидимся ещё…» Пусть. Лучше один раз с этим любопытным чудом, чем…
Что? Повернуться? Ну-ну. Ложусь на живот, тихо хмыкаю в покрывало. А потом уплываю на тёплых волнах за дали-дальние. Какое ласковое солнышко мне попалось. Лежу, балдею, как на пляже. Разнежил меня всего. Оно, конечно, всё хорошо, но так я скорее задремлю, нежели…
Что? Опять повернуться? Ладно. Мм-м… и тут ласкается. Улыбаюсь, а глаза закрываются…
Ух, ты! Куда это он полез? Да ещё ртом. Офигеть! Вот тебе и натурали… экспериментатор. Нет, я не против, понятное дело, только чтоб не зубам-м-м… Да-а-а…
Но скоро честно выполняемое обещание не торопиться и отсутствие опыта сказываются не в лучшую сторону. Толкнуться бы глубже, быстрее, сильнее. Да боюсь, что… А что это он там рукой делает со своим… А глаза какие. Моя не смотри. Та-ак, иди-ка сюда, малыш. Ты же сейчас у меня…
Притягиваю к себе, целую жадно, быстро. Потом толкаю на спину, сам опускаюсь вниз. Он что-то шепчет уже почти бессознательно, толкается мне в рот, елозит, дёргается и… вот оно. Та самая физика, бесшумный пульс, который чувствуешь кожей. Отпускаю, довожу рукой…
– Нн-хх-а… – рвано выдыхает, вытягивается струной и улетает в свой персональный кайф. А я на грани своего. Не хватает только его губ. Тянусь к ним. Вылизать, выласкать, прикусить. И уже плавая в море своего кайфа, ощущать тепло невесомых, плавных, мягких прикосновений.
Как же хорошо. И можно на время забыть, что это… всего лишь физика.

Надежда всё-таки странная особа. То сидит на твоём празднике жизни, выпивает, закусывает. Потом раз – слилась незаметно. Раньше всех гостей. То вот так, когда и не ждёшь, влетит и нежностью окатит. А ты думаешь: начинать бояться или добавки попросить?
Вот и сейчас мысль покоя не даёт, что солнце-то за тучки спрячется, а, может, и вовсе потухнет. Не в процессе, так после. Получит своё, да свалит за горизонт. Это только пока лежит весь такой яркий да жаркий, как в летний день… греет.
Что? В душ? А, ну да. «Секс – это грязное дело, люю-юбовь чиста…» Отвечаю, мол, иди, дорогу в ванную уже знаешь. Нет? Вместе? О, как. Ну, ладно. И под душем опять он обниматься. Да что ж ты голодный такой? Стоп! А может, ты… Погоди, малыш… Посоображать надо.
Одеваюсь быстрее него. Пока он в джинсах своих ковыряется, я чайник опять включаю. Хожу весь такой задумчивый. Может, я не прав? Может, не раздолбайство юное и не простое любопытство это. Может, и правда, голодный. Теорию-то, судя по всему, миллион раз «в глаза видел». Чтоб вот так, с первого раза хотеть всё попробовать, пусть неумело, но без страха и упрёка, так сказать. А с чего бы такому пацанчику, хоть и любопытному, просто так по теориям-то шариться? Девчонки, небось, и времени на подобные мысли не оставляют. А вдруг…

Вцепился я таки в подол ситцевого платья. Надежда, погоди, а? Побудь малость, садись с нами чайку попей… с пирожками?

А этот в дверях стоит. Застеснялся, неужто? Или что? А глаза восторженные. Прям сейчас на шею кинется. И ведь кидается. Только не на шею, а к спине прижимается и шепчет: «Спасибо». И всё. Опять ураган мелкий. Пирог чуть не целиком в рот запихал, при этом опять рассказывает что-то про свои крыши и закаты.

Эх, надежда, сучка ты крашена. Лучше б и не приходила вовсе. Платье аж с треском выдернула и дверью хорошенько хлопнула, мол, подавись ты своими пирожками.

Спасибо он мне говорит… Блядь, да на здоровье! Беги теперь к своим девкам или ещё куда. Дохера всякого ещё наэкспериментировать успеешь и приключений… налюбопытничать. Ох… поосторожнее только тебе бы. А я? Ну… не убыло нигде, как говорится. Только вот почему ж так больно-то?
– Глупо вот так, да?
Что он?..
– Прости, я прослушал, – признаюсь я.
– Да, ты и не слушал, Макс, – выдает рыжий, опираясь затылком о стену. – Вот я и подумал… Дураком меня наивным считаешь?
Вздыхаю устало.
– Нет, ты не дурак и уж точно не наивный, – усмехаюсь грустно. – Нормальный ты парень, Алекс. По крышам, вон, лазишь… по лесам бродишь. Смелый, любознательный. Только ты поаккуратнее… на будущее. Неблагодарное это дело – советы давать, но… волки разные бывают.
Ну вот, ещё и с заботой полез. Осталось только всплакнуть и платочком помахать.
– В смысле, на будущее? – напрягается Алекс. – Я надеялся, что ты ещё со мной на крышу… и в лес… побродить… одному в лесу как-то…
Отлично. Любопытство не порок, а наглость – счастье. Теперь я уже зло усмехаюсь.
– Знаешь, А-лекс, как-то не планировал я учителем подрабатывать. У меня… Короче, херовый из меня препод.
Вот это взгляд! Встаёт из-за стола. И я прямо физически ощущаю, как он словно набирает воздуха в грудь, чтобы…
– Знаешь, Ма-акс, – зеркалит мою издёвку, – опыт, конечно, дело важное. Но в ученики к тебе я точно не набивался. Понравился ты мне, – добавляет тихо, – и… не важно, уже не важно. Дверь найду, провожать не нужно.
Разворачивается и удаляется гордо в закат, вернее к этой самой двери, но вдруг останавливается и, повернув голову, добавляет всё с той же издёвкой:
– И, кстати, тоже на будущее. Может, тебе на входе табличку повесить? С опытом от… сколько там тебе нужно? Зато никакой возни.
И теперь уже окончательно исчезает в глубине коридора.
Чёрт-чёрт-чёрт! Меня сносит со стула так, что чуть не роняю его. Пребольно долблюсь коленкой о ножку стола, ломлюсь за ним, по дороге разъясняя себе, любимому, суть-да-дело, что относительно цензурно можно было бы перевести:
«Какой же ты, Макс, выщелбок. Глухой, слепой и без мозгов».
А это рыжее чудо уже куртку напялил, в кроссы свои втискивается, но вдруг замирает, думает о чём-то. Топает назад в комнату к компу моему. Точно, фотоаппарат же его тут. Но забрать он его не успевает. Обнимаю со спины, держу крепко, потому что вырывается, шипит сердито, чтоб отпустил и шёл по известному адресу. Не-не-не, я, бывает, торможу. Но давай разок спишем это на медленную загрузку данных. Просто временный сбой из-за подцепленных ранее вирусов.
– Неа, – усмехаюсь ему в затылок, – я ещё на солнце с крыши не смотрел. И в лесу ещё много всего интересного.
Расслабляется немного. Поворачиваю его к себе. Смотрит исподлобья с опаской, не верит до конца.
– Просто я… опасался, что не потяну, – сознаюсь ему, – к ученикам, знаешь ли, привязаться можно, а потом после выпускных…
Алекс улыбается мягко, открыто, тепло.
– Это да. Но и ученики разные. Одному отучиться и забыть, а другому… век живи – век просвещайся.
Обнимаю его крепко, порывисто, тычусь носом куда-то в шею.

Надеждочка, богиня ты великолепная, краса ненаглядная! Прости меня идиота, что я тебя этой, как её… я ж не знал, что ты ко мне с чемоданами.

запись создана: 12.08.2015 в 18:03

@темы: порно-моб4

---

Не могу не))))

это же... это, ой, одним словом))))) нц21)))))

---

Ночная история

 Laise и  Воскресение. добро пожаловать! вам в качестве приветствия сегодняшняя Ночная)
внезапно услышала Лепса) и чета опять печалька) но, надеюсь, ненадолго))) главное, не обманывать) натворил дел, имей смелость признаться) а вот что он натворил, я не знаю) да и который из них)))

и еще цитата в тему из Кундеры)

Но если мы предаем Б, ради которого мы предали А, это вовсе не значит, что мы тем самым
умиротворяем А. Первое предательство непоправимо. Оно вызывает цепную реакцию дальнейших предательств, из которых каждое все больше и больше отделяет нас от точки нашего исходного предательства. (с)


Cкачать Бей прямо в сердце бесплатно на pleer.com



Юля разрешила принести сюда))) он оху...

@темы: Ночная история

---

Ура!)

 Крысеныш? С Днем Рождения!) счастья, любви, здоровья, улыбок, любимых друзей рядом! исполнения всех желаний и прекрасного настроения!

Download Donna Summer I Feel Love for free from pleer.com

---

Левша

сходили с мужем) очень даже)

---

Свойства янтаря

свершилось) очень давно зрело и таки созрело) несколько иное, наверное, чем обычно) но, надеюсь, вам понравится)
на буке писала, повторю и тут) спасибо вам обоим, за то, что вы есть



У памяти свойства янтаря. Словно крошечные пузырьки воздуха, на дни и годы в ней застывают только самые яркие моменты. Стеклянный зимний воздух навсегда остается в медовой сосновой смоле. Запах первого снега в четках из «дара солнца». Но что именно сохранит янтарь твоей собственной памяти? Оно оставляет лишь самые важные кадры. Скользящее сквозь пальцы песком время делает окончательный монтаж.
Добро пожаловать в версию режиссера, вас ждет увлекательное путешествие в далекую страну, которой больше нет.
В янтаре моей памяти лакуны вместо ничего не значащих деталей. Нет такой машины времени даже в рассказах у старины Герберта Уэллса, чтобы сесть в нее, надеть противоударный шлем, клацнуть по красной кнопке «Comeback» и возвратиться назад. Невозможно переписать свое собственное прошлое с чистого, незамаранно-белого листа.

Поспорьте со мной: найдите доводы, приведите доказательства, что нас в итоге не имеет сухой остаток. А я скажу, что каждый сам себе памятник. Памятник ошибкам и проебанным людям. Бронзовый такой, размером с «Родину-мать». С выбитым на постаменте стостраничным списком имен, надежд и утрат. Мелким шрифтом, между прочим. Чтобы всякий, допущенный курсантами за обшарпанную оградку, возлагал красные гвоздики с благодарностью. Или плевал с ненавистью. Словом, вечная память и вечный огонь всем павшим на нашей войне.
Но я ни о чем не жалею. И под моим памятником только принесенные с благодарностью букеты. Ведь даже тот, кто швыряет тебя в ледяную воду, делает благое дело – учит по-чемпионски плавать. Чтобы километр до берега максимум за три минуты. Потому что больше трех минут в ледяной воде пробарахтаться не получится. Переохлаждение. Исход – летальный. Так что, только от нас зависит усвоим ли мы преподанный урок.

Просто сейчас, после не самого удачного дня… сейчас, погружаясь в переливы французских слов, которые смешным рефреном обволакивают, успокаивают… сейчас, когда за окнами шелестит прекрасный августовский дождь, и пахнет сырым асфальтом, я думаю о прошлом. Перебираю воспоминания, словно белые и черные бусины на мысленных четках.
Быть может, мне просто нужно выговориться. Завершить гештальт. Поносить смирительную рубашку в стильную синюю полоску, дабы вылечиться от всех своих зависимостей, но без окончательного диагноза Мишеньки Булгакова. Помните его справедливый вывод неисправимого наркомана: «Есть вещи и похуже морфия. Но лучше нет».
Мы все на «морфии». Просто у каждого он свой. И я ведь тоже не безгрешен. Ангелоподобные мальчики-хористы не поют мне под гулкими сводами Сикстинской капеллы «In nomine patris». За спиной не видно крыльев. Над головой не светится нимб. Я не исключение из правила: «Жизнь никого не оставляет девственником». И если у тебя в качестве первого раза не было жесткого тройничка с любителями байков, пива и секса в стиле «садо-мазо», считай, тебе крупно повезло. И если вас при этом не снимали на камеру, чтобы завтра, после двухсот тысяч просмотров на YouTube ты проснулся по-прежнему не богатым, но зато очень знаменитым, считай, тебе повезло вдвойне.
Жизнь поимеет нас всех. Она педантична и методична. У нее на экран планшета загружен специальный список с галочками. Что, до сих пор все хорошо? И не надейся. Твое имя там обязательно есть. В худшем случае – не единожды. В лучшем – с пометкой «не до смерти».
Для начала – не совсем.

Мне были блаженные двадцать три. Вся жизнь впереди. Вся жизнь позади. Отличный возраст, чтобы в снайперской манере отстреливать распространенные детские иллюзии. Веру в Санта Клауса. Святую убежденность в своей сверкающей избранности. Манию величия будто каждый человек рядом думает постоянно только обо мне.
Ладно, отлично, Санта Клауса не существует. И этот белобородый толстяк в красной шубе на перекрестке – просто не успевший переодеться после детского утренника, полунищий-полупьяный актер.
И нет избранных.
Но я и не питал никогда таких иллюзий. И не мечтал о том, что встречу однажды замечательного принца верхом на красной ракете «Восток», в смокинге от Ив Сен-Лорана.

Чей это был день рождения, когда мы впервые встретились? Нет, я не помню. Оно и не важно. С тех пор обнулилось слишком много истин, минуло слишком много дней.
Я помню другое. Впечатанное в память штампом, оставленное неизменным кадром, одним из тех, что неподвластны дыханию времени. Помню, что была зима. Синий воздух. Мерцание витрин. Лица с расклеенных повсюду афиш. И было холодно на улицах, и пахло коньяком и кофейными зернами. Ощущение сумбурного праздника, который теперь фейерверками, петардами и хлопушками навсегда с ним.
Я не помню, кто был среди остальных гостей, зато точно могу сказать, что сразу обратил на него внимание. Какие-то вещи не забываются. Из-за контрастов. Ты попадаешь на крючок и не понимаешь, а что же такого особенного в этом негероичном герое? Почему один взгляд на него заставляет тебя чувствовать себя астронавтом в невесомости, бояться собственного голоса, дрожать и паниковать?
Невозможно игнорировать то, что бросается в глаза.
Нет, я никогда не думал, что вокруг меня должен вертеться целый мир. По часовой стрелке и обратно. Но чужая харизма всегда привлекала. Как бы пошло это сейчас ни прозвучало, но всем нам хочется места под солнцем. Даже если это солнце никак не соответствует нашим идеальным представлениям о привлекательности и красоте. И я могу честно сказать, что в мой собственный "Топ-10 самых красивых мужчин" он бы тогда не попал. Но одно дело отшлифованные, поданные в самом выгодном ракурсе тела с глянцевых фотографий, и совсем другое – настоящее, живое, здесь и сейчас, на расстоянии пяти шагов. Объекты массового соблазна продают. Играют на тонких струнах наших маленьких, грязненьких желаний. Но влюбляемся мы насмерть, пулей навылет, так, чтобы по кадру кровью полоснуло, в несовершенных, по утрам похмельных, пахнущих медом и корицей, истошно живых. И ничего здесь не поделаешь. И можешь десять лет дружить с Сашей из второго подъезда, чтобы одним прекрасным утром вдруг не суметь поднять на него глаза.
Глупо? Смешно? Я смеюсь.

Он был... каким?
Не героем моего кинофильма. Может, антагонистом в нем. Бессмертным, транслируемым через все мифологии трикстером. Он был тем самым харизматичным солнцем. Нестандартной, манящей против чужой воли звездой.
Кривой после перелома нос. Черные волосы. Смеющиеся карие глаза. И рот, самый идеальный рот, который мне только доводилось видеть. Все вместе – почти уродец. Но есть люди, в которых внешняя красота – последний пункт в длинном списке притягательности. У них вместо нее есть нечто более надежное: энергия, сила, уверенность, власть. Они входят в переполненную комнату, и все взгляды мгновенно обращаются на них. Словно стрелки компасов, всегда указывающих на север. Свойство характера? Аура? Это вечное, встречное, желанное, не твое.
И я завис.
Чувство внезапного категоричного желания: «Хочу мороженое. Сдохну, если прямо сейчас не куплю крем-брюле в вафельном стаканчике». Разве с людьми по-другому? Потому, что они не мороженое? Как на это посмотреть. «Детская, блядская жажда полного обладания». Когда дергаешься, словно марионетка на ниточках, следишь глазами, из звяканья бокалов, взрывов смеха, ритма музыки, шума разговоров выделяешь только один голос. Завистливо наблюдаешь, в панике отводишь откровенно любующийся взгляд. И всё, чего тебе хочется – быть одним из тех, кто там – рядом. Закрыв глаза, стоять близко-близко, ощущать кожей рук, плеч, лица яркий солнечный свет.
Неубиваемы никакими серебряными пулями сказки про прекрасных принцев, правда?
Прямое попадание.
Коготок увяз – всей птичке пропасть.

Я мог отвлекаться на других знакомых, мог играть с ними в пинг-понг дежурных фраз, но постоянно ощущал только его присутствие. Здесь. Сейчас. Магнит. Я оглядывался, видел его рот – яркую каплю, нечаянно скатившуюся с кисти художника, досадную ошибку, вдруг ставшую центром картины, ее сердцевиной, тем, ради чего ее и стоило создавать. Чувствовал, что на самом деле мне интересен только он. И не мне одному. Ему нравилось быть в центре внимания. Знать, что он король на этом торжественном шествии. Щедро одаривать всех. Получать от них ответное обожание и любовь. Восторженные девицы, нарушавшие границы зоны комфорта и напрочь забывавшие о неприкосновенности личного пространства, висли на нем, как виноград на лозе. Подойди, сорви. Парни хлопали по плечу, о чем-то спрашивали, и я видел, что они ждали только его одобрения, искали только его улыбку.
Есть люди – «ничьи». От них веет опасной силой. Они пахнут бензином, дождем на ночном шоссе, кожей курток, дымом сигарет. Они приходят, сбивают тебя с ног, переворачивают твой мир, уходят, не оставив ни номера телефона, ни надежды на то, что вы вообще когда-нибудь снова встретитесь. Твоя ломка может длиться десятилетия. Дни и годы этой скулящей, жалкой, собачьей тоски. И ты будешь дотлевать, как полыхнувший костер, в который плеснули из канистры. Потому, что никогда не достигнешь их свободы. У тебя нет такой смелости.
Есть люди – «для всех». И я не представляю, чем они жертвуют. Понятия не имею, чего им это стоит: встречать каждого улыбкой, находить для него правильные, подходящие слова. Раздаривать себя. Без отдачи. Нести за других ответственность. Принимать решения в сложных ситуациях. Быть в центре внимания. И создавать этот центр.
Это очень подкупает.
Это очень раздражает. Особенно, когда ты не в компании, смотришь на это со стороны. И для зачинщика веселья фактически не существуешь. А я для него упрямо не существовал. Словно на этом дне рождения, в этой точке пространства и времени меня просто не было.
– Что за новая звезда у нас? – спросил я у Димки.
– Боксер. Зовут все так. Потому что и правда боксер. А имя – Аркадий.
– И какого здесь Аркадий забыл?
– Вроде друг чей-то. Пойдем познакомлю, пока ты его глазами не сожрал. И, – мой друг засмеялся, – давай осторожнее. Одно лишнее слово – прямой с правой в голову – и ты в нокауте.
«Да я уже в нокауте».
– Без тебя разберусь, – сказал я и добавил тише: – понимаю всё.

В фильмах о любви на фоне Эйфелевой башни, площади Сан Марко или черно-белого моста Квинсборо первой встрече главных героев полагается памятная музыкальная тема. Что-нибудь лирично легкое, чтобы потом звучало на финальных титрах, заставляя впечатлительных любительниц мелодрам утирать слезы краешком носового платка.
Ничего подобного. Первые встречи главных героев до зубовного скрежета банальны. Это потом, спустя энное количество лет, анализируя, мы начинаем придавать им некий искусственный шарм. Так не особенно удачную фотографию пытаются скрасить изящной рамкой. Ничего хорошего, на самом деле, не получается. Но попробуй откреститься от собственного настойчивого желания, почти потребности, выискивать в вашей встрече череду невероятных совпадений, чудесных случайностей, с приколоченной к ним намертво табличкой: «Это была судьба».
Я вас умоляю. Это всего лишь вариант. Один из.
И со сколькими людьми в день мы случайно встречаемся? Они могут нравиться нам до панической слабости под коленками, но будут словно искры от бенгальского огня. Мелькнут и нет их. А ты есть. И с наивностью ребенка, связывающего «отлично» на экзамене с подложенной под пятку монеткой, выискиваешь в незначительных встречах детали, которых нет. И не было никогда. Предначертание? Судьбу? Да всё сразу.
Такие дела.

Я бы мог рассказать сейчас замечательную историю о том, как мы сразу же нашли друг друга. Мое блистательное обаяние разило наповал, жизнь казалась бассейном с искристым шампанским, оставалось только в него упасть. Но действительности это бы не соответствовало никак.
Одно дело сочинять себе прекрасные легенды, любоваться издали, потом ночами вести горячечные монологи с самим собой: «Вот подойду, скажу то-то и то-то, сделаю так-то и так-то, и он сразу падет к моим ногам». Совсем другое – сказать и сделать. Волнение, незнание, куда деть внезапно ставшие лишними руки, страх показаться идиотом? Или мгновенный контакт, потрясающая легкость? Что выпадет на подброшенной в воздух монетке? Мозг в любом случае отключается в пустоту.
Я мог бы смотреть на него часами. Просто смотреть. Не думая при этом ни о чем. Сплошное, растворяющее в себе созерцание. На небе в облачном Эдеме свои чудаки. Может, это кто-то из них пожалел его? Оказал божественную милость, раз с такой скрупулезностью, вдохновением и аккуратностью прорисовал на столь шутовском лице такой совершенный рот?
Время. Время теряет и цену, и вес. По широкой улыбке я понял, что упустил нить разговора. Не уловил его суть.
Спас меня всё тот же Димка. Толкнул в плечо. Засмеялся:
– Эй, отомри.
«Море волнуется раз…». Забавная игра из нашего безоблачного, голубоглазого детства. Мне кажется, в тот вечер я только и делал, что в нее играл.
Я могу поклясться, что ощутимо осознавал себя дураком. И что для него в тот момент значил не больше кресла у стены. Но все же. Не заметить он не мог. Купаться в лучах восторга было для него обычным делом. К этому быстро привыкаешь. Слава, любовь, обожание – самые сильные из наших «морфиев». Но все же.
Я думал о том, что он не для меня. Ехидный голосок внутреннего обвинителя: «Кто ты вообще? Никто и звать тебя никак. Да он только пальцами щелкнет, и любой/любая укатит с ним на край света». Мощный голос разума: «Ты вляпался, парень, но давай, выбирайся, потому что если не выберешься, ничего, кроме самоедства и бессмертных мучений всех безответно влюбленных восьмиклассниц, тебя не ждет».
Но все же.
Если бы он задел меня, подъебнул, я бы сорвался. Как сторожевой пес, спущенный с цепи. Я не думал о том, что с его опытом он бы вырубил меня за три секунды. Две. Одну. Я бы врезал ему. Это точно. Но он не сделал этого. Он протянул мне руку.
– Прости, только так.
Потерявшись в утешительных фантазиях о том, с каким удовольствием разбиваю ему лицо, я не сразу понял о чем он. Почему «только так»? Он испачкался в чем-то, и пожать мне полагалось запястье. Я посмотрел ему в глаза. Сильно сжал протянутую руку. Прямо в центр моей ладони рванул пульс. Его сердце выбивало на моей ладони несмываемый личный штрих-код. Он сделал зарубку, татуировку, шрам на память. И все. Ничего больше. Человек «для всех», только что познакомившийся и пожавший руку «одному из». Я хотел даже убедиться, что на коже не осталось следов. Моя ладонь была чиста. Только линии судьбы. Линии всей моей еще слишком короткой жизни. Ни капли, ни намека на клеймо. «А был ли мальчик?»
Увы. Занавес падает. Случайная встреча, закончившаяся ничем.
Я не струсил.
Я просто ушел.
Не попрощавшись даже с Димычем, я ушел из той квартиры и из жизни Аркадия на несколько лет. Но память – крошечный пузырек воздуха, застывший в янтаре. Яркое впечатление: чужое сердцебиение, так доверчиво толкнувшееся в мою ладонь.
Это поезд «Не судьба», детка. Каждый, неиспользованный шанс. Но у жизни в отличие от хороших мелодрам действительно есть мотив. Тот самый повторяющийся рефрен, существующий в молчании годами. И вот он записан на виниловую пластинку, запечатан в бумажный конверт, лежит в монтажной студии неприкосновенно, пока режиссер о нем не вспомнит, не поставит на проигрыватель, не коснется начальной дорожки иглой.
Я вычеркнул нашу встречу из памяти. Постоянных общих друзей у нас не было. Ничего, кроме рукопожатия, тоже.
Мы были… никем?
Я забыл о нем.
Быстро.

Потому что в двадцать три еще легко любить. И я попал. Попался. Пропал. Выстрелил себе в голову из дробовика и стекленеющим взглядом стал наблюдать за тем, как феерически кадр моего собственного кинофильма накрывает красным. Совершенным, мощным, ярко-красным.
Красивый цвет.
Мальчик был, но другой. Долго был, глубоко, и хотелось верить, что навсегда. Не сложилось, увы. Есть такие игроки по жизни. Те самые «ничьи». И с ними, как с одиночками в драных плащах и потертых шляпах, лучше не встречаться. Где-нибудь на шоссе в никуда они тебя прикончат. Просто ради своего удовольствия. Это ведь так интересно, правда? «Ты та игра, в которую я сейчас буду играть».
Я влюбился.
Но меня лишь подергали за ниточки, проверили на прочность, взлелеяли все мои страхи, чтобы в финале встретить захлопнутой перед носом дверью. С табличкой «No happy ends».
Какая боль страшнее? Когда вас бросает любимый человек, попрощавшись матерно и громко хлопнув дверью? Но вы хотя бы знаете причину. Или, когда вы внезапно остаетесь один, так и не поняв, что случилось? Хорошо, если есть «добрые люди», бывшие общие радетельные друзья, которые позвонив, и громко жуя в трубку, расскажут, что ждать назад не стоит, потому как ты надоел. И свет клином на нем не сошелся, нехер страдать, не умрешь.
Я был опустошен. Со мной поиграли и, наигравшись, бросили. Мне стало все равно, что случится завтра. Послезавтра. Через неделю. Душевная кома, если хотите. Ожидание поезда на разрушенном вокзале, до которого не доходят железнодорожные пути.
Но мне все еще казалось, что мой персональный «ничей» обязательно вернется. Приползет на коленках. Я гордо укажу ему на дверь. Но догоню на лестнице, спустя три этажа, обниму, мы трахнемся прямо там, в проеме лестничного окна, поднимемся наверх, будем пить чай на кухне, смотреть старые французские комедии, строить планы на долгую, счастливую жизнь.

В каком возрасте человек перестает верить в чудеса? В какой день какого года этот человек вдруг просыпается и понимает, что вера, надежда и любовь это три самые продажные шлюхи на земле. С мастерством, которому позавидовали бы японские гейши, эти три девы с легкостью проникнут под кожу, просочатся в кровь. А после выгрызут дыру и съебут вместе с этой самой кровью. Еще и улыбнутся напоследок ехидно, мол, сам дурак, кто ж верить, надеяться и любить заставлял-то? Такой даты в календаре нет. Сумеешь после этого встать на трясущиеся ноги – молодец. Только не забудь холод и твердость земли, на которой валялся, в следующий раз, когда вновь встретишь их на своем пути. А в том, что встретишь, я не сомневаюсь, потому что мы все, как брошенные суками-матерями, скулящие и слепые щенята тянемся к призрачному теплу этих шести рук.
Я сидел под дверью, прислонившись к ней спиной, иногда до самого рассвета. Слушал, как гудит поднимающийся лифт. Жил в режиме форточки, двух сигаретных пачек в день и невозможности согреться. Мой «ничей» не вернулся.

«Клин клином»? «Свято место пусто не бывает»? «Брешь требует заполнения»? Доказать себе право на жизнь, и то, что я тоже могу вытянутой ладонью остановить катящуюся по направлению ко мне взрывную волну? Нет. Я забил на все, уволился с работы, поменял номер телефона, чтобы отсечь любое напоминание о прошлом. На сайте знакомств, залил свои фотографии: фас, профиль, три четверти. Покликал курсором по другим профилям. Написал пару сообщений. На предложение о встрече после недолгой переписки откликнулся студент. Я ждал его у Сокольников, отстукивая тему из собачьего вальса по рулю. Повез в снятую заранее квартиру. Минимум мебели. Гулкая тишина нежилых комнат. Клен и тусклые соты многоэтажек спального района в окне. Одноразовые салфетки в ванной. Одинокая кушетка. По дороге мы молчали. Да и после не говорили. Я нас толком даже не раздел. Запомнил только, каким гладким, беззащитно-щенячьим был его живот под моей вспотевшей ладонью, и то, как косым четырехугольником лежал свет от окна на голом полу.

Чтобы остановиться нужна сильная воля к жизни. Чтобы подняться обратно, наверх, нужен смысл. Ни того, ни другого у меня не было. Я решил падать до самого дна.
Молодые и не очень, красивые и не особо, оглушающе одинокие и ищущие приключений на стороне от опостылевшей семейной жизни, вдвоем, втроем, на камеру, чтобы кто-то третий смотрел – нет никакой разницы, знаете. Нет никакой долбаной разницы, когда тебе самому все равно. В машине, снятых на пару часов квартирах, мотелях с продавленными матрасами, пыльными полами и несвежими простынями, в арках, парках, где угодно.
Это самый бессмысленный способ избавиться от растущей в тебе пустоты. Самый глупый способ избавиться от боли – мстить таким образом тому, кто тебя бросил, переступил через тебя, ушел. Называйте, как хотите. Суть одна – ты стал ненужной вещью. Этот человек перестает думать о тебе в ту же секунду, когда твои артерии перерубает нахрен хлопнувшая дверь. Ему плевать, что каждый раз вернувшись домой, ты почти сдираешь с себя кожу в душе, словно шпателем старую штукатурку, но грязь, в которую ты сам себя окунаешь раз за разом, въедается в кожу почти намертво.
Это самый действенный метод себя возненавидеть. Ожидание, которое всегда заканчивается разочарованием и презрением к собственному отражению в зеркале. Не лучшая анестезия. Пахнущее потом, спермой и лавандовым освежителем утешение. Серый свет из окон с нарисованной в них декорацией города. Сигаретный дым. Залпами по пять шотов всего, что способно гореть.
Stairways to Heaven, детка.
Только ты идешь по ней вниз.

В то утро я не проснулся просветленным. Не сложил ладони лодочкой. Не сел в позу лотоса. Нет. Я всего лишь сказал отражению в зеркале: «Стоп».
Дать себе шанс? Сделать еще одну, только одну попытку?
Flip a coin. Все или ничего.
Эта идея показалась мне не такой плохой.
В тот же день я купил газету с объявлениями о найме на работу. Набрал первый попавшийся на глаза номер. Договорился о собеседовании.
Впервые за долгое время ночь, проведенная дома. Утро, душ, кофе, приличная одежда.
Я подбросил свою монетку. Подкрутил ее в воздухе. Серебряный доллар. Не выпадающий шанс.
Веры в то, что меня могут взять не было. Офис в центре города. Корпоративный рай. Но чем меньше ждешь, тем больше у тебя свободы. Раскованности. Способности не жалеть.
– Опыт в этой области есть? – на меня смотрели серьезные зеленые глаза за стильной оправой очков.
– Ноль, – честно ответил я, – могу идти?
Она согласилась:
– Да. Сегодня – да. Но завтра в восемь утра жду. Без опозданий. – И вдруг улыбнулась: – Давай, иди. И… прорвемся!
Кто из нас тогда удивился больше? Я, от того, что меня так запросто приняли. Или она – моя будущая начальница, от того, что произнесла последние слова вслух.
Почему она ни секунды не колебалась? Я спросил у нее однажды.
– У тебя глаза мертвые были. Не грустные, не больные даже. Просто мертвые. Неправильно это, когда у молодого парня такие глаза. Назови это интуицией, но я понимала, что если откажу, ты уйдешь. Не из офиса, совсем уйдешь, откуда уже нет пути назад. Я была права, Иван?

Чужой совершенно человек увидел и понял то, чего не хотел замечать никто из моих новых «близких» друзей. Ответить я тогда не смог, горло сдавило. Поэтому просто кивнул и быстро вышел на улицу перекурить. К этой теме мы больше никогда не возвращались, но иногда я замечал её внимательный взгляд. Словно она до сих пор волновалась за меня.
Я верю в людей. С неистребимым упрямством сверкающего идиота. Я верю в них после всех предательств, чернильных ночей и затяжных романов с алкоголем. Они лучше, чем мы о них иногда думаем. Я не мог обмануть доверия. Должен был вернуть выданный мне кредит. Поэтому старался, учился, запоминал тонкости и вскоре сам начал работать с клиентами. «Жить стало лучше. Жить стало веселее». Но это без иронии.
Надежда – сильная штука. Отними ее, и что останется? Пустота пустоты. Подари ее, и может, спасешь того, кто уже отчаялся.
Я ступил. Стал надеяться, что у меня все как-то наладится.
Нет счастья? Да и не надо. По вечерам встречает пустая квартира? Что в этом кошмарного?

Окрыленный своими надеждами я проработал в офисе несколько недель и почти каждый день слышал, как моя начальница говорит по телефону с таинственным Ариком. О нем постоянно шептались девчонки, сидевшие со мной в кабинете. Он был неиссякаемым источником обсуждений. Я не прислушивался. О Боксере я не вспоминал, и имя Арик с ним никак не связывал.
Но на проигрывателе винила уже опустился кончик стальной иглы.
Знакомый трек.
Боксер напомнил о себе сам. Много позже я научился мгновенно распознавать гул двигателя подъезжавшей машины. Именно его машины. Привык к тому, что он влетал в наш тихий корпоративный рай. Словно пять минут назад угнал тот самый мерседес небесного цвета с двумя чемоданами денег турецкой мафии и на хвосте у него теперь вся полиция и все плохие мальчики Европы. Лгать не буду, в такие моменты, точно выдрессированный пес, я ждал. Вот он замедлит быстрый шаг у моего стола и едва заметно мне улыбнется.
Но в то утро…
Мы смотрели друг на друга, словно два космонавта, неожиданно столкнувшиеся лбами где-то у второго кольца Сатурна. С неподдельным изумлением. Не понимая, как реагировать. Не представляя, что говорить. Есть определенные особенности в мимике, жестах, в самом выражении лица, по которым сразу понимаешь: этот человек тебя узнал.
Он меня узнал. А я бы никогда не спутал его ни с кем другим.
Мы молчали несколько долгих, слишком долгих секунд.
– Мир тесен, да… эмм… Иван?
Он запомнил мое имя, неужели?
– Иван. – Я с удивлением слышал свой твердый голос. И не мог остаться в долгу: – Вот так встреча, да… Боксер?
Объясните мне, откуда берется в нас азарт? Стоит кому-то продиктовать условия игры, поманить, пояснить, что для начала в ней не будет ничего сложного, и мы уже набираем себе карт, мелим кий, удваиваем ставки. Опустошенные, выброшенные на пустынный берег ураганом, сидим под дверью и слушаем, как гудит поднимающийся лифт.
Неужели мне было мало? Чтобы отучиться? Раз и навсегда?
Но он улыбнулся так, словно все это время только и мечтал со мной снова встретиться:
– И это помнишь? Правда, сейчас меня никто так уже не называет. Не по статусу, сам понимаешь.
Волнение. Щекочущее ощущение в носу. Разрастающаяся паника. Подстегивание к бегству. И поверх этого – знакомое, алчущее желание отыграть. Искушение – слишком велико. Сопротивление – невозможно.
Я пожал его горячую ладонь. И сказал спокойное, зеркалящее:
– На память в моем возрасте грех жаловаться… сам понимаешь.
Breaking bad. Погнали.

Жизнь ничему не учит нас. Мы ее вечные двоечники. Но.
Может, мне просто хотелось обыкновенного, самого банального, самого непритязательного счастья? Как в детстве. Чтобы меня любили без причин. За то, что я есть. Не требуя ничего взамен. Чтобы у меня был хрустящий рожок шоколадного мороженого, то самое ощущение огромного, переполняющего восторга. У взрослых мальчиков – взрослые игрушки. Машинки сменяются «Лексусами», значки – бизнесом, куклы – людьми. Суть остается неизменной.
И кроме шуток. Я бы пошел за первым встречным, пообещавшим мне хоть немного тепла.
Мы все такие доверчивые. Мы все такие бескрайне одинокие люди.
Что тут еще сказать?
Слово за слово, шутка за шуткой, день за днем. Время, как бесконечная лента твоего собственного кинофильма. Окончательный режиссерский монтаж.
Мы стали сближаться. То ли потому, что в нашей маленькой «корпорации» было всего трое мужчин, то ли нам упрямо казалось, будто каждый из нас нашел в другом родственную душу. Идеальное соотношение сторон. Баланс сил. Свободу, равенство, братство.
Мы могли разговаривать часами. Обо всем. Не было запретных тем. Не было терра инкогнита. Кроме одной. Нашей жизни за пределами офиса.
Я понятия не имел, встречается ли он с кем-нибудь постоянным. С его стороны тоже не прозвучало ни одного вопроса. Мы провели черту. Тонкую пунктирную линию, осторожную границу едва обозначенными штрихами. За нее не следовало переступать. Все остальное – позволено.
Насчет его предпочтений у меня не возникало сомнений. Определенно женщины. Определенно всегда. Я же был уверен, что очень хорошо скрываю свой далеко не дружеский интерес.
Мы достигли паритета и подписали бы мирное соглашение, если бы не одно «но». Паузы между словами в наших разговорах становились все длиннее. Целые минуты многозначительно кристаллизующейся тишины. Мы оба вдруг замолкали на полуслове. Могли смотреть друг на друга, переставая замечать то, что происходит вокруг.
«Боксер, Боксер, похоже, что не все так натурально у тебя в жизни, как думалось?»
Мы точно заговорщики знали одну некую тайну и должны были тщательно скрывать ее от других. Замечательное чувство. Единения. Опасности быть раскрытыми. Бесконечно продолжающейся игры.
Завораживающее ощущение. Головокружение в ответ на панический ужас не удержаться на краю карниза, когда под ногами стремятся вниз двадцать этажей пустоты. Страх высоты. Адреналиновый приход. Смутное, неосознанное, но сильное намерение полностью отдаться толкающему, требующему шагнуть вперед ветру. Возбуждающее, придающее жизни смысл балансирование на грани.
«Какое странное желание упасть».
Я проебал его. Я просто все как всегда проебал.

Что было дальше?
Для меня это снова стало не игрой. Так неотвратимо и так банально. Я не смог себя ничем удивить. Ничем новым по крайней мере. Но я надеялся, что все будет иначе. «Дважды в одну реку…», словом.
Можно. Дважды. Трижды. Десять раз.
Не помню по какой из причин в тот день мы остались с ним одни. За¬то не за¬буду, как он вдруг по¬дошел ко мне, схва¬тил за фут¬болку на гру¬ди, впе¬чатал в дверь и по¬цело¬вал. На¬конец… Адажио, срывающееся в скерцо. Сердцебиением. Без милости, снисхождения, стыда. Чистое, животное, требовательное желание. Ничего кроме. Жадные, безумные укусы. Мой рот, шея, щеки, снова рот. Ни он, ни я не сказали ни слова. Точно преступники, напуганные возможностью быть застигнутыми врасплох.
Вы когда-нибудь задумывались над этим словом? «Преступники». Преступившие. Разрушившие неприкосновенность границы, шагнувшие за черту.
Мы целовались в абсолютной тишине. В апофеозе немоты и молчания. Словно оба боялись: малейший звук, и все закончится. Нас отшвырнет друг от друга осознание того, что сейчас произошло. Граница снова будет восстановлена, разбитый форпост возведен, нам не останется ничего. Но нам уже ничего не оставалось. Полная, безоговорочная капитуляция.
– Сдаюсь, слышишь меня, – продолжая целовать мое лицо, прохрипел Боксер. – Не могу больше. Когда все уйдут, останься. Я вернусь. Только останься.
Я слушал его удаляющиеся шаги. Со слабостью под коленками. Без всякого азарта. Нет любви вне близости и нет близости вне любви? Какая забавная детская глупость. Я представлял себе его тело, нас двоих, в королевстве воздушных замков. Трудно не лгать себе, когда очень хочется солгать. Когда солгать себе жизненно необходимо.
Я должен был сделать выбор в ситуации без выбора? Повернуть в правильную сторону на перекрестке, где все пути заканчивались одинаковым тупиком? Один раз, так один, но он у меня будет.
Он был настолько уверен – я не уеду и стану ждать его, что даже не позвонил перед своим возвращением. Теперь я знаю, что он не сомневался в этом с самой первой нашей встречи. Самоуверенный гад. Желанный. Голодный. Мой.
Предсказуемая траектория выстрела. Хроника отматывает кадры назад. Пуля летит вперед.
Я ждал его.
Наш секс был предельно грубым, и предельно жестким. Но именно такого, алчного, когда, наконец, получаешь то, чего столь долго жаждал, я и хотел. Каждый поцелуй, касание, бисер слов, распятия признаний. Громким шепотом, губами в губы, ключицы, горло. В согласие. В отрицающую себя покорность. Сколько искренности в этих словах? Да и важно ли. Они просто остаются в памяти навсегда, как и его пальцы, которые чудом не порвали кожаную обшивку дивана, пока он кончал мне в рот.

В ту ночь, лежа дома, и вспоминая все случившееся, я честно уговаривал себя, не вляпываться по уши. Я его хотел, я его получил. Нахуй рефлексии. Жизнь продолжается.

В первые дни мы оба делали вид, что ничего не случилось. По-прежнему много разговаривали, шутили, курили вместе. Только оставаясь одни, за ограждавшим барьером двух сигарет, замолкали, выдыхали дым, переглядывались, точно спрашивали друг у друга: «Дальше, что дальше?»
Безответно.
Я в очередной раз решил: «Ничего не будет. Не со мной. Не снова». Способ самозащиты. Сродни мантре «У меня все отлично», когда ты на громадной скорости летишь в глубокую пропасть, а за тобой по пятам идет, меняя очертания склонов на своем пути, огромная снежная лавина. Если сам не разобьешься насмерть, она похоронит тебя заживо. Так что, тоже без вариантов.
Но у тебя же «все отлично».
Я начал лгать себе. И делал это ровно до тех пор, пока спустя неделю Боксер, продолжая что-то весело рассказывать, не сжал мои ноги под столом своими. Лавина оказалась быстрей. Мы снова остались после работы.

У каждого свой «морфий». Тот, лучше которого ничего нет. Соскочить с него? А есть ли у тебя на это воля и желание? Чем больше ты принимаешь, тем больше тебе требуется. Чем больше тебе требуется, тем сильнее ты зависишь. Замкнутый круг. Знак инфинити. Вышедший из-под всякого контроля с твоей стороны, закольцованный День сурка. Мои воздушные замки разрастались до размеров мегаполисов. Абсолютно пустых, покинутых жителями. С горячим ветром разрушения, дувшим через все проспекты и улицы. Я не думал о будущем. По крайней мере о том будущем, которое простиралось дальше завтрашнего дня. Я отдавал себе отчет: никакого «долго и счастливо» у нас не случится. Такого не написали в сценарии. Где-нибудь на последней распечатанной для актеров странице, между финальной репликой и словами «The End».
Шесть месяцев. Час за часом, день за днем.
Мы никуда не ходили вместе, несмотря на то, что могли защититься приличным, привычным, неподсудным «вместе работаем». Наша «порнографическая связь» ограничивалась неизменными декорациями офиса. Мне было этого достаточно. После окончания рабочего дня мы трахались каждый раз, как в последний. Разъезжались по домам. В немом, не требующем никаких слов молчании.
Так что же произошло, раз меня все устраивало? Нет, мы не устали друг от друга, и он не нашел себе кого-то кроме.
Нет. Это я. Это я был «кем-то кроме».
Полгода прошло. Тогда он впервые вдруг позвонил мне среди ночи, сказал, что ему нужно срочно увидеть меня, услышать мой голос. Он сказал мне, что я ему необходим. Запомните последнее слово. Подчеркните его дважды. Поймите, что я чувствовал в тот момент. Мы все такие сказочные долбоебы. Верим, что благородный принц прилетит и сложит свое королевство у наших ног. По меньшей мере, откажется от своей короны. И мы будем у него единственными, неповторимыми, нужными.
Он приехал через десять минут после звонка. Набросился на меня прямо в прихожей. Словно мы не виделись сто лет. Словно завтра апокалипсис. То злые ласки, то трогательная нежность. И мое имя, произнесенное тысячу раз. Мы были обессилены. Два потерпевших кораблекрушение человека, вынесенные на берег из мелкого, жемчужного песка, разбившей их флот волной.
Столько лет спустя я все еще слышу его тихий голос:
– У меня час назад сын родился. Через несколько месяцев мы уезжаем в Германию. Навсегда.
Requiem for a dream…
В ту ночь я узнал о нем все. О жене, которую ему выбрали родители. Мда… такое все еще происходит. Узнал о его семье. И о том времени, когда ему сломали нос. И о том, как он учился не встревать в любую драку. Боялся своей ярости. Боялся самого себя. О том, что хотел выйти в окно, когда понял, что парни ему нравятся так же сильно, как и девушки. Я узнал, что он запомнил меня на том дне рождения, думал, выстраивал вавилонские башни «если бы», и когда увидел в офисе, сразу решил, что получит. Рассчитывал как.
Я лежал рядом и думал, что мне все равно. Мне наплевать. На его жену. На не виноватого передо мной ни в чем, новорожденного, названного моим именем сына. На то, что он уедет. Я научился терять. Мне по утратам можно было смело выдать диплом. С элегантным вензелем. «Закончено на «отлично». Я решил ничего не менять. «Делай, что должен, и будь, что будет». Мне кажется, что это хороший ответ на вопрос. Я ничего не сказал ему. Просто поцеловал и не отпускал до утра.
Под длинное, совершенное адажио воздушные замки так красиво разлетались в пыль. Но я не мог взять и вычеркнуть его из своей собственной жизни. Он это отлично понимал.
Наши последние месяцы были одновременно и самыми мучительными, и самыми сладкими. Не представляю, что он рассказывал дома. Не имею ни малейшего понятия, сколько там было вранья. Но мы встречались часто. Словно решили опровергнуть известное «перед смертью не надышишься». Но как надышаться, когда дышишь через раз? Когда каждую минуту ждешь со свистом рассекающего воздух взмаха уже занесенного над тобой лезвия? Твоя прекрасная гильотина – вот на что это было похоже.
Лифт на эшафот.
И все же, где-то в глубине души я надеялся: он выберет меня. Я с таким отчаянием в это верил, что самому себе боялся признаться. Пройденный урок. И опять. «Садись, Ваня, два».
Он не выбрал. Путь в никуда. Боксер улетел.
Кармы-комы не было. Я не вытаскивал себя бароном Мюнгхаузеном за волосы из болота. Была тина. Затянувшаяся агония смертника. Потому что мы виделись. Нашли друг друга в сети почти сразу же. Я даже летал к нему несколько раз.
Но жизнь не стоит на месте, а любовь, какой бы сильной ни была, на расстоянии выдержать может далеко не каждый. Я стал отдаляться, шел вперед, а он, напротив, еще больше привязался. Новая страна, чужой язык, нелюбимая жена. Единственная радость – сын. С моим именем, как вечное напоминание. Аркадий продолжал писать мне еще много лет. Ревновал, злился, материл, а потом извинялся. Но мы оба понимали, что ничего уже не изменится. Он не оставит семью, а я не соглашусь так и быть всю жизнь вторым. Два человека на пепелище. Двуединое, разделенное на разные страны одиночество.
Мы квиты. И я ни о чем не жалею. Не о чем жалеть.


***

Сигнал входящего сообщения в аське, заставляет меня оторвать взгляд от человека, сидящего напротив.

«Боксер»: Привет, Вань. Прости, вдруг накатило, и решил написать тебе… я скучаю, очень… приезжай, а?

– Вик?
– А?
– Если ты будешь продолжать так делать губами, я нарушу свое обещание не мешать тебе, пока ты учишь свой дурацкий французский, – захлопываю крышку ноутбука.
Почему-то каждый раз, когда он произносит что-то на этом языке любви, мне хочется прикоснуться пальцем к его губам.
– Почему дурацкий? Смотри какая красотень: па-си-жюю па-пир-жюю, – стебёт Вик с пафосом, выделывая кренделя ртом теперь уже бессовестно намеренно и охуительно сексуально.
Ну что ж, он сам нарвался. Отодвинув ноут, толкаю его спиной на диван. Нависаю сверху.
– И с какой стати он мой? Сам-то говоришь свободно, – с улыбкой произносит он, а потом сглатывает и добавляет тише: – а я… как же поеду с тобой… немного хоть… чтоб не позо…
Не даю ему договорить, провожу-таки по губам пальцем, и целую жадно, глубоко, чтобы избавить от страхов, забрать сомнения.
Да, родной. Со мной. Мы увидим Париж, и… будем жить.
Потому что есть люди – «свои».

Впрочем, это уже совсем другая история.

@темы: мой текст

---

Можно?...

 LENAsan кланяюсь тебе низко, Лен ! СПАСИБО



Можно?.. Я буду ждать?
Просто так, уже ни на что не надеясь.
Можно?.. Я попытаюсь себе солгать,
Безропотно, на вдохе последнем, доверясь.
Можно?.. Я буду тихонько дышать?
В унисон, совпадая с твоими ритмами.
Можно?.. Я не стану тебе мешать,
Надоедать, никчемными своими молитвами.
Можно?.. Вот здесь, вот именно сейчас?
Соприкоснуться, с тобой на излете.
Можно?.. Мне падать, не отрывая глаз,
Промелькнувшей душой в лестничном пролете.
Можно?.. Я буду... Просто буду?
Отражением, в твоих пустых зеркалах.
Можно?.. Тихим словом "люблю",
Я распятием замру, на высоких столбах.
Можно?.. В твоем, настоящем останусь?
Кем угодно, холостым совпадением,
Можно?.. Я никогда, и ни в чем не признаюсь,
Проходя сквозь тебя, прозрачным течением.

@темы: стихи, История к истории

---

И так бывает))))

Ник Уилер и Эйми Мейден рассматривали старые фотографии Ника в доме его бабушки перед свадьбой. На глаза Эйми попался снимок, на котором Ник был сфотографирован на пляже, а на заднем плане, всего в нескольких метрах от него была... угадайте кто?
Да. Эйми.
Маленькая девочка как ни в чем не бывало играла на пляже, даже не подозревая о том, что совсем рядом с ней сидит ее будущий муж.



Эта фотография была сделана в 1994 году в Великобритании, в городке Маусхолл, где выросла Эми. Ник жил в трехстах километрах от этого места, и приехал туда на день вместе со всей семьей.
Если бы в тот день кто-нибудь подошел к ним и сказал, что они поженятся, они бы посчитали этого человека сумасшедшим. Но два десятилетия спустя это действительно произошло.

---

Рек

очень, очень здорово)) жаль, что мало))

braindrops.diary.ru/p192654010.htm


и Антон Ромин) вроде новое

antonromin.jimdo.com/%D0%B3%D0%B5%D0%B9-%D0%BF%...

@темы: рек

---

Ночная история

чет опять грусть-тоска))) люблю я такое, да)) да и эмоции у них совпали, грех было не соединить)) таки вот) прости-прощай? или дадим шанс?)))


Cкачать Livin' In A World Without You бесплатно на pleer.com

@темы: Ночная история

---

Не меняйте...

11.08.2015 в 23:08

Пишет  Светаклевер:

Не меняйте... Стихи
Для Василевс, на самом деле смысл здесь один, а не три, но стихотворения все-таки отдельные: любовь, дружба, и то, что по-настоящему ценно - вместе)
Знаки препинания подогнаны под общий вариант.

Не меняйте любовь на успех, // Настоящих на тех, кто нам кажется,
Чувств тепло на фальшивки из слов, // Не меняйте, пусть их будет множество,
Тех, кто искренне любит, на тех, // Кто за вывеской яркою прячется.
Кто на все для победы готов. // Все пройдет. Все вернется. Все сложится.

На веселье, беспечные дни, // Тех, кто рядом, не зная сомнения,
Тех, кто близок душой, сердцем чист, // На предавших, ушедших и дрогнувших.
Не меняйте любовь на огни, // На пустые огни развлечения,
Что сгорают быстрей, чем зажглись. // На стекло не меняйте сокровище.

Чистоту - на "взлететь высоко", // Чьим-то взглядам на жизнь соответствуя,
Чтобы выпить, что хочешь, до дна. // Не меняйте друзей на приятелей,
Не меняйте любовь так легко, // Как и дружбу - отплатит впоследствии,
Словно ей прозвучала цена. // Ведь она не прощает предателей.
 

@темы: стихи

---

Beautiful Lana

В вк запостила и сюда принесу)))) слушаю и улыбаюсь всю дорогу)))) а у вас есть любимая песня с вашим именем?))


Download Roy Orbison Oh beautiful Lana for free from pleer.com

очень я тут бьютифул)))) старенькая фотка, но люблю ее))))

---

***

"И все-таки она любит этот мир именно потому, что он так груб и непреложен, и все остальные, бедные и богатые, тоже его любят, хотя и не могут объяснить за что. Иначе почему мы так цепляемся за жизнь, как бы плохо нам ни было? Даже если нам еще хуже, чем Ричарду, даже если от нас уже почти ничего не осталось, даже если наши тела — сплошные гнойные язвы, даже если мы гадим под себя. Наверное, дело как раз в этой беспричинной любви."
(с) «Часы», Майкл Каннингем

@темы: цитаты / высказывания

---

Ночная история

слегка печальки?)) поссорились?) один гордо отвернулся и смотрит телик, второй думу думает))) треснуть по жоме сразу наказать или все же просто подойти и поцеловать?)

просто понравилась)


Cкачать Giorgia E' L'amore Che Conta бесплатно на pleer.com



что за хрень не понимаю, но заголовков постов я не вижу) надеюсь, они есть)

@темы: Ночная история

---

И я хочу)))

18.07.2015 в 17:56

Пишет  Хатифнат:

Тоже стырю)))

18.07.2015 в 17:31

Пишет  Дар Пустоши:

Флешмоб на картинки-"отражения"
А возьму-ка я себе) Стащил у  Nigai-kun

День 1. Картинка, которая отражает Ваше внутреннее состояние.



День 2. Картинка, которая отражает Ваше поведение с людьми.



День 3. Картинка, которая отражает то, о чем многие о Вас не знают.




День 4. Картинка, которая отражает Ваши отношения с друзьями.

и так


День 5. Картинка, которая покажет, как Вы проведете свой последний день на Земле.
наверное, вот так)))) наплевав на все свои вечные и бесконечные диеты))))



День 6. Картинка, которая отражает Ваш вкус в музыке.

как уж есть)))



День 7. Картинка, которая показывает, какую Вы хотите жизнь.



День 8. Картинка, которая отражает, как люди видят Вас.

вобля)) откуда я знаю как вы меня видите)))
ладно)) пусть будет так) с песней, которую мне когда-то посвятили)))


Cкачать Вячеслав Бутусов Фея бесплатно на pleer.com

хотелось бы вот так)



но возможно, что и так)))






День 9. Картинка, которая отражает, что Вы делаете, когда находитесь в одиночестве.
Моте одиночество противопоказано))) сразу вот так)



День 10. Картинка, которая покажет то место,где вы бы хотели быть конкретно в этот день.

сюда я хочу в любой день недели и месяца, и года))



День 11. Картинка, которая отражает Вашу личную жизнь.

это просто)



День 12. Картинка, которая отражает, что будут делать люди, если Вы умрете.

дурацкий вопрос, имхо) люди буду жить дальше, какие же еще варианты могут быть?))



День 13. Картинка, которая отражает Ваше внутреннее состояние конкретно в этот день.

как-то так))



и вот так)



День 14. Картинка, которая отражает реальное место, где бы Вы хотели побывать

тут)



День 15. Картинка, которая Вам просто нравится. Вот просто так, без причины

она у меня давно, и смотреть я могу на нее очень долго))



День 16. Картинка, которая только Ваша. (из разряда «никому не отдам»)

)))) пусть эта будет)))



День 17. Картинка, которая покажет Вашу любимую погоду

одна из моих любимых моих картинок, все показывает))

День 18. Картинка, которая Вы выбирает как пророчество самим себе

забыла последнюю))) пусть такое будет))

запись создана: 18.07.2015 в 18:05

@темы: Флешмоб на картинки-"отражения"

---

Ангел Света)))

Ангел Света))

Результат теста:Пройти этот тест

"Какой ангел тебя сопровождает?"

Ангел Света.

Всегда направляет вас делать добрые и честные поступки, оберегает вас от всяких неприятностей и, когда вам плохо, подсказывает, что нужно сделать, чтобы исправить ошибку.

Психологические и прикольные тесты LiveInternet.ru

---

ждемс)

Перевернуть свою карту

---

Ночная история

а вот так сегодня) один давно был, второго вчера удачно нашла у  МамаЛень))

вариантов кто они много))может, спортсмены какие-нить?) после тренировки, вдруг торкнуло его?))) не знаю, но выбор он сделал явно)


Cкачать Его Выбор Сделан бесплатно на pleer.com

@темы: Ночная история

---

Читаю Кундеру "Невыносимая легкость бытия") делают из меня человека, да))) сижу возмущаюсь и спорю с человеком, затеявшим это дело) вот очередная цитата из текста) опять ворчу) мои сны слишком страшные порой, а очень часто вещие) на днях вот снился и сегодня исполнился) я уже жду, когда прекратится наконец))) это прошлое, но почему-то продолжает "приходить") не суть) я у вас спросить хочу, вы согласны с этим? т.е. получается, что я хочу чтобы мне снились кошмары?) они далеееко не красивые))) и я помню каждый из них))

Сон — не только сообщение (если хотите,
сообщение зашифрованное), но и эстетическая активность, игра воображения, которая уже сама
по себе представляет ценность. Сон есть доказательство того, что фантазия, сновидение о том,
чего не произошло, относится к глубочайшим потребностям человека. Здесь корень коварной
опасности сна. Не будь сон красивым, о нем можно было бы мигом забыть.