Моб.Названия

[zosiapupkina]

Мы начинаем Мы начинаем КВН! МОБ
Для чего?
- Для чего?
Чтоб не осталось в стороне
никого!
- Никого!
Пусть не решить нам всех проблем
не решить всех проблем,
Но станет радостнее всем,
веселей, станет всем! давненько не было)) ладно,на самом деле был недавно,но здорово же,поэтому давайте ка опять))  Татьяна_Кряжевских предложила разные идеи ,одну из которых я и озвучу) Итак,моб на названия) т.е. расскажите нам историю отталкиваясь от готового названия ) несколько вариантов от нее же-
Поздний подарок к рождеству,

Семь цифр не считая кода,

Иллюзия реальности,

Закон соседней очереди (это откуда-то из афоризмов: соседняя очередь движется быстрее - если вы перешли в другую очередь, первая начинает двигаться быстрее- ваше метание из очередь в очередь раздражает обе очереди - в любом случае вы выбрали неправильную) ,

Исходные данные для ошибки,

Допустимые отклонения.

По афоризмам: Алтынное счастье,

Дары данайцев.

названия от Соль)

Третья карета - зеленого цвета...

Расстояние до точки

названия от Ури

Сказки для взрослых

Обычные люди

Перпетуум мобиле

Предлагаю подумать каждому и написать свои названия,а потом вы выберете ,что пришлось по душе)

 treffdame, good-bye-america, urfinj, VikTalis, Татьяна_Кряжевских уже в деле и очень надеюсь,что и  nohromo Если переключит, то принесу. (c) таки переключит)) а пока мы на подушках поваляемся ))  AlMor-off Алексей обещал подумать тоже надеюсь ) Банда ,перечислять не буду,но очень вас жду,вы же знаете!))

ПЕРВЫЙ! VikTalis

никогда себе не прощу,что бы ты ни говорил))



Исходные данные для ошибки.

Маршрутку беру-таки штурмом. Хочу домой, хочу в тепло, хочу к…
О! Моя любимая женчинка.
Протискиваюсь к ней, получаю чьим-то локтем в бок, чьим-то ботинком по ноге. Фигня. Не каблуком же. Зато удобно зависаю над дамочкой. Вполне себе обычная. Давненько уже прилипло случайное выражение - «среднестатистическая интеллигенция». Вот-вот, именно она. И мне на радость всё время что-нибудь читающая и, главное, на роскошном инструменте. Не бликует, не отсвечивает. Буковки дамочка любит покрупнее. Милота, для время скоротать. Да и «что-нибудь» у неё, как правило, весьма недурственное. Давеча успел насладится «Великим балом у сатаны» и даже чуть больше.
Строки полетели в мысли, щекоча роскошными крылышками:

«…Не бойтесь, королева, кровь давно ушла в землю. И там, где она пролилась, уже растут виноградные гроздья…»

Ох… шикарно…

«…никогда и ничего не просите! Никогда и ничего, и в особенности у тех, кто сильнее вас. Сами предложат и сами всё дадут!»

Ве-ли-ко-леп-но.
Сколько не читал, всегда оргазм, этот, как его… эстетический. Или лингвистический? Кайф, короче.
В общем «запал» я на тётеньку. Положение «вишу на одной руке - и то хлеб», в моём случае наиболее частое. Соответственно, самому почитать удавалось редко, а её путь был длиннее. И когда мы пересекались, она почти всегда сидела.

Так, что тут у нас сегодня? Бегу по строчкам.
Эмм…
Что? Не понял.
Где-где-где я это видел?
Смотрю дальше, дальше…
А-ахренеть!
На днях читал этот текст. Нет, «читал» не то слово. Сначала «проглотил, не жуя», жадно запихивая в себя эмоции. Потом заново, с конца, с середины, с начала. Потом смаковал, облизывал, довольным котом урча под одеялом.
Опомнился, когда понял, что почти касаюсь лицом волос женщины. Она то ли заметила мой мало здоровый интерес, то ли сцена в тексте... А момент сейчас о-очень «проникновенный»… с участием двух мужчин. Завозилась, наклонилась, рукой прикрывает, а потом ещё и шрифт уменьшила. Я дальше толком не видел, но мне уже и не надо было.
Напротив неё освободилось место, и я в состоянии сомнамбулы плюхнулся на него. Смотрю теперь на дамочку и обалдеваю дальше. Хотя куда уже? Она раскраснелась, прикусила губу, морщинка между бровей случилась. Ёрзает, трёт лоб, так искренне переживает. А я будто читаю по памяти через неё. Да, там сейчас непростая ситуация у героев, очень непростая…
Но женщина, которая читает Булгакова… Хотя нет, здесь обоснуй умирает уже на первых звуках. Я же тоже люблю это бессмертное творение. При этом пребывал в диком восторге от того текста, что у неё сейчас.
С другой стороны, со мной-то всё ясно. А тут дамочка средних лет, с кольцом на пальце, вся такая… среднестатистическая. Или у нас, действительно, толерантность нынче в моде?
Мдаа… В общем, как говорил мой незабвенный и горячо любимый препод, если вас читают в маршрутках, вы либо суперпопулярный писатель, либо конспект лекций, курсовая, вопросы к экзаменам и прочее подобное.
А потом, задрав нос, я сделал ещё один феерический вывод. Люди, которые читают «Мастера и Маргариту», обладают отличным вкусом и не станут читать плохие книги.
Короче, я чуть не проехал свою остановку. Мчался домой, забыв про усталость, голод и прочие мелочи жизни.
Рассказать… хочу рассказать… чуду моему зеленоглазому.

Влетаю в квартиру, торопливо раздеваюсь. От моего нетерпения поцелуй выходит дежурным.

- Прикинь, чего щас было…

Захлёбываясь рассказом, забываюсь, увлекаюсь, не замечаю сдвинутых бровей.

- Достал ты меня своим слэшем.

- Йяя? Э-э… а кто его больше меня читает и с восторгами новые тексты рекламирует?

Ох, зря я это сказал.
Взгляд. Куда бы спрятаться? Тёплая рука скользит по моему затылку, пальцы мягко обнимают волосы.
Рывок назад. Блин, больно же.

- А кто сейчас со мной спорит? - шипит мне в ухо.

- Н-никто… - выдыхаю я.

- Бегооом… - кажется, что этот шёпот разорвёт барабанные перепонки, - в душ…

Отпускает, отстраняется, а я ломлюсь куда приказано.
Два раза обжигаюсь, три раза лью на себя почти холодную воду. Матерюсь сквозь зубы, спешу.
Потом судорожно копаюсь в ящике.
Где эта чёртова смазка? Нашёл! Й-есс! Чувствую, прилетит мне сегодня…
Выползаю из ванной, крадусь воришкой.

- Сюда.

Голос из спальни лишь подкрепляет мои опасения.
Полумрак, только мягкая подсветка.

- На пол, лицом к кровати, руки за спину.

Послушно встаю на колени. Мне связывают запястья. Мягко. Шёлк? Ага, лента. Зато быстро, чётко, хрен развяжешь.
Садится на кровать передо мной. Пальцы ноги касаются паха, потом выше. Живот, грудь, шея, подбородок… Открываю рот. Отстраняется, пятка упирается в постель.

- Поработай языком.

А вот это мы можем, а вот это мы умеем. Это мы любим. И без рук… можешь хоть глаза завязать. Не промахнусь.
Вылизываю каждый палец, выцеловываю ступню, выласкиваю щиколотки. Долго, медленно. Без спроса осторожно ползу выше. Ловлю вздохи, дрожь. Добираюсь до бедра. Аккуратно надавливаю, подталкиваю в сторону. Пусти меня. Откидывается назад, раздвигает ноги. Да, вот так.
Чуть подвигаюсь, устраиваюсь удобнее. Осторожничаю, нежничаю. Сначала вокруг, потом смелею. Подхватываю губами нежную кожу. Лизнуть, поцеловать, пососать. Сам дрожу и плыву катастрофически.
Всё. Точка невозврата. Выдыхает, отпускает, забывается, стонет. А мои яйца безбожно ломит, член требует внимания. Мне не хватает рук. Я бы чудесно разделил между ними два замечательных действия. Что сегодня такое со мной? Как подросток…
Плевать, потерплю. Сейчас твоё время. Всё для тебя. Что ты хочешь? До конца? Будет тебе небо в звёздочках.
Выгибается, прогибается, пребольно вцепляется в волосы, сжимает бёдрами, дрожит.
Шепчет. Что? Что?

- Счастье моё… - расслышал я, наконец.

О, да. Твоё. Всегда.
Господи, правда, сейчас кончу. И похрен руки, видимо, справлюсь и без оных.
Втягивает воздух криком и отталкивает меня.
Бооже, откуда у тебя столько сил, родной мой человечек?

- Ко-мне, - сипит с трудом.

Вползаю на кровать. Дрожащие руки развязывают ленту. Но ненадолго.

- На спину. Руки за голову.

Снова связывает запястья, теперь уже кое-как.

- Колени к груди. Выше. Шире.

Ноги едва слушаются. Благодарю себя за предусмотрительность. Смазкой меня ещё осчастливили, но в целом не особо напрягались.
Мн-кмх… Игрушка. Хорошо хоть небольшая, зато дофига режимов вибрации.
Асс-шш… Зачем же сразу такую скорость?
Целует, берёт, владеет.
Скользкая рука по члену сильно, жёстко.
Давлюсь воздухом:

- Так… долго… не-про-держж…

Близко. Смотрит, топит меня в зелёном море с чёрным бархатом берегов. Как гипноз. Магия, которой повинуется время, замедляя свой бег.
Плавно, бережно освобождает от игрушки и ленты.
А потом… словно хлопок в ладоши.
Моя точка невозврата. Срываюсь, набрасываюсь голодным дрожащим зверьком. Опрокидываю на спину, сжимаю, подминаю...
Твоюжемааать! Аж зубы сводит и разве что не вою. Осознаю, что закончится-таки всё толком не начавшись.
Замираю. Пытаясь хоть как-то отвлечься, ищу ответы на дважды два, а сквозь сжатые зубы хриплю несусветную чушь:

- Детка, ногами мне… меня за талию… об-вей…

Встречаемся взглядами. Изумление. Волна воспоминаний о ещё одном дивном тексте обрушивается на обоих вместе с хохотом.

- Дураааак…

Согласен, радость, он самый.
Но смех, оказывается, лучше таблицы умножения. Запредельное возбуждение отпускает.
Теперь раскручиваю медленно, мучаю, растягивая удовольствие тягучей пыткой.
Время моей власти.
Откидываюсь назад, выходя почти полностью, вынуждая кусать губы в нетерпении. Не смей, моё. Только я могу. Толкаюсь, склоняюсь, тянусь к губам. Мечется подо мной, елозит, едва держу.

- Ай, - вскрикивает, дёргается.

Чёрт, что?
Ответ врывается в уши:

Ты на влажных след оставил,
Самой вкусной сигареты,
Ты зелёными глазами
Наблюдал, как вьются змеи.

А-хаа! Нечего пульты разбрасывать, сколько раз говорил.
Отличный ритм, кстати.
Подвигаю, притягиваю…
Больше, сильнее, быстрее.
Чудо моё зеленоглазое, прекрасное, волшебное.
Да! Кричи для меня. Живи, люби, мечтай.
Наслаждайся.

Извивайся шёлком силы
И топи во мне печали.
Ночь закончится красиво,
Как друг другу обещали.

Рычу на пределе. Грань манит блеском разноцветных зеркал.
Кайф не-пе-ре-до-вааемый.
Да-вай, со-мной. Вместе. Всегда.

Кукурузными полями
Разлетятся наши души...

И мы разлетаемся мириадами золотых искр, убегая за пределы разума, реальности и суеты.
Туда, где царит тепло. Туда, где сливаются моря нежности, доброты и заботы.
Туда, где любовь рождает шедевры, где вера дарит себя без корысти.
Туда, где надежда живёт всегда.

Выныриваю под какие-то цыганские напевы. Где я?

Ну что сказать, ну что сказать…
Устроены так люди:
Желают знать, желают знать,
Желают знать что будет…

- Вы-клю-чи! - пытается перекричать музыку.

- Слушаюсь… ваше величество…

Лежу на спине. Надеюсь, сам успел, а не пришлось спихивать мою безвольную тушку. Пока лениво шарю руками, пульт прилетает мне на живот. Хорошо так прилетает.
Охтыж…
Почему-то не выключаю, а убавляю.

- Какого же… - возмущаюсь, потирая ушибленное место.

- А чего ты меня величеством?

Ой, а губы-то как надули.

- А чего в этом плохого?

- Что-то старое, морщинистое в голову приходит.

Пфф… Ну откуда такая логика? Впрочем, ясно и откуда и куда.

- А высочество? Как вам высочество? - мурчу, подбираюсь ближе, целую плечо.

Задумалися. Морщат любимый носик.

- Капризульное такое высочество, - шепчу в ушко.

- Во-во, теперь перед глазами эта звездень в пачке, - ворчит, а потом дико похоже изображает, - бабулечка-красотулечка, будьте так любезны, угостите меня кружечкой молока.

Ржом вместе, а я аж всхлипываю в плечо.
Но кружечка молока напоминает о насущном.

- А красотулечная принцесса покормит своего кошатинку ужином?

На всякий случай утыкаюсь носом в шею: мало ли ещё что по постели разбросано, но слышу снисходительное:

- Ла-адно, только в душ… я недолго.

А потом с наслаждением наблюдаю как моё нереальное, нежданное, восхитительное чудо идёт в ванную, покачивая роскошными бёдрами под тихое:

Pretty woman, walkin' down the street,
Pretty woman, the kind I like to meet,
Pretty woman, I don't believe you, you're not the truth
No one could look as good as you.
Mercy!

ВТОРОЙ!!  oldmonkey

дом не совсем такой(



Timeo danaos
Я попал сюда случайно. Так уж получилось, что за последние несколько лет на этой «рабочей» окраине мне бывать не приходилось.

Здесь почти ничего не изменилось: несколько панельных пятиэтажек в окружении частного сектора, двухэтажные щитовые дома, которые еще в сороковые выстроили как временное жилье для работников текстильного комбината. Сам комбинат, когда-то гигант текстильной промышленности, а сейчас невнятное ООО, которое сдает свои площади под склады различным фирмам и фирмочкам.

«Наш» дом все там же. Окна выходят на кольцо, где была конечная остановка троллейбуса. В морозы ты, одевшись, сидел на подоконнике в ожидании, когда заиндевевшие рога ржавого представителя общественного транспорта покажутся на горизонте, а потом быстро бежал вниз – стоянка на конечной была всего пять минут.

Двухкомнатная хрущовка на третьем этаже с совмещенным санузлом и крошечной кухней. Мы сами оклеивали ее дешевыми бумажными обоями, сами красили старые деревянные полы, а ты выкраивал куски разномастного линолеума, собирая странную мозаику в коридоре из остатков, отданных друзьями.

Тогда у нас были общие друзья и было общее будущее. Мы были безмерно, бездумно, безоблачно счастливы. У нас был дом, который мы со скрипом оплачивали из двух зарплат. Наш рацион почти целиком состоял из неполезных, но нажористых углеводов, а ты был самым прекрасным, что я видел в жизни. И самым нужным. Жизненно необходимым.

Мы проводили длинные вечера в разговорах, делились планами, ты показывал мне свои проекты - один фантастичнее другого. Ты горел так ярко. С тобой было так тепло. Кареглазое чудо в дешевых китайских свитерах с рынка.

Ты шутил, что лет через десять будешь носить только шелка и парчу. Не знаю, как в Голландии с парчой, но ты отлично выглядишь на фотографиях, которые я изредка рассматриваю в «Одноклассниках». Ты красив и успешен. У тебя есть «партнер». Но главное, ты счастлив. Уникальное состояние, которое я потерял вместе с тобой.

Я был глуп. Мне казалось, что такое можно повторить. Когда-нибудь. С кем-нибудь. Теперь, много лет спустя, я понимаю, что в древнейшем из рецептов все должно быть точно. Нельзя заменить янтарь бутылочным стеклом, а солнечный свет электрическим. И тебя заменить невозможно.

Я знаю, я пробовал. Тебя тогдашнего – веселого, бесшабашного, щедро дающего и берущего так, как будто ты имеешь на это безусловное право. Тебя усталого и отчаявшегося, кто поднимался каждый раз и, сжав зубы, шел дальше. Тебя, потерявшегося в моих объятиях, того, кто требовал обещаний – это навсегда. И я обещал.

Почему я решил, что не это самое важное в жизни? Я сейчас и не вспомню.

Теперь у меня есть квартира, которую я не могу назвать домом. Прилично отремонтированная двухкомнатная берлога в центре, но я никого туда не вожу. Есть хорошая машина. Я многого добился. Сделал карьеру. Стал приверженцем правильного питания и ежегодно обновляю абонемент в престижный фитнес-клуб.
Ради кого? После твоего отъезда из моей жизни потихоньку исчезли все те, кого я считал друзьями. Мои «отношения», чаще всего, - спонсорская помощь молодым и зубастым мальчикам, которые торопятся сдать себя в аренду подороже.

Новый год, твой любимый праздник, я встречаю в дорогом ресторане или на загородной турбазе в обществе «состоявшихся» людей. А хотел бы на полу, под искусственной елкой с тобой, винегретом и бутылкой дешевого шампанского.

«Никогда не возвращайтесь туда, где вы когда-то были счастливы». Не помню, кто сказал, но мужик явно был умный. Смешно сидеть на обочине и всматриваться в окна квартиры, в которой когда-то были мы, а сейчас тетка в замусоленном халате варит борщ. Это все равно, что сходить в гости к износившемуся сердцу, заспиртованному и выставленному в зале анатомички, в пику безупречно работающему в тебе электронному чуду современной техники.

Я бы хотел вернуть свою благополучную, размеренную жизнь тем щедрым данайцам, которые, вручив мне подарок, не сказали, чем я буду за него расплачиваться. Впрочем, в данайцах ли дело? Я сам сделал выбор. Я пытался убедить себя в том, что всегда возможен «второй шанс». Даже в аэропорту, когда ты сказал «Просто попроси и я останусь», я верил, что пишу лишь черновик, который всегда успею переписать набело. Не вышло. Я замечательно исполнил роли коня у стен Трои и Приама, распорядившегося открыть ворота.

Из разграбленного города я спас только воспоминания. Их много и каждое из них – яркая картинка, которая с годами, как полотна старых мастеров, становится все дороже. На этих картинках мы молоды, счастливы и думаем, что так будет всегда. Мы еще не знаем цену вещей и наивно пытаемся заглянуть в будущее, привстав на цыпочки у старого, оплетенного колючей проволокой забора. У нас впереди целая жизнь, которую мы обязательно напишем правильно.

ТРЕТИЙ!!  urfinj

я все же за надежду



Исходные данные для ошибки

– Что ни делается, все к лучшему… – прижимая телефон плечом к уху, стараюсь прикурить и одновременно успокоить звенящую слезами подругу. – Угу. Да, конечно. Еще как… – выстраиваю перечень моих стандартных слов-ступенек, по которым карабкается ее «песнь Ярославны».
Устало потираю лоб, насильно разглаживая межбровную складку, перечеркнувшую хорошее настроение. Колесико зажигалки раз за разом прокручивается вхолостую.
– Полный пиздец? – сочувственно кивает мне невольный свидетель разговора, протягивая свою.
– Полнейший. Подруга разводится.
– Отпаивать надо… водкой.
Мой собеседник тушит о край переполненной пепельницы сигарету. Тонкую. Дамскую со сладковатым ароматом вишни. Мой вспыхнувший интерес напарывается на едва заметную темную полоску у корней отросших волос. На губы, подкорректированные пластическим хирургом. На тонкое запястье, обвитое парой кожаных плетеных браслетов. На летящий, излишне изящный жест рукой. Мы, кажется, из одной лиги?
– Михаил, – протягивает он мне руку. – Я у вас в редактуре работать буду.
– Илья. За зарплатой это ко мне, – жму я сухую узкую ладонь.
– Обрастаю нужными связями, – дежурно улыбается он мне в ответ.

Щелкаю кнопкой чайника. Включив компьютер, подхожу к окну, рассматриваю мокрый асфальт с яркими пятнами осенней листвы. Красивой осени в этом году не получилось. Ветер фактически за пару дней оборвал листья и барственно, как старый позер молодой любовнице, швырнул под ноги осеннее золото. Небо, разобидевшись, заливает город «перемороженным» дождем. Градус моего настроения вместе с ртутным столбиком уже рухнул к нолю и угрожает сползти еще ниже. Взгляд уныло обводит знакомый до оскомины двор, на минуту задерживается на курящей паре и проходит мимо, но тут же возвращается, узнав в одной из фигур Михаила.
– Хорошее пальто, – вслух одобряю я увиденное. Тонкий классический силуэт Михаила гармонично вписывается в унылую серость двора, придавая ему даже какой-то английский шик. Вот только парень рядом с ним разбивает эту картину, как нечто инородное. Он какой-то весь чрезмерный. Слишком высокий, слишком яркий, слишком… южный, что ли, для этого времени года. Красивый. Меня раздражают его широкие жесты, улыбка, которую любят снимать в рекламе. И вот этот, собственнический, жест, которым он удерживает за руку Михаила, тоже раздражает. Почему? Может быть, потому что рядом со мной сейчас нет такого человека? Может быть, потому что такие красавцы всегда оставались чем-то недоступным? Может быть, потому что я никогда не осмеливался на такую откровенную демонстрацию?

Серые, словно стертые ластиком непогоды, дни, уныло цепляясь один за другой, вызревают в межсезонье. Я вычерчиваю денежный знак на абсолютно чистом листе, даже не пытаясь вслушиваться в речи главреда. Зачем? По финансам вопросы решаются за плотно закрытой дверью, но почему-то мое присутствие считается необходимым. Искоса рассматриваю Михаила. Безжалостный свет дневных ламп, которые не гасят уже даже днем, бесстыже обнажает правду. Он старше, чем кажется. Возраст едва заметно заштриховал уголки глаз гусиными лапками, четче обозначил носогубную складку, провел две колеи между бровей. Тридцать пять? Тридцать семь? Креативно выбритые виски, два колечка в мочке уха, невнятной конструкции теплая кофта с ассиметричным воротом и какая-то мальчишеская ломкость фигуры успешно обманывают окружающих. Вот только взгляд… цепкий, слегка уставший, умеющий прятать живые эмоции под равнодушием, выдает опыт. И свет, хирургически безжалостный свет вдруг подчеркивает выдержанность того, что спрятано под модной брендово-молодежной этикеткой.
Михаил перехватывает мой взгляд и вопросительно приподнимает брови в немом вопросе. Я, неопределенно качнув головой, даю знать, что ничего не случилось. Он еще пару раз в течение планерки оглядывается, но я успеваю отвести глаза раньше, едва заметив движение его головы.

«Ненормированный рабочий день» – понятие, обычно не касающееся меня, но квартальный отчет просто невозможно отправить днем. Поэтому домой я начинаю собираться гораздо позже, когда даже самые упертые расползаются из редакционного муравейника по домам. Закрываю кабинет и ловлю едва уловимый, уютный аромат кофе. От усталости поддаюсь желанию и иду на запах. Дверь кабинета открыта настежь, в кресле, уткнувшись почти носом в верстку, сидит Михаил.
– Вечер добрый, – неловко мнусь я на пороге. – Запах кофе коварная штука.
– Какой редкий вид ночной бабочки, – Михаил с усмешкой приглашающе кивает на кресло. – Там в кофейнике должно еще остаться хотя бы на чашку.
Я устраиваюсь напротив и с интересом рассматриваю будущий журнал. Вверхтормашковость совсем не мешает мне читать.
– Мне придется брать с тебя подписку о неразглашении, – ухмыляется Михаил. – Ты почему тут в такое время? А как же жена, дети, футбол и борщ?
Я поднимаю глаза и натыкаюсь на изучающий взгляд.
– Это не из моей пьесы, – делаю большой глоток и обжигаюсь, – и не из твоей.
– Ваша карта бита, – дурашливо объявляет Михаил. – Я бы не догадался, ты выглядишь стопроцентной арабикой.
– А я всего лишь контрафакт, но с грамотным дизайном, – делая второй осторожный глоток, откидываюсь на спинку кресла, только сейчас понимая, насколько был напряжен.
– Друг? – полночь притупляет границы, позволяя прозвучать личным вопросам.
– В свободном… падении, – признаюсь неожиданно для себя я.
– Может быть, тогда выпьем где-нибудь?
– А как же друг? Не ждет? – разрешаю я себе быть бестактным в ответ.
– Сегодня нет.

Резкая, внезапно откровенная, налетевшая, как порыв ветра, дружба втягивает меня в калейдоскоп его жизни. Я привыкаю выбираться из скорлупы собственного кабинета, чтобы перекурить с ним новость. Я узнаю, что под спокойной насмешливой маской Михаила живет немного сентиментальный паникер, который абсолютно по-женски может обыграть тысячью мыслями-сюжетами одну вскользь брошенную фразу. Я понимаю, что этот перфекционист, способный довести до инфаркта весь отдел, принимает людей целиком, со всеми изъянами и сколами характера. А еще я чувствую, что влюбляюсь.
Эта мысль внезапно колет висок и тут же окрашивается разными тональностями. Вопросительной, недоверчивой, насмешливо-отрицающей, робкой и под конец болезненно очевидной. Влюбляюсь? Зачем? Какая глупость… Мы же оба… кетчеры, и не только в постели. Нам обоим нужно то самое плечо, на которое можно опереться. Глупость. Все это глупость. Одиночество, помноженное на его обаяние. Пройдет. Пройдет? Вот только наша дружба наполняется терпким желанием физической близости. Рукопожатие, близкий контакт, случайное прикосновение, ставший афродизиаком его запах – все печет и плавит в котле грудной клетки сердце. Я превращаюсь в фетишиста, который с фанатизмом коллекционера прикипает голодным взглядом то к линии подбородка, то к открытым в глубоком вырезе модной майки ключицам, то к шраму на тыльной стороне ладони. Не-вы-но-си-мо.

– Завтра утром не подберу. Дела, – я паркуюсь у дома Михаила. – Чего завис?
Михаил набирает побольше воздуха, как перед нырком, и шумно выдыхает. Он вообще уже несколько дней сам не свой. Опять, что ли, со своим территориальные войны ведут?
– Илья, – вызревает, наконец, он.
Я мысленно морщусь. С каждым разом мне все тяжелее и тяжелее дается благородный образ хорошего друга. Хочется втиснуться в конфликт Миши и его парня, острым шипом разворошить и выдрать, вычистить под себя хоть небольшой кусок в его сердце. Но я, напялив на лицо сочувственную улыбку, выскребаю из задворок совести общие фразы про «подумать», «не спешить», «у всех бывает». Потому что это действительно так. Мимолетные конфликты семейной жизни.
– Илья… – Миша откровенно мается.
– Рожай уже, – устало киваю я на циферблат часов, – домой хочу.
– Ты мне просто скажи, что все не так. Что я навыдумывал. Что я идиот. Мы постебемся над моим самомнением, и все.
Я оттарабаниваю пальцами по рулю предрасстрельную дробь.
– Илья, мне показалось, – тонет в словесном болоте безысходности Михаил, – что ты… Ты мной увлекся? – Михаил резко выдыхает, и салон ощутимо топит тягучее молчание.
– Не показалось, – наконец пропихиваю я слова через схваченное спазмом горло.
– Илья…
– Миш. Это моя проблема. Да и вообще… пройдет.
– Давно?
Я поворачиваюсь к Михаилу, позволяя себе, наверное, впервые посмотреть в глаза, не пряча и не утрамбовывая под обложку дружбы свои эмоции.
– Тему мы закроем. Обсасывать не будем. Ок?
Упрямо сжатая линия рта и короткий кивок. Это не согласие. Это уступка. Но мне и это сейчас подходит.

После этого неловкого разговора я становлюсь не просто влюбленным идиотом. Я становлюсь беззащитным влюбленным идиотом. Михаил, добивая мою выдержку и нервы проснувшейся сверхопекой, переходит на этакий режим повышенной корректности, где все сказанное предварительно взвешивается, и оттуда вычитается то, что может поранить мое глупое сердце. А оно, натыкаясь на закрытые темы, на отшлифованные фразы, на виновато-сочувствующий взгляд, ноет и дергает, как больной зуб. Но труднее всего жить с резко возросшим дефицитом физического контакта. Мне до одури хочется хотя бы простого прикосновения.

– Миш, нам спонсоры подкинули две путевки на турбазу – горы, лыжи, все дела. Мне впихнули вместо премии. Съездить отдохнуть не хочешь? – я пододвигаю к нему два глянцевых прямоугольника, которые яркими картинками безмятежного счастья раздражают меня весь день.
– Хочу. Ты катаешься на лыжах?
– Я?
Я честно собирался отдать эти путевки Мишке и его другу, но его вопрос резко перелицовывает все мои планы. На выходные вдвоем… Вместе. Выдыхаю, мысленно ищу на дне души совесть и не нахожу даже крох. Видимо, вот эта невольная Мишкина опека и изоляция меня во имя меня же склевала ее остатки.
– Катаюсь, – осторожно киваю, еще не до конца уверенный в том, что понимаю все правильно. – Ты со мной поедешь?
– Поеду.
– Потом созвонимся, обговорим детали.
На эту фразу меня еще хватает. Хватает даже на то, чтобы дойти с каменной мордой до мужского туалета. Там, вцепившись пальцами в белый фаянс раковины, я давлюсь криком и пытаюсь унять бешеный тремор.
«Тихо ты… дурак, – уговариваю себя. – Это всего лишь поездка. Обычная. Два друга, все дела… – я смотрю в сумасшедшие глаза, отражающиеся в зеркале, и продолжаю: – Ты помнишь, как выглядит его друг? Супермен и Джеймс Бонд регулярно кончают, глядя на его фотки Вконтакте. Помнишь, да? И помнишь, что Мишка его любит? Так что расслабься, парниша, и вдыхай кислород. Горный воздух, он полезный».

Я растерянно рассматриваю оживленный поселок, снующий туда-сюда народ и вношу коррективы в свое представление о горнолыжных базах. Это все похоже на open-air party, а я ожидал суровые красоты, тишину и… не важно. Не совпало.
– Давай шевелись. Нам в тот корпус с голубой крышей. Символично, да? Я в интернете все нарыл, не смотри так подозрительно. И еще, Илья, – голос Миши становится тише и серьезнее, – надеюсь, у тебя никаких таких мыслей? Я сначала согласился, а потом додумался только…
– Миш, – накопленные эмоции вдруг желчью разливаются на языке, – хватит уже!
Буквально силой я заставляю себя заткнуться и продолжить путь. А в голове ураганом закручивается насильно обрубленная истерика. Мысленно выговаривая чудовищные в своей несправедливости вещи, я словно шаг за шагом отступаю от него, отсекаю себя от своих же чувств.
«Хватит! Хватит! – рефреном к ним пульсирует злость. – Хватит!»
Пропитанный этой злостью, я чуть ли не прыгаю, как каучуковый мячик, ношусь с нездоровым энтузиазмом по всей базе, волоча за собой прифигевшего Мишку. Злость заставляет меня обнаглеть, переродиться. Я, как порвавшийся шланг, фонтанирую накопившимися эмоциями, щедро выплескивая их на всех, кто попадает в радиус моего зрения. Теряю чувство реальности и страха и почти откровенно флиртую с теми, кто хоть чуть-чуть вызывает мерцающий отблеск интереса.
– Я не приду ночевать, – не отрывая глаз от тарелки за ужином, разрываю я наконец гнетущую тишину, повисшую над нашим столиком.
– Я догадался.

Собирая раскиданные вокруг кровати в чужом номере вещи, я стараюсь загнать в нутро вонзившееся в меня разочарование. Глубокое, стыдное, осевшее полынным привкусом чужой спермы во рту.
«Ладно… Ладно… – уговариваю я воющую как кликуша душу. – Некому хранить верность-то…»
Что же так паршиво?
Мишка не спит. Я тенью проскальзываю в душ, а вот выйти из душа трудно. Стыдно. Вроде взрослые люди. Вроде я ему ничего не должен… Вроде?
– Как погулял? – встречает меня безразличный вопрос. Мишка не отрывает взгляд от планшета, перелистывает страницы, кажется, даже не успевая заметить, что там.
– Погулял, – согласно киваю я.
Мишка стрелой вылетает из кровати и, резко развернув меня, обжигает скулу пощечиной. Я неверяще прикасаюсь холодными пальцами к вспыхнувшей щеке.
– Миш?.. – мой голос садится от изумления.
Он отодвигается от меня, скрестив руки на груди и вцепившись трясущимися пальцами в предплечья.
– Я! Ты! Я думал! Верил! Берег! А ты! – Мишка обвиняюще тычет меня в грудь, не в силах собрать мысль хоть в одну разумную фразу.
– Миш? Миш, ты чего? – притягиваю я к себе дрожащего мужчину. Несмело касаюсь губами лихорадочного румянца. Обвожу острые скулы, заглядываю в затопленные эмоциями до черноты глаза. Легко-легко целую в уголок рта. Не верю. Не понимаю. Не имею сил отказаться. Перехватываю полузадохнувшийся выдох ртом и растворяюсь в пространстве и времени. Перестаю существовать, чувствую только лихорадочно горящие губы, агрессивно, нетерпеливо и требовательно взрывающие заложенные много месяцев назад внутри моего сердца мины. Чувствую только пальцы, жадно, до синяков сминающие мое тело, отмечающие на нем следы планируемого преступления. Чувствую только, как погибаю и рождаюсь снова, чтобы пережить этот шквал почти болезненного удовольствия, разрывающего в мелкие клочья паутину нервных переплетений.
– Гооосподи! Что же я творю? – перекликается жаркий шепот с поцелуями, прижигающими мою кожу. – Что же я делаю? Зачем? Нам нельзя, – захлебываются страстью последние остатки разума.

Я прижимаюсь губами к виску, не в силах разжать руки. Тело еще потряхивает от пережитого удовольствия. Пересохшие губы саднит оттого, что оторваться друг от друга хоть на секунду казалось преступлением.
– Страшно, – шепчет Мишка, – страшно, Илья, ломать свою жизнь. Я не понимаю, как жить. Мы же совсем не подходим друг другу.
– Совсем, – соглашаюсь я с очевидным.
– Я люблю его. Тебя… тебя я не могу отдать никому. Я дрянь. Эгоистичная сволочь. Я чуть не умер, когда представил, что кто-то к тебе прикасается. Думал, либо сдохну прям тут под дверью, пока жду тебя, либо убью, как только вернешься. Что делать? Что ж жизнь такая сука-то?
– Сука, – снова соглашаюсь я и чувствую, как губы щиплет от подсоленных эмоций, что горячими каплями скатываются по коже.
– Что же будет?
– Все, что ни делается – к лучшему… Даже если все исходные данные ошибочны.

ЧЕТВЕРТЫЙ!!  Не Сергей



Допустимые отклонения

- Богдан, ты извини… это жена звонила. Мне срочно домой надо… Ну, ты понимаешь?
Богдан понимал, поэтому кивнул и махнул рукой. Мол, чеши уже лесом, подкаблучник. Друг ещё немного помялся, помямлил про то, как ему неловко бросать Богдана в трудную минуту, и, покачиваясь, скрылся в тумане. Причём буквально. В этом городе запросто можно попасть в такую штуку прямо посреди цивилизации. Никакого порядка. Богдан вздохнул. За этот вечер он потерял всех друзей. То есть не буквально, хотя и такое было, а очень даже фигурально.
Они начали пить в шесть часов вечера большой компанией из семи человек. Перемещаясь от бара к бару. Бессистемно и по-мужски. К восьми их стало четверо, и пропажу товарищей заметил даже Богдан, который вообще мало что замечал. Просто не любил замечать. Особенно, когда занят. А он был очень занят утоплением своего горюшка. Его невеста бросила, это повод.
К десяти их осталось двое. А к полуночи последний из бойцов дезертировал с линии фронта. Богдан остался один-одинёшенек на пустой улице. Ему стало грустно, и решение пойти куда глаза глядят пришло само собой. То есть ноги его пошли сами и понесли неведомо куда. Район был незнакомый, но, судя по ветхости строений, – всё ещё центр города. Туман не мешал. Он даже помогал, потому что оправдывал нежелание выбирать хоть какое-то направление.
- Блять! Куда прёшь?! – взвизгнул кто-то в длиннющем красном пальто и взмахнул ручкой с нереальными краснющими ногтями.
Богдан увернулся от пощёчины и подхватил шаткую фигурку. Как эти женщины вообще ходят на своих каблучищах? Прямо перед глазами возник красногубый рот и прошипел змеючно:
- Убери от меня свои лапы, мудак.
Следующая пощёчина до Богдана долетела. Хотя и не в полном объёме, потому что женщина поскользнулась вновь, и щёку лишь приятно мазнуло гладкой ладонью. На этот раз дамочка всё же навернулась, потому что Богдан лапы послушно убрал.
Высокая. Да что там, высоченная! Даже сидя на земле, женщина доставала Богдану до… Высокая, да. Это при том, что Богдан и сам не маленький.
- Может, поможешь мне встать, дебил? – поинтересовалась дама, протягивая ему руку, и алые ногти застыли на уровне груди Богдана, будто собираясь вырвать его сердце.
Женщина оказалась не только высокой, но ещё и неимоверно тяжёлой. Богдан с трудом поставил на ноги эту каланчу, путающуюся в собственном пальто, попутно обшарив все выпуклые места, ненароком. Ничего так, мягкая где надо, а талия осиная. Бёдра только узковаты, но Богдан любил и таких, лишь бы характер был. У этой точно был. И пахла она восхитительно…
- Не лапай! – рыкнула на него фурия, но драться больше не решилась. – Проводи лучше, скользко тут. И дебилов развелось…
Богдан покивал, дебилов и впрямь нынче много. Галантно протянул даме руку, согнутую в локте, как учили когда-то. Учить-то учили, и как с дамами обращаться Богдан знал на зубок, он даже вальс танцевать умел, но вот самих дам пока почти не встречал.
Хорошо, что Богдан в любом состоянии держался ровно и уверенно, а то навернулись бы вместе. Женщина почти повисла на нём всем своим немалым весом, ежеминутно поскальзывалась, тихо материла городские власти, коммунальные службы, погоду и Богдана. Богдан не обижался, ясно же, что это она не со зла, а просто за компанию. Да и кто их знает, этих женщин, может и вправду чем виноват. Так что теперь, разбираться что ли? Богдан благоразумно помалкивал.
- Всё, я пришла. Свободен, - неожиданно сказала женщина странным голосом, будто разминала связки.
Богдан слышал такое, у него сестра долго училась пению. Потом, к счастью, вышла замуж, и ей стало не до этого.
Богдан посмотрел на мигающую вывеску. «КЮРА АО». Контора какая-то, что ли? Это чего, посреди ночи работают? Вот у них начальник – изверг.
Дама неваляшкой докатилась до входа и была подхвачена охранником у двери, ловко, как кручёный мяч с хитрой подачи.
- Спасибо, зайка, - улыбнулась женщина этому декоративному церберу, и Богдан отчего-то заревновал. – Погода сегодня – полный пиздец. Не замёрз тут?
- Спрашиваешь! Яйца уже квадратные. Вано сменить обещал, чтоб я чаю попил хоть, так нет его, суки. Наебал, - почему-то весело заявил охранник. – Ты там пни этого гавнюка каблучком, а то я в статую тут превращусь.
- Шикарно будешь смотреться, - засмеялась женщина низкими гортанными переливами с хрипловатым налётом, от которого неожиданно запершило в горле. – Скажу уж…
Красное пальто мелькнуло в дверном проёме, как парус из сказки. Мазнул по ушам отголосок тихой приятной музыки, будто прощальное дуновение ветра. Да, Богдан всегда был романтиком, и это постоянно создавало ему проблемы. Это чепуха, что женщины любят всякие романтичные штуки. Они их пугаются. А потом сбегают, так и не согласившись стать верной законной подругой до скончания веков.
- Чего застыл-то? – внезапно спросил охранник. – Шуруй внутрь, околеешь тут.
- Я? – Богдан удивлённо ткнул себя пальцем в грудь.
- Ты. А кто ж ещё-то? Я на работе, - хохотнул охранник. - Давай, не стесняйся. Время раннее, не все наши ещё подтянулись, контингент пока приличный. Не тушуйся. Все когда-то в первый раз заходят.
Богдан разинул рот, но тут же захлопнул в связи с погодными условиями. Перечитал вывеску. «КЮРА АО». Может, турагентство? В принципе, можно и зайти. Давно пора куда-нибудь съездить, отдохнуть, как люди. К тому же там эта длинная с красными ногтями. Последний аргумент оказался решающим, и Богдан смело шагнул навстречу неизвестности, пожалев только, что нечего выпить для храбрости.
Выпить нашлось внутри. Контора оказалась небольшой уютной кафешкой. Тёплый полумрак, богатый ассортимент в баре, живая музыка. За столиками сидело человек десять от силы. Тихие, приличные на вид люди. Хорошо одетые мужчины, нарядные бабы, простые забулдыги, пара странноватых парней в ярких тряпках. Молодёжная мода всегда была бельмом на глазу отставных студентов. Богдан хорошо помнил, как передёргивало мать от его цветных ирокезов, джинсов, драных до состояния марли, и клёпаных курток. А бабка её утешала и подтрунивала, вспоминая, как та сама изводила родителей, разгуливая полуголой в боевом раскрасе индейцев на тропе войны. Так что Богдан мудро не замечал глупый вид пацанов. У каждого поколения свои бирюльки.
Посетители кафе на Богдана посматривали с любопытством, но в целом доброжелательно. Это радовало. Неприятно, когда завсегдатаи демонстрируют презрение чужаку. Даже если тебе посрать на всех, аппетит уже не тот.
Дылды в красном пальто нигде не было.
- Может быть, оставите куртку здесь? – окликнули его справа. – И вам удобнее, и гигиеничнее будет. Едят тут, а вы в верхней одежде.
Богдан обернулся. Оказалось, что тут даже гардероб есть. Бритый налысо тощий парнишка в интеллигентской клетчатой рубашке приглашающе тянул ручонки к парке Богдана. Будто пытался её подманить, чтобы сцапать и уволочь в уголок. Богдан злорадно посмотрел на куртку, та не шелохнулась. Тогда он, вздохнув, неохотно приблизился, выложил на стойку содержимое карманов.
- Возьмите только нужное, - улыбнулся парнишка. – У нас не воруют.
- Нигде не воруют, - скептически усмехнулся Богдан, но взял лишь кошелёк и телефон, а остальное сгрузил во внутренний карман куртки и застегнул молнию.
Парень утащил парку в конец первого ряда крючков, ещё не заполненного до конца. И повесил рядом с длиннющим красным пальто, аккуратно пристроенным на «плечиках». Тем самым.
- А хозяйка этого пальто где? – спросил Богдан и ещё раз внимательно всмотрелся в полумрак зала.
- Влада у бара. Замёрзшая пришла, злющая, - сообщил парнишка почему-то веселым голосом.
- Где? Не вижу.
- Так вон же, справа.
Богдан сначала не понял, а потом увидел. Нет, он узрел. В глубокой тени, создаваемой перекрестиями света низких ламп, сидела женщина его мечты. Во всяком случае, длинные ноги в гладких чулках, выставленные в разрезе платья, точно были от неё, идеальной модели женщины. Аэродинамика, чёткие линии, высокий клиренс, дорогой перламутр покрытия. Богдан затрепетал хорошо знакомой трелью влюблённости. В душе запорхали неистовые бабочки, а в паху разгорелся пожар безумной страсти.
- А ты какого хуя тут делаешь? – поинтересовалась дама, едва он только приблизился.
Заметила! Узнала! Это половина успеха! И ведь действительно, дама. Нет не так, Дама. Восхитительная в своём вечернем туалете, достойном графини или какой-нибудь… очень дамы, да. На шее бархотка с камеей. Какой вкус! Идеальные завитки волос. Ровный румянец. Аристократичные породистые черты лица. Умеренное декольте, приоткрывающее сладкую ложбинку меж пышных грудей, скромно прячущихся за винно-красным шёлком. Узкий поясок, многократно обвивающий тонкий стан и ложащийся игривыми кистями на гладкое бедро. Грация в каждом движении. Шикарный жест, которым она стряхнула пепел от папиросы в изящную пепельницу. Манящее покачивание соскользнувшей с совершенной пяточки туфельки на высоком хищном каблуке. А всё вместе производило впечатление настоящей дамы, о какой Богдан мог только мечтать.
- Ты тупой? – спросила Влада.
Какое божественное имя – Влада. Как оно ей подходит. Влада. Тут и право обладания, и покладистость, и ладность фигуры.
- Мась, налей дебилу водки. Похоже, у него мозг ссохся, размочить надо, - обратилась дама к бармену, почти воркуя.
Богдана снова кольнула игла ревности. Он выпил предложенную рюмку, не почувствовав вкуса напитка, и отказался от порезанного дольками лимона. Лимонов он на сегодня сожрал достаточно под коньячок. Влада одобрительно хмыкнула и протянула ему серебряный портсигар с папиросами. Богдан с благодарным кивком взял одну. Уселся на высокий табурет у стойки. Блаженно принюхался к угощению. Табак был отменный, ароматный, с явной добавкой какой-то трубочной смеси. Богдан прикурил от протянутой барменом зажигалки, затянулся. С наслаждением выпустил дым. Спустя три затяжки, медленных, тщательно смакуемых, он с сожалением затушил истлевшую папиросу. Жаль, что не удалось растянуть хотя бы на шесть затяжек.
- Силён… - уважительно протянула Влада, прицокнув язычком.
Богдану налили ещё водки. Потом ещё. А потом мир подёрнулся дымкой, и начались странности. Первым делом к Богдану подошёл рыжий мальчик в распашонке до колен и спросил, не угостит ли его чем-нибудь такой приятный мужчина. Богдан немного удивился наглости молодёжи. А Влада расхохоталась своим невообразимым смехом и прогнала нахалёнка.
Потом они с дамой имели светскую беседу. Тоже довольно странную. Сначала Богдан что-то путано рассказывал о себе. Потом Влада с улыбкой снова уточнила, что он забыл в этом «гадюшнике». Богдан заступился за уютную кафешку, бойко и горячо нахваливая атмосферу, освещение и интерьер, а также чистоту крепких напитков. Влада смеялась так, будто слушала свежий анекдот. Она вообще очень много и искренне смеялась. Настолько много, что Богдан немного смутился.
- Я кажусь тебе смешным? – спросил он и напрягся в ожидании ответа.
- Ну… - Влада неопределённо взмахнула ручкой, рассыпая пепел по барной стойке, и задорно улыбнулась, - допустимые отклонения.
Спустя ещё пару рюмок Влада заставила Богдана выпить зелёного чая без сахара и съесть какого-то безумно вкусного горячее варева, которое назвала крем-супом. Богдан съел бы ещё с десяток таких крошечных порций, но постеснялся показаться даме проглотом. Ей же всю жизнь ему готовить, кормить. Зачем пугать раньше времени? Да, Богдан уже точно знал, что не упустит женщину своей мечты и непременно женится на ней вне зависимости от её личных планов. Хватит с него неудач. В этот раз он не будет разводить романтику и молить о согласии. Мужик он или погулять вышел? То есть, вышел, конечно, и гуляет, но мужик.
Беседа перешла к темам спорта, политики, автомобилей и живописи. Богдан был приятно удивлён тем, насколько дама оказалась подкована в большинстве вопросов. Они азартно поспорили о бразильском стиле футбола, пенсионном страховании и о том, являются ли комиксы настоящим искусством, но в отношении дисков, карбюраторов и моторных масел нашли полное взаимопонимание. Влада стремительно превращалась из банальной женщины мечты в архиманиакальную идею-фикс. Богдан чётко понял, что больше не сможет без неё жить и никогда не посмотрит на другую женщину с такой неизбывной любовью и обожанием.
- Всё, Мурзик, мне нужно немного оправдать свою хвалёную зарплату. Посиди тут, - приятно пропела Влада, и Богдан с гордостью отметил, как изменился её тон, и что он сам явно перестал быть дебилом и хером с горы.
Предстоящая разлука несколько напрягала, Богдан предчувствовал душевные страдания и приготовился как следует поскучать. Однако в туалет хотелось давно и болезненно, а в присутствии дамы интересоваться маршрутом у бармена он не решался. Теперь представился случай, и Богдан не преминул им воспользоваться, стоило Владе исчезнуть из поля зрения, полыхнув язычком алого пламени на шёлковом подоле.
Богдан легко разыскал туалет с изображением писающего мальчика в половину двери. Ряд писуаров пустовал, зато обе наглухо закрытые кабинки были заняты и, судя по звукам, не всем оказалась полезна местная еда. Богдан пристроился точно посередине ряда, по его наблюдениям, эти писуары использовались реже и были значительно чище. Расстегнул штаны, вытащил измождённого друга и с облегчённым выдохом приступил к важному делу.
Ему помешал давешний рыжик: пристроившись у соседнего писуара и выгнувшись немыслимой любопытной дугой, он уставился на интимный процесс. Член Богдана и так пребывал в состоянии стресса от долго сдерживаемых потоков. Стресса, усугубленного ещё и предсказуемым побочным эффектом от алкоголя, в просторечье именуемым «кому бы присунуть», то есть желанием абсолютно неосуществимым на данный момент и от того особенно томительным. А от повышенного внимания нахалёнка член совсем сник. Прекратить процесс блаженного сливания жидкости он уже не мог, зато стал менее… управляем и норовил спрятаться, оросив штанину. Богдан пресёк эти поползновения, но отнёсся с пониманием к текущей проблеме товарища.
- Брысь! – рявкнул он на ухо пацану командирским голосом.
И с весёлым удовольствием пронаблюдал, как тот подпрыгнул от неожиданности, забрызгал часть стены и соседний писуар, быстро запаковал своё хозяйство и вылетел вон. Следом что-то грохнулось в одной из кабинок, звуки в ней затихли. В другой же напротив перешли в первоклассное соло, громкое и выразительное, на одной длинной переливчатой ноте облегчения. Пошло, видать, там дело у мужика.
Вернувшись в зал, Богдан получил от бармена совет сесть за столик у сцены, на которой музыканты неспешно наигрывали что-то ненавязчиво модное, и ещё чашку мочегонного зелёного чая, от которого Богдан решил воздержаться, и попросил ещё тарелку того супа, только побольше. Официантка прискакала через несколько минут, видимо, блюдо было дежурным. Хорошее заведение. Надо бы чаще сюда заходить. Богдан похлебал вкуснятины. Осмотрелся. Народу прибавилось. В расплывчатом мареве чуток расфокусированного зрения ему показалось, что солидный мужик у окна слишком не по-семейному обнимает сынишку. Но этот сынишка выглядел достаточно взрослым, чтобы решать проблемы самостоятельно, к тому же никакого недовольства не выказывал, а лишь индифферентно пялился вникуда, автоматически перемалывая челюстями картошку фри.
Внезапно все оживились, даже полусонный лысый бородач за соседним столиком открыл оба глаза и оторвался от изучения этикетки на своей бутылке. Все смотрели на сцену, Богдан тоже посмотрел. Автоматически хлебнул ещё супа и уронил ложку. На сцене возвышалась Влада. Невероятная. Сверкающая в свете направленного на неё прожектора, или что там за хрень под потолком у них висит. Богдан забыл, как дышать. А потом и вовсе забыл о необходимости такой жизненно важной функции организма, стоило Владе запеть.
Её низкий голос был очень хорош. Пусть не такой, как у эстрадных див, но зато как Влада передавала с его помощью эмоции. Простенькая блюзовая песенка о любви с привязчивым лёгким мотивом звучала в её исполнении глубже и, как ни странно, нежнее. Богдан окончательно пропал. Потому что дама, отлично разбирающаяся в автомобилях, умела чувствовать. Она точно знала, о чём поёт. И это Его Женщина. Во всех смыслах. Или не во всех, но только пока.
Песня следовала за песней. После особенно романтичной композиции парни за соседним столом неожиданно принялись целоваться. Богдан неловко огляделся по сторонам, выясняя, видел ли это ещё кто-нибудь, высматривая, с кем бы ошарашенно переглянуться и поржать… Кандидатов не было. Ещё одна пара мужиков так же увлечённо целовалась, а компания парней за соседним столиком поглядывала на них то ли со снисходительной мудростью пессимистов, то ли с откровенной завистью. Ржать точно никто не собирался. Богдан усиленно заморгал в растерянности. Совсем близко кто-то вздохнул. Богдан дёрнулся. На соседнем стуле сидел непонятно откуда взявшийся мужик в отличном костюме.
- Влада очень талантливая, - сообщил он Богдану очевидное. – Голоса, конечно, никакого. Да и на лицо – натуральная лошадь. Но талант неоспорим. Тем и берёт.
- Сам ты… лошадь, - зашипел Богдан на этого типа.
Вот правильно Влада говорила, дебилов развелось, что грязи.
- О, прости, - доброжелательно вскинул руки мужик. – Я не знал, что ты влюблён. У нас тут это не частое явление, знаешь ли. Жёсткий мэн стайл, понты и розовые сопли о несуществующих чувствах. Впрочем, я злой человек и склонен преувеличивать. Вон те ребята, - тип указал на давешних отца с сыном, - они очень давно вместе. Ты не смотри, что Давид несколько… в возрасте. Заяц тоже не так юн, как кажется, и подозреваю, он родился уже взрослым. Я в их отношения верю. Иногда.
Богдан не стал демонстрировать глубину шока, в котором оказался по самую маковку.
- Типа, у вас это нормально?
- Это везде нормально, - фыркнул мужик и игриво подмигнул. – А в нашем уютном мужском клубе - в особенности.
Богдан, с трудом поскрипывая шестерёнками, начал понимать, где оказался. Кто такие эти мужчины, парни и мальчики. Он с подозрением присмотрелся к женщинам. Женщины выглядели более чем подозрительно, особенно та, в жёлтом платье и диких чулках в клеточку. Мужик явно перехватил его взгляд и отчётливо хохотнул:
- Догадываюсь, о чём ты думаешь, но нет, это как раз самая настоящая женщина. То есть родилась таковой. Ума не приложу, зачем она сюда таскается. Но ведёт себя тихо-мирно, мы привыкли. Вроде как родная уже.
Богдан проморгался, но жёлтая осталась мужеподобной тумбой с неженским лицом. Врёт он всё, этот типчик в костюмчике. Прям все тут… Богдан отчётливо вспомнил рыжика, опасливо поискал его глазами.
- Коська не злой, дурной немного, - сразу понял его мужик. – Ты не сердись на него. Характер такой… больной немножко. А так безобидный.
Богдан сглотнул, и его взгляд упёрся в высоченную Владу. Мир пошатнулся, дал суровый крен влево, но не рухнул. Женщина мечты вкупе с идеей-фикс удержала его на крепких, чуть широковатых плечах. Как она там сказала? Допустимые отклонения? Допустимые? Богдан сжал зубы, останавливая пьяное торнадо мыслей, образов, смутных видений. Подозвал официантку и потребовал ещё водки.
Будет трудно. Особенно жениться.
Мужик ещё что-то рассказывал про посетителей кафе, про жизнь в целом, морщился от вонючего дыма крепких сигарет Богдана, пил, философствовал, снова пускался в сплетни. Богдан щурился и слушал в пол-уха, прикуривал новую. Влада уже ушла со сцены, и мир слегка провис, надавливая на темечко. Богдан смирился с тем, что его жизненной необходимостью оказался мужик в юбке. Бывает и хуже. Хуже, когда вроде и баба, и между ног, как надо, и сиськи по полпуда, а на деле ни то ни сё, ни любви, ни ласки, ни поговорить, и от одного взгляда её суровых мужицких глаз внутри сжимается пружина соперничества за права на яйца. Кто и что их делает такими? Богдан думал не раз и не два, но не нашёл ответа, кроме банального «жизнь». А вот так, как Влада, выносить в мужском теле концентрат истинной женщины, не всякой бабе дано. Ну и хуй с ним, с хуем, Богдан привыкнет. А в морду не скажет никто, что пидор, когда его женщина круче любой, что родилась с дыркой в нужном месте. И пусть это попробует кто-нибудь оспорить. А детишек они усыновят, штук пять-шесть. Богдана накрыло волной романтичности, крепкой и вкусной, как папиросы Влады. Душа зацвела. Бутоны надежд лопнули махровыми розами, развернули свои лепестки и заполнили пустоту. Голова окончательно закружилась.
Богдан потёр глаза, повернулся к мужику, но на месте того маячило красное пятно. Сфокусировал взгляд. В расплывающихся линиях появился определённый смутно знакомый порядок.
- Влада, - улыбнулся он.
- Нажрался всё-таки, - вздохнула дама. – Что ж вы все… то алкаши, то… - она отчаянно махнула рукой.
- Ты выходишь за меня замуж, - как можно трезвее сообщил ей Богдан. – Завтра… Хотя нет, завтра у меня командировка в Рязань. Вернусь и поженимся. Тебе что привезти?
- Грибы с глазами, - процедила Влада. – Пиздуй домой, проспись. Я скажу Маське, чтоб такси тебе вызвал.
- Нет, я люблю тебя и никуда не пойду, - твёрдо поклялся в вечной верности Богдан.
- О-ху-еть… И часто это с тобой? – сочувственно спросила Влада, устало облокотившись о стол.
Богдан сначала кивнул, в том смысле, что часто. Потом помотал головой, давая понять, что вот чтоб прям так, в первый раз же ж. А потом схватил Владу за руку и потянул к себе, чтобы закрепить отношения глубоким поцелуем. Влада не оценила его любовного порыва и так дала в ухо, что искры из глаз полетели, а голову заполнил тёмный туман. Сквозь вязкую субстанцию пробивались ощущения и звуки. Богдан отдыхал. Потом враги голосом Влады требовали назвать место дислокации его части. Богдан был почти уверен, что не выдал военную тайну. Потом его куда-то тащили, матерясь и порыкивая. Зачем-то пытались на него что-то напялить, толстое и шуршащее, щекочущее щёки мехом. Богдан был против и выражал протест. Русские не сдаются! Кажется, он упал. Или пытался ещё немного отдохнуть. А потом лица коснулся первый осенний морозец.
Послушно сделав несколько шагов, Богдан понял, что вот теперь хорошо, теперь мир свеж и почти безупречен. Наши победили. Он приоткрыл глаза и увидел внизу полы длиннющего красного пальто. Проведя анализ ситуации и сопоставив факты, пришёл к выводу, что его бренное тело волочёт женщина мечты. Ещё один плюс в пользу её сильной природы. Баба бы так легко не тащила. Ну, не совсем легко, пыхтя, рыча сквозь зубы проклятия, изредка хлюпая мокрым носом, но упрямо тащила. Богдан приосанился, но чуть не завалился на спину и в дальнейшем вёл себя дисциплинированно, даже старался идти сам.
Мозг прощёлкнул и выдал новую порцию гениального. Надо объяснить Владе, что он не против того, что она мужик. Богдан попытался. Но он и так не был мастером разговорного жанра ввиду своей молчаливости, а из-за всех переживаний у него выходило что-то малопонятное даже ему самому. Сначала он пытался рассказать о толерантности и других умных вещах, но Влада его явно не слушала. Тогда Богдан начал врать. Врать душевно, цветисто и с огоньком. Рассказал о том, что ему очень нравятся мужики, да и вообще он только и делает, что с мужиками спит, прям работать некогда, поесть забывает.
- Ты пожарник, что ли? – заржала Влада и покачнулась, они упали на промерзшую зелёную траву.
Богдан распахнул глаза. Над ним качалось светлеющее серо-фиолетовое небо. Надо же, туман рассеялся.
- Вла-а-а-да, - разулыбался Богдан, - Я вот такую… такого всю жизнь искал.
- Долбоёб, всё пальто испачкал, - ворчала Влада, пытаясь подняться.
Богдан притянул её к себе, не давая сбежать. Заглянул в глаза. Ну да, на мужика похожа немножко, но для него точно самая красивая. И никакая не лошадь, просто очень интересная, нрде… нар… нидринартна… необычная. В глазах Влады что-то мелькнуло, мудрое и печальное.
- Ну вот скажи мне, Мурзик, вот какого хуя, как встретишь мужика, который тебе понравится так, что вот сердце ёкает, так он обязательно либо алкаш, либо дебил, либо гей, либо всё вместе? Я что, не так как-то устроена? Вот за что мне это?
- А эти… геи-то тебе чем не нравятся? Я не очень разбираюсь… типа не туда как-то? Ну… жопой типа? – Богдан сник под насмешливым взглядом.
- Мужиков любишь?
- Ну! Обожаю ж, мля. Нахуй баб! – Богдан потянулся за решающим поцелуем, но нарвался на удар локтём под рёбра, скукожился и жалобно посмотрел на свою даму сердца.
- А я не мужик, - злобно зашипела Влада, схватила его руку и сунула себе между ног.
У Богдана весь хмель слетел, и проснулось в штанах. Он даже не сразу врубился, что не так. Потом допёрло, когда и слова Влады доползли до мозга. Члена не было. Богдан просунул руку поглубже, получил по морде, но успел убедиться в отсутствии яиц. Задумался ненадолго. С некоторым неожиданным для себя сожалением пересмотрел план женитьбы. Понял, что кругом сплошная выгода и экономия - детей можно самим делать. Пожал плечами.
- Допустимые отклонения.
Весь оставшийся путь до дома Влады Богдан каялся во вранье и объяснял, что слегка преувеличил некоторые факты. Посвятил Владу в план их дальнейшей совместной жизни. Та всё ещё злилась. Долго. Но когда Богдан начал объяснять ей причины своего решения, про женщину мечты, про истинную женственность и… В общем, едва стал заметен интерес со стороны Влады, Богдана понесло и весьма удачно. Откуда только красноречие взялось? В прихожей они уже целовались.

Спустя четыре месяца Влада и Богдан завели щенка. Влада назвала его Казимиром Богдановичем и повсюду таскала с собой, даже когда щенок вырос, и его лапы уже свешивались до пола. Богдан не возражал, он был счастлив и убеждён, что Его Женщина сама отлично знает, как надо. Тем более что с таким щеночком она смотрелась ещё оригинальнее. И только спустя две попытки сделать Владе женский паспорт и пожениться он впервые загрустил.
- Непутёвые мы все какие-то, - сказал он, отлёживая брюхо на диване и глядя на то, как Казик уплетает семена из коробки с надписью «Трава для собак». – Неправильные.
Влада улеглась на него сверху, обняла руками и ногами, ткнулась носом в шею.
- А мне нравится. Какие есть. Лишь бы совпадали друг с другом. Вон Казик семена жрёт, а мне всё равно лень было их проращивать. Совпадаем.
- Допустимые отклонения? – хохотнул Богдан не устаревающей семейной шутке.

Вторая часть моба тут zosiapupkina.diary.ru/p200796046.htm