21.03.2017 в 23:15
Пишет
A.Raff:
"Случайность-предопределенность-выбор." Рассказик
Я обещала
Motik71 написать рассказ по одной картинке. и я его пишу, - с удовольствием. Уже больше половины, так как выходит объемнее, чем предполагала. Но не могу сказать сроки, есть непрогнозируемые вещи, мешающие регулярному труду над текстом))) Но вот увидела тут недапвно у Иланы картинку, которая прям вцепилась в мозг. И неожиданно на нее появился рассказик, - не самый виртуозный, без много_глЫбины и с неоригинальной схемой:
спойлерспойлерспойлерправильного возрастного успешного героя, - конформиста "под среду и мнения", увы, как-то стало не удовлетворять положение - а тут, бац, встреча))) Да еще и с прошлым Но вот очень уж захотелось именно так. Постаралась не накосячить
Мотик, пусть этот рассказик будет как-бы извинением за то, что тяну с тем. Спасибо большое за понимание.
Сорри за возможные очепятки.Картинка.
Идеально выложенная руккола дробно щебетала Макару с тарелки Алисы: «Не правда ли, я прекрасно соответствую высокому рейтингу ресторана? Вы с Алисонькой тоже смотритесь гармонично. Безупречная пара в безупречном месте». Коньяк же язвительно подмигивал: "Горский, а не надоело тебе в 47 лет изображать вечного жениха на выданье, может, пора сказать миру и самому себе: "Ша, финита ля, полтинник скоро, задрало прятаться, поэтому ставлю точку в интриге «Горский и девочки», новый сезон сериала будет называться "Горский и геи", первая сцена: Макар радостно ебется с мужиком". Съеденный стейк из желудка иронично ржал: "Да ты что, братан коньяк, он на подобное никогда не решится, он же годами озирается, не засек ли кто, у него же образ правильного во всех отношениях с идеальной стрижкой, деловыми ужинами и консервативными трусами». Руккола негодующе перебивала: "Как вам не стыдно, извращенцы, перестаньте настраивать Макарушку против девочек. Не смейте его провоцировать".
Макар ответил салату: "Никто меня не провоцирует. Не городи чушь". Руккола фыркнула. Алиса выверенным движением положила холеную руку Макару на плечо и красиво заглянула в глаза: "Дорогой, все хорошо? Кто провоцирует? Власенко? Он ведь не справляется? Вот я как чувствовала, что не надо было ему доверять должность зама. Помнишь, советовала повременить".
далееМакар машинально кивал, прислушиваясь к желудку: тот бубнил нечленораздельно, удавалось разобрать лишь отдельные слова: "Зануда... Скучный... Трус Трусович... Жизнь по-линейке... Что вспомнишь-то?.. Другие имеют жизнь, а тебя жизнь имеет..."
Алиса, воодушевившись тем, что Горский не перебивает, продолжила: "Власенко не нашего круга. Деревня. Макар, ты видел его обувь? А ногти? А волосы? Хочет, пусть одевается хоть в сэконд, но когда он лицо твоей компании, - обязан соответствовать твоему статусу и рейтингу. На Власенко свет не сошелся, есть Паша Кравец, помнишь, я тебе про него рассказывала, молодой, перспективный. Паша с ходу все понимает. И, между прочим, субординацию тоже, а твой Власенко слишком много на себя берет, то, что вы вместе учились, еще не показатель его незаменимости. Такому спровоцировать тебя только в радость. Он же завидует…"
Горский попросил Алису закрыть тему Власенко, обсуждать это не намерен, они друг друга полностью устраивает, а субординация нужна таким, как зеленый амбициозный Паша, а не опытному прожженному Власенко. Алиса хотела что-то добавить, но передумала. Макар снова переключился на стейк в желудке, продолжавший сыпать саркастическими комментариями про тряпку-Горского, ткнув себя указательным пальцем под ребра, вслух посоветовал куску мяса заткнуться. Так и сказал: «А ты вообще заткнись». Вилка с рукколой в руке Алисы дрогнула, жалобно запричитала: "Фууу, Макар, ужасно, ужасно грубо, ты оскорбил девочку". Горский сказал салату, что б тот прекратил вмешиваться. Алиса сжала кулачки и обиделась: она-де не вмешивается, а желает лучшего, все ее советы направлены исключительно на защиту благополучия Макара.
Он извинился: очень устал, вспылил необоснованно из-за... из-за… ее салата. Алиса сделала вид, что поняла, но Макар знал, в ее ежедневнике сегодня появится запись: "Позвонить психотерапевту насчет М., теряющего контроль от чужой тарелки с рукколой". Коньяк захохотал: "Н-да, Горский, а ведь когда-то ты был другим. Горячим, смелым, вольным, в драных штанах и... Помнишь концерт "Алисы"? Макар помнил. И себя пылкого, бесстрашного, свободного помнил. А уж как помнил тот концерт "Алисы" - лучше не вспоминать. Кивнул бокалу: "А после «Алисы» было еще круче". Неугомонный пьяный коньяк запел: "Там, где забыто свое – проецируют чье-то. В шкурной борьбе дележа доминирует власть. Если не ставить вопрос: для чего ты? И кто ты? Очень легко превратиться в безликую масть".
Горский одним глотком допил его, присоединив к стейку, - теперь они орали из желудка на два голоса: "Пережидать, когда рушатся старые схемы, тихо сопеть в одеяло под натиском лет, быть, как бы, не при делах, пролетать мимо темы, линии жизни, сверяя по сводкам газет".
"... Линии жизни сверяя по сводкам газет...", - рядом с Горским, одетым в дырявые «Lee» и берцы, Кинчеву фальшиво подпевал рослый сутулый парень с ирокезом. Толпа притерла их друг к другу, то напирая сзади, и тогда Макар оказывался впереди него, чувствуя как в задницу тычется хуй ирокезного, то толкала назад и он вставал за спиной парня, елозя по его бедру вставшим членом. С каждой песней движения становились откровеннее, в ход пошли руки, на "Стрехе" парень залез ладонью Горскому под пояс, на "Все это рок-н-ролл" Макар протиснул руку тому в штаны. Потом – шалая ночь. Дурь-одурь! Адреналин, откровенность, дикое желание. Добежав до глухой подворотни, драли друг друга неласково, размашисто, пробивая до сердца. Сумасшествие... Залезли на крышу дома-модерн на Зверинской и там, под косым ливнем катались по скользкой крыше, хватали, бросали, кричали. Рассвет встретили в кабине поливальной машины, пробравшись в технический гараж. Пообещав еще раз увидеться, попрощались и разошлись по своим делам. Будто утро смахнуло безумие. Но оставило в памяти каждый час той ночи. Константин... Горский через все долгие годы помнил лицо парня, - от родинки на левой скуле до формы носа.
А потом Макар спрыгнул. Решил, для достижения поставленной цели: бизнес-деньги-власть, - разумнее не быть геем, - в конце концов, привыкнуть можно к чему угодно, даже к девочкам в постели. Тем более, когда завязывается выгодное партнерство с самим Шестухиным, - влиятельным и суровым дельцом, консерватором и противником любого «разврата». Гея-Горского он бы к себе не подпустил. Рассудив, что наступил момент, когда пора снимать неформальные джинсы, облачаясь в одобряемые бренды, Горский стал лепить себя нынешнего. Довольно успешно. Вот уже пятнадцать лет как числился в завидных холостяках и ловеласах одновременно, управлял большим делом, в список Форбс не входил, но на недостаток средств не сетовал. Иногда встречался с мужчинами, но делал это осторожно, мимоходом, типа "шел-шел, увидел, спустил, забыл, пошел дальше"...
- Макар, Макар, ты слушаешь? Что значит, "после Алисы было еще круче"? С кем? У тебя кто-то есть? Малинина? Не молчи! Молчишь? Точно она! Я знала, знала, не отстанет. Макар, да объясни, что ты имел ввиду. Господи, какое лицо у тебя странное. Может, я паникую зря? Успокой меня! Макар, все в порядке?
Голос этой Алисы доносился словно сквозь вату, той – как из огромных динамиков. Горский понял, он поет вслух: "Если не ставить вопрос: для чего ты? И кто ты? Очень легко превратиться в безликую масть".
Замолчал. Стейк, коньяк и руккола тоже притихли.
- У тебя голова болит? Какая масть? Ты о картах? Ты болен? Странный сегодня. Ау, Макар, это я – Алиса! И я волнуюсь. Ты ничего не хочешь сказать почему после меня лучше?
Горский потряс башкой, быстренько приклеил одну из своих самых обаятельных смиренных улыбок: "кисонька, прости, если обидел, я мужлан, а ты принцесса, заинька, не сердись". Поцеловал Алису в щечку, погладил по запястью, уверил, что слова - дурость, сказанная в прострации, ничего не болит, устал. Она успокаивалась, но Макар знал, сегодня в ее ежедневнике появится еще одна запись: "Разузнать где с кем Малинина, подумать нанять детектива..."
Они поговорили ни о чем, обсудили ничего.
Вдруг у Алисы вытянулось лицо. Исказилось. Она очень старалась держать маску отстраненного не любопытства, однако удавалось плохо. Ротик приоткрылся, головка осуждающе качнулась, глазки расширились.
- Макар, посмотри. Только не оглядывайся, сбоку. Господи, ему же, наверное, под пятьдесят, а то и больше, ужас какой. Фрик. И, точно говорю, стопроцентный пи… голубой. Даже не скрывает. Я когда работала у Кирюши, - насмотрелась на таких панков-рокеров. Один в один.
Горский незаметно скосил глаза. Стул пропал из-под задницы. В желудок со всей силы вмазал невидимый кулак, вызвав у стейка с коньяком матерный вопль. Потому что сбоку от них сидел... "Алиса". Та же родинка. Вместо голых щек – борода. Стало душно, жарко, Макар дернул узел галстука, зажмурился. Открыл глаза. Не исчез. Снова зажмурился, снова открыл. Посмотрел в упор. Долго. Константин тоже. Пристально.
Алиса зашептала, мол, неприлично. Горский попросил помолчать. Алиса надулась. Макар разглядывал. Рослый. Заматеревший. Взрослый. Нет: без возраста. Сумел раздвинуть границы времени. Ирокез. Он уж точно не безликая масть. Спокоен, уверен, неуязвим. Такой как есть. Как был. Каким будет. И плевать ему на «если бы»… В отличие от Горского.
Встал. Подошел. Спросил разрешения присесть. "Алиса" кивнул.
- Мы знакомы?
- Да. Были.
- Давно?
- Давно.
- Долго?
- Коротко.
- Где?
- Ночь.
- Когда?
- В начале 90-х.
Константин присвистнул.
- Хорошо я, однако, сохранился. Тебя зовут?
- Макар. Ты Константин. С ирокезом.
- Почему бы и нет? Хочу. Могу. Слушай, а я не могу тебя вспомнить. Что-то проскальзывает, но, увы…
Макар дышал тяжело, тер рукой горло, переводил взгляд с татуированных рук Константина на тонкую белую чашку кофе, с черной серьги в его ухе на край скатерти. Сглатывал. Нервничал. «Алиса» усмехнулся.
- А, понял. Ты из этих строгих бизнесменов в годах, которые по молодости числились свободолюбивыми бунтарями, а потом выбрали иной путь, где вправо-влево нельзя –общественность осудит. Не ново.
Макар молчал.
- Ну, раз ты ко мне подошел, в наши-то годы, да еще и на глазах своей спутницы, - Константин раскатисто весело рассмеялся, - значит до конца не засохло, значит, тебе важно. Почему бы и нет? Всегда «за» хорошо провести ночь.
- Алиса...
- Что?
- Концерт "Алисы" в Питере. После. Ночью. Дождь. Зверинская. Поливалка.
- Точно! Да! Ты был охуенным. Чумовым! Без башки, напористым, жадным. Я долго вспоминал, хотя обычно забываю разовые встречи.
- Ты тоже. Трудно было забыть.
- Но нужно, так?
- Был уверен, что да. Старался. Странный разговор. Странная встреча. Хотя, мне кажется, чувствовал именно сегодня. Все вело.
- Может быть, может быть. Говорят, каждый из нас в жизни обязательно повторно встречается с теми, кого очень хочет забыть, что-то вроде проверки на правильность выбора.
- Видимо, да.
- Твоя девушка меня сейчас живьем съест.
- Алиса.
- Ее зовут Алиса? Ирония, однако.
- Поговорю с ней.
- Подумай, прежде, чем крушить схему. Последствия придется разгребать.
- Разберусь.
- Ну что ж. Сегодня я свободен. Можем попробовать вытряхнуть тебя из скорлупы.
- Через два часа позвоню.
- Идет.
Константин записал номер на салфетке.
Алиса окатила Макара ледяным взглядом. Горский извинился, сказал, что отвезет ее домой, нет, не останется, потому как встречается после со старым другом, да-да, тем, кого она назвала фриком. Завтра всё объяснит подробнее. В машине Алиса кричала:
- Ты меня бросаешь... Ты меня, козел, бросаешь. Вот так внезапно. Вижу, чувствую. Господи, ну почему не везет. С ума сошел, Макар? Что ты творишь? Он же выглядит пи… плевать, как пидором, он такой, я знала, очнись, Горский. А мне что делать? Нет уж, дорогой, если ты меня бросишь, я всем расскажу. Про этого и тебя. Так и знай. Ноги об себя вытирать не позволю. Молчишь? Не опровергаешь? Значит, я права. Права? Молчишь… Права. Бросаешь. Ненавижу. Ненавижу. А, может, Горский, ты сам пи… плевать, пидор? Ничего, ничего, я узнаю, выведу. Чтоб и тебе было так, как мне сейчас. Только попробуй бросить, всем всё расскажу, не отмоешься, а после никто уже не будет задумываться, где правда. Ненавижу. Молчишь? Хорошо. Господи, ну что я не так делала? Ненавижу. Зачем мы пошли сюда? Мне интуиция от мамы досталось, она нюхом чуяла, когда плохое произойдет, еще не случилось, а она знала. И я знаю. Бросаешь ты меня, Горский. Ну-ну… Почему же так, что я сделала?
Макар слушал, бормотал извинения, обещал объясниться. Завтра. Снова извинялся. На душе было гадко, стыдно. Не страшно от угроз и предположений Алисы, сам удивлялся, но нет – не напрягался. Разгребет. Или пошлет. В конце концов, не в гроб ложится. Придумает. Отвратно было от ее правоты: он знал – бросает и она знала – бросает. Алиса не виновата, имеет полное право считать себя преданной. Обманутой. Заслужил Макар упреки, заслужил "козла", заслужил угрозы. Алису было жалко... От себя было противно.
Но сделать вид, будто сегодняшней встречи не было, не было песни, подначивания стейка и коньяка, не было мыслей о свободе от себя такого, - Макар тоже не мог. Не мог. Словно крышка, прибитая метровыми гвоздями, взрывом взлетела в воздух и из ящика на свободу вырвалось прошлое Макара, - то самое настоящее прошлое, которое он, - что уж теперь врать себе, - очень хотел видеть и в будущим. Код для Обзоров
-
-
22.03.2017 в 23:11-
-
28.03.2017 в 21:23-
-
29.03.2017 в 12:51Nadhart, Спасибо, мне очень приятно)))