Любовь - это бесценный дар. Это единственная вещь, которую мы можем подарить и все же она у нас остается.
Любимые мои ПЧ и мимопроходящие) наша с urfinj игра, вернее, мои слабые попытки научиться писать лучше уровня ясельной группы) заинтересовала других, поэтому было решено сделать её всеобщей)Я дам несколько слов, а все желающие будут тепло встречены )моё слово-ваша зарисовка, драбл) размер, рейтинг, жанр любые)
На выбор: зажигалка, дождь, светофор, ухожу, окурок, перчатки, жетон, где-то, тупик,ты сказал, малина, навсегда, след, шрам, прошлое, сливки)Можно предлагать друг другу, если появятся желающие)
Новый драббл от Ани A.Raff ! читаем в комментах!
или тут bergamotka.diary.ru/p196822744.htm
читать дальшечитать дальше
АПД. Clarence Le Grand предложил :поворот, краска, трамвай, жёлтый, регулировщик, не долго мучалась старушка, мороженое "голубое небо"
читать дальше
В деле:
Clarence Le Grand выполнено
читать дальше
Утро начиналось привычно: Олег наблюдал, как Андрей носится по квартире в поисках чего-то и, найдя одно, тут же начинает искать другое. Лучше ему в этом не мешать. За пару лет их отношений Олег научился вовремя вжиматься в стенку, прятаться, не болтаться под ногами грозного тайфуна «Андрей» и ни в коем случае не подсказывать, даже если знает местонахождение искомого. Он даже шутил, что попросит его именем назвать какой-нибудь смерч в Калифорнии. Когда-то это забавляло, Олег с улыбкой наблюдал за встрёпанным Андреем, при этом отлично зная, какой он строгий, внимательный и собранный на работе. Даже слишком собранный: целиком поглощённый работой он забывал поесть, иногда и поспать, про «бриться» можно умолчать вовсе. Олег силком заталкивал его на кухню, в ванную, в постель. Привозил обед ему в офис, забирал вечерами домой, вывозил отдыхать на выходные, выключая ноутбук и телефон.
Но последние полгода выдались особенно тяжёлыми: сложный проект сделал Андрея крайне раздражительным, и отвлечь его казалось невозможным. К этому добавлялись проблемы со здоровьем отца и внезапно нарисовавшийся бывший с отчаянными попытками что-то вернуть. Олег поддерживал, как мог, был рядом и всячески помогал. Но ещё большую ложку дёгтя к злости и нервозности добавляли его собственные успехи в работе. Когда Олег начинал об этом говорить, Андрей мог вспылить в любую секунду. Любой разговор заканчивался недовольствами, любое действие критиковалось. И эта разница в состоянии и восприятии медленно, но верно раскалывала целое на части. Даже секс не помогал.
Олег понимал, что это ведёт к разрыву. Понимал ли это Андрей – непонятно.
– Блядь, – в очередной раз донеслось из прихожей, и почему-то именно это подтолкнуло Олега решить всё прямо сейчас.
– Андрей.
– Фак, – тихо выругался тот, копаясь в шкафу, – перчатки проебал где-то, прикинь?
– Андрей…
– Слушай, может ты видел? Я ж вчера с ними был…
– Андрей, у меня стажировка в Америке.
– Ага, я в курсе, через месяц. Помоги перчатки найти, а? – он на секунду обернулся.
– Я уезжаю.
– Ну конечно. Как ещё ты до Америки-то доберешься? – Андрей бросил рыться в шкафу и переместился на тумбочку и полку.
– Андрей, я ухожу от тебя.
– С-сука, ну где эти грёбаные перчатки? – Андрей фыркнуд и прошёл в комнату. – Только же недавно купил, жалко
– Я. От. Тебя. Ухожу, – отчётливее повторил Олег, следя за ним, при этом легко угадывая траекторию движения и уворачиваясь от столкновения.
– Там же кожа такая мягкая, и вообще они чертовски удобные…
– Андрей, я ухожу от тебя! – выкрикнул Олег.
– Я, блядь, тебя понял! Не ори, – Андрей затормозил и хмуро уставился на него. – Ты мне это дня три пытаешься сказать. Что ты хочешь, чтоб я сделал? Загородил дверь грудью? На колени стал? Или что? Сесть и провести душевную терапию? Задать вопросы, на которые ты знаешь ответы? На хуя?
– Андрей…
– Собрался уходить – иди, и не надо вот этой мелодраматической хрени, – он снова порылся в шкафу. – Ну что за хуйня?! Я же помню, вечером они были!
– На холодильнике, – вздохнул Олег. – Ты впёрся на кухню одетый.
Андрей закрыл шкаф.
Конечно. Впёрся на одуряющий запах жареного мяса, о котором мечтал полдня. Олег со смехом его выгонял. «Ну хоть перчатки сними, хищник!»
– Спасибо, – шепнул Андрей, направляясь на кухню. – Бардак оставь, я сам уберу. Как-нибудь, – он открыл дверь. – И… ключи соседке, если что, оставь. И… – побарабанил пальцами по стене, – я лучше пойду.
Дверь мягко за ним закрылась, а Олег сел на пол посреди того самого бардака, ткнувшись лбом в колени.
Он не знал наверняка ни одного ответа на вертящиеся в голове вопросы.
Была только одна фраза, сказанная Андреем, когда они ещё толком не встречались. Фраза, сказанная серьёзно и осознанно. Тогда Олег три дня сбивал его температуру с 39,2 до 37,6 и, с облегчением взглянув на градусник, совершенно не ожидал услышать: «я же загнусь без тебя»
Еще!
Смс пришла в середине рабочего дня. Текст, как обычно, короткий, но ёмкий: «Готовься. Вечером приеду». Эдик вздохнул, понимая, что готовиться придётся тщательно во всех стратегически важных местах.
«Хоть бы смайлики ставить научился», – досадливо подумал Ледов, отделываясь от мыслей, ЧТО будет вечером.
Он, конечно, предполагал, что после той пьяной истерики четыре дня назад, которую он Грише закатил, идеально сваренным кофе не отделается. И вот прилетело. «Готовься».
«Всегда готов», – такая же досадливая, как и предыдущая, мысль.
Эд и сам понимал, что перегнул. Мало того, что нажрался, так ещё и высказал всё, что думал. Почти год давил в себе эту зависть к тем, кто ближе. К кому Гриша уезжает. С кем проводит праздники. Кому часами выбирает подарки. Кто может в любое время позвонить, спросить, поговорить, пожаловаться, чем-то похвастаться… Эдик не мог. И права что-то высказывать у него не было.
«И кто Антона дёргал за язык?»
Друг хотел, как лучше, потому сдал влиятельному любовнику все координаты клуба, в котором они зависли. Тот приехал и забрал. Ну и что, что сорвался с собственного юбилея? Ну и что, что звал любимым истеричкой и единственным вертихвостом, пока укачивал, успокаивая? Ну и что, что даже телефон выключил?
Эдик потёр лоб. Это не «ну и что» это «ого-го!»
Было стыдно? Это слабо сказано. После всех заковыристых посыланий в далёкие дали, обзывательств жены и обвинений в невнимании чувствовать, как бережно обнимают, и смотреть в такие спокойные и ласковые глаза, улавливая в них тень сожаления и вины, было… невыносимо. Это было слишком.
Ледов вообще боялся Грише на глаза показываться. Вот и прятался, сколько мог.
Дома готовился с особой внимательностью и предвзятостью. Всё должно быть на высшем уровне. Гриша же наказывать придёт …
«Или ещё того хуже», – билась на краю сознания мысль, которую Эдик упорно давил.
Ни ужин, ни кофе и никакие прочие оттягивания важного момента не прокатили. Гриша стоял в прихожей, хитро улыбался и вертел на пальце наручники.
– Ну что? Готов к долгому проявлению всех видов внимания?
Эд сглотнул и решительно кивнул.
Ещеее!)
Наручники окольцовывают запястья с мягким щелчком. Я смотрю в насмешливые глаза, опускаю взгляд к соблазнительным губам. Будь моя воля, притянул бы к себе, впился жадным поцелуем, смял, прикусил нижнюю… Но парадом командую не я, а он. И он любит играть. Пробегает пальцами по пуговицам моей рубашки, слегка отодвигает воротник, касается губами шеи и тут же отстраняется. Улыбается. Улыбается, нахальная зараза, глядя в мои потемневшие глаза, на мои раскрасневшиеся щёки, слушая моё рваное дыхание. Я ёрзаю на сидении, пытаясь то ли устроиться удобнее, то ли хоть как-то отстраниться, чтобы было не так напряжённо. В тесном салоне неудобно, но от этого острее ощущения. Ещё неудобнее, потому что руки сцеплены за спиной, а я неосознанно пытаюсь откликаться на каждое его движение привычно для себя: вцепиться в волосы, сжать плечо, погладить спину. И не могу. Наручники издевательски звякают. Он усмехается и медленно расстёгивает пуговицы рубашки. Знает, что сейчас всецело мной владеет. Почти не касается кожи, жадно смотрит, разводит полы в стороны. Проводит кончиком пальца от шеи к поясу джинсов. Я прижимаюсь виском к запотевшему стеклу, а он обводит языком ключицы. Прикусывает кожу. Знает, что от этого завожусь ещё сильнее. Оглаживает плечи под рубашкой, я пытаюсь поймать его пальцы губами. Он позволяет, и с самым похабнейшим видом всасываю его палец, обвожу языком… Демонстрирую, что и как он должен сделать, когда, наконец, расстегнёт мои джинсы, потому что сил терпеть нет почти никаких. Он смеётся, отнимает пальцы, и к поясу скользят его губы. Расстёгивать ремень не торопится. Дразнит. Гладит, сжимает, давит, трётся щекой. А я, чёрт возьми, не могу сжать волосы в кулак и заставить сделать то, что мне сейчас так нужно! Молнию расстёгивает зубами… Ссссука… Я готов выть, лишь бы он… Теперь я в полной мере понимаю, что власть развращает. То, какие пытки придумывает он, наверное, ещё никому в голову не приходили! И когда, в конце концов, его губы смыкаются…
– Блядь! – чертыхаюсь от внезапного резкого звука пришедшей смс, нечаянно нажимаю на гудок, и ещё более резкий звук заставляет вздрогнуть не только меня, но и предмет моих грёз, который внимательнейшим образом что-то изучал в телефоне, пока я беззастенчиво на него пялился. Он поднимает взгляд – я пожимаю плечами, виновато улыбаясь. Он дёргает головой – я улыбаюсь смелее. Он снова утыкается в телефон – я снова смотрю на его выбеленную макушку и разноцветные концы волос. И снова вижу, как эта макушка мелькает между бёдрами и рулём, как пальцы пробегают по животу, как ногти, покрытые ярким лаком, впиваются в бока, а губы… Губы, блядь. Какие же охуенные губы!
Я знаю, что мне не будет стоить большого труда склеить его. Я не только хорош сам, но и имею самую охрененную тачку в мире. Моя детка, моя крутобёдрая Камаро с лоснящимися боками и хищной мордой. Если б можно было трахаться с машинами, я был бы первым извращенцем, который это сделал. Потому что невозможно оставаться спокойным, глядя на её восхитительный зад с кокетливым крестиком, будто меткой… Аррр! А уж поиметь такого красавца, как стоит в паре метров от нас, в столь потрясной тачке, это ли не джек пот? Я провожу ладонью по рулю, обтянутому кожей, крепко обхватываю, словно его бедро, так же плотно обтянутое джинсой, и представляю, как он будет подо мной прогибаться.
Не хватит ли представлять?
Я уже открыл дверь, когда к нему подошёл какой-то парень. И глядя на них, очень отчётливо стало ясно, что нихрена мне не светило в этой истории, и фантазия так и останется фантазией. Но ещё более отчётливо я понял, что кроме сожаления меня дёргает зависть. Их взгляды, мимолётные касания, и то, как «разноцветный» сразу убрал телефон и улыбнулся. Так улыбаются не просто любовникам…
Дверцу пришлось захлопнуть обратно. Получилось даже слишком сильно, детка может обидеться, но я обязательно попрошу прощения, свозив в лучшую мойку города.
С досадой открываю смс, читаю… «Ваш баланс близок к нулю. Отправьте…»
Да что ж за невезуха-то такая?
Но последние полгода выдались особенно тяжёлыми: сложный проект сделал Андрея крайне раздражительным, и отвлечь его казалось невозможным. К этому добавлялись проблемы со здоровьем отца и внезапно нарисовавшийся бывший с отчаянными попытками что-то вернуть. Олег поддерживал, как мог, был рядом и всячески помогал. Но ещё большую ложку дёгтя к злости и нервозности добавляли его собственные успехи в работе. Когда Олег начинал об этом говорить, Андрей мог вспылить в любую секунду. Любой разговор заканчивался недовольствами, любое действие критиковалось. И эта разница в состоянии и восприятии медленно, но верно раскалывала целое на части. Даже секс не помогал.
Олег понимал, что это ведёт к разрыву. Понимал ли это Андрей – непонятно.
– Блядь, – в очередной раз донеслось из прихожей, и почему-то именно это подтолкнуло Олега решить всё прямо сейчас.
– Андрей.
– Фак, – тихо выругался тот, копаясь в шкафу, – перчатки проебал где-то, прикинь?
– Андрей…
– Слушай, может ты видел? Я ж вчера с ними был…
– Андрей, у меня стажировка в Америке.
– Ага, я в курсе, через месяц. Помоги перчатки найти, а? – он на секунду обернулся.
– Я уезжаю.
– Ну конечно. Как ещё ты до Америки-то доберешься? – Андрей бросил рыться в шкафу и переместился на тумбочку и полку.
– Андрей, я ухожу от тебя.
– С-сука, ну где эти грёбаные перчатки? – Андрей фыркнуд и прошёл в комнату. – Только же недавно купил, жалко
– Я. От. Тебя. Ухожу, – отчётливее повторил Олег, следя за ним, при этом легко угадывая траекторию движения и уворачиваясь от столкновения.
– Там же кожа такая мягкая, и вообще они чертовски удобные…
– Андрей, я ухожу от тебя! – выкрикнул Олег.
– Я, блядь, тебя понял! Не ори, – Андрей затормозил и хмуро уставился на него. – Ты мне это дня три пытаешься сказать. Что ты хочешь, чтоб я сделал? Загородил дверь грудью? На колени стал? Или что? Сесть и провести душевную терапию? Задать вопросы, на которые ты знаешь ответы? На хуя?
– Андрей…
– Собрался уходить – иди, и не надо вот этой мелодраматической хрени, – он снова порылся в шкафу. – Ну что за хуйня?! Я же помню, вечером они были!
– На холодильнике, – вздохнул Олег. – Ты впёрся на кухню одетый.
Андрей закрыл шкаф.
Конечно. Впёрся на одуряющий запах жареного мяса, о котором мечтал полдня. Олег со смехом его выгонял. «Ну хоть перчатки сними, хищник!»
– Спасибо, – шепнул Андрей, направляясь на кухню. – Бардак оставь, я сам уберу. Как-нибудь, – он открыл дверь. – И… ключи соседке, если что, оставь. И… – побарабанил пальцами по стене, – я лучше пойду.
Дверь мягко за ним закрылась, а Олег сел на пол посреди того самого бардака, ткнувшись лбом в колени.
Он не знал наверняка ни одного ответа на вертящиеся в голове вопросы.
Была только одна фраза, сказанная Андреем, когда они ещё толком не встречались. Фраза, сказанная серьёзно и осознанно. Тогда Олег три дня сбивал его температуру с 39,2 до 37,6 и, с облегчением взглянув на градусник, совершенно не ожидал услышать: «я же загнусь без тебя»
Еще!
Смс пришла в середине рабочего дня. Текст, как обычно, короткий, но ёмкий: «Готовься. Вечером приеду». Эдик вздохнул, понимая, что готовиться придётся тщательно во всех стратегически важных местах.
«Хоть бы смайлики ставить научился», – досадливо подумал Ледов, отделываясь от мыслей, ЧТО будет вечером.
Он, конечно, предполагал, что после той пьяной истерики четыре дня назад, которую он Грише закатил, идеально сваренным кофе не отделается. И вот прилетело. «Готовься».
«Всегда готов», – такая же досадливая, как и предыдущая, мысль.
Эд и сам понимал, что перегнул. Мало того, что нажрался, так ещё и высказал всё, что думал. Почти год давил в себе эту зависть к тем, кто ближе. К кому Гриша уезжает. С кем проводит праздники. Кому часами выбирает подарки. Кто может в любое время позвонить, спросить, поговорить, пожаловаться, чем-то похвастаться… Эдик не мог. И права что-то высказывать у него не было.
«И кто Антона дёргал за язык?»
Друг хотел, как лучше, потому сдал влиятельному любовнику все координаты клуба, в котором они зависли. Тот приехал и забрал. Ну и что, что сорвался с собственного юбилея? Ну и что, что звал любимым истеричкой и единственным вертихвостом, пока укачивал, успокаивая? Ну и что, что даже телефон выключил?
Эдик потёр лоб. Это не «ну и что» это «ого-го!»
Было стыдно? Это слабо сказано. После всех заковыристых посыланий в далёкие дали, обзывательств жены и обвинений в невнимании чувствовать, как бережно обнимают, и смотреть в такие спокойные и ласковые глаза, улавливая в них тень сожаления и вины, было… невыносимо. Это было слишком.
Ледов вообще боялся Грише на глаза показываться. Вот и прятался, сколько мог.
Дома готовился с особой внимательностью и предвзятостью. Всё должно быть на высшем уровне. Гриша же наказывать придёт …
«Или ещё того хуже», – билась на краю сознания мысль, которую Эдик упорно давил.
Ни ужин, ни кофе и никакие прочие оттягивания важного момента не прокатили. Гриша стоял в прихожей, хитро улыбался и вертел на пальце наручники.
– Ну что? Готов к долгому проявлению всех видов внимания?
Эд сглотнул и решительно кивнул.
Ещеее!)
Наручники окольцовывают запястья с мягким щелчком. Я смотрю в насмешливые глаза, опускаю взгляд к соблазнительным губам. Будь моя воля, притянул бы к себе, впился жадным поцелуем, смял, прикусил нижнюю… Но парадом командую не я, а он. И он любит играть. Пробегает пальцами по пуговицам моей рубашки, слегка отодвигает воротник, касается губами шеи и тут же отстраняется. Улыбается. Улыбается, нахальная зараза, глядя в мои потемневшие глаза, на мои раскрасневшиеся щёки, слушая моё рваное дыхание. Я ёрзаю на сидении, пытаясь то ли устроиться удобнее, то ли хоть как-то отстраниться, чтобы было не так напряжённо. В тесном салоне неудобно, но от этого острее ощущения. Ещё неудобнее, потому что руки сцеплены за спиной, а я неосознанно пытаюсь откликаться на каждое его движение привычно для себя: вцепиться в волосы, сжать плечо, погладить спину. И не могу. Наручники издевательски звякают. Он усмехается и медленно расстёгивает пуговицы рубашки. Знает, что сейчас всецело мной владеет. Почти не касается кожи, жадно смотрит, разводит полы в стороны. Проводит кончиком пальца от шеи к поясу джинсов. Я прижимаюсь виском к запотевшему стеклу, а он обводит языком ключицы. Прикусывает кожу. Знает, что от этого завожусь ещё сильнее. Оглаживает плечи под рубашкой, я пытаюсь поймать его пальцы губами. Он позволяет, и с самым похабнейшим видом всасываю его палец, обвожу языком… Демонстрирую, что и как он должен сделать, когда, наконец, расстегнёт мои джинсы, потому что сил терпеть нет почти никаких. Он смеётся, отнимает пальцы, и к поясу скользят его губы. Расстёгивать ремень не торопится. Дразнит. Гладит, сжимает, давит, трётся щекой. А я, чёрт возьми, не могу сжать волосы в кулак и заставить сделать то, что мне сейчас так нужно! Молнию расстёгивает зубами… Ссссука… Я готов выть, лишь бы он… Теперь я в полной мере понимаю, что власть развращает. То, какие пытки придумывает он, наверное, ещё никому в голову не приходили! И когда, в конце концов, его губы смыкаются…
– Блядь! – чертыхаюсь от внезапного резкого звука пришедшей смс, нечаянно нажимаю на гудок, и ещё более резкий звук заставляет вздрогнуть не только меня, но и предмет моих грёз, который внимательнейшим образом что-то изучал в телефоне, пока я беззастенчиво на него пялился. Он поднимает взгляд – я пожимаю плечами, виновато улыбаясь. Он дёргает головой – я улыбаюсь смелее. Он снова утыкается в телефон – я снова смотрю на его выбеленную макушку и разноцветные концы волос. И снова вижу, как эта макушка мелькает между бёдрами и рулём, как пальцы пробегают по животу, как ногти, покрытые ярким лаком, впиваются в бока, а губы… Губы, блядь. Какие же охуенные губы!
Я знаю, что мне не будет стоить большого труда склеить его. Я не только хорош сам, но и имею самую охрененную тачку в мире. Моя детка, моя крутобёдрая Камаро с лоснящимися боками и хищной мордой. Если б можно было трахаться с машинами, я был бы первым извращенцем, который это сделал. Потому что невозможно оставаться спокойным, глядя на её восхитительный зад с кокетливым крестиком, будто меткой… Аррр! А уж поиметь такого красавца, как стоит в паре метров от нас, в столь потрясной тачке, это ли не джек пот? Я провожу ладонью по рулю, обтянутому кожей, крепко обхватываю, словно его бедро, так же плотно обтянутое джинсой, и представляю, как он будет подо мной прогибаться.
Не хватит ли представлять?
Я уже открыл дверь, когда к нему подошёл какой-то парень. И глядя на них, очень отчётливо стало ясно, что нихрена мне не светило в этой истории, и фантазия так и останется фантазией. Но ещё более отчётливо я понял, что кроме сожаления меня дёргает зависть. Их взгляды, мимолётные касания, и то, как «разноцветный» сразу убрал телефон и улыбнулся. Так улыбаются не просто любовникам…
Дверцу пришлось захлопнуть обратно. Получилось даже слишком сильно, детка может обидеться, но я обязательно попрошу прощения, свозив в лучшую мойку города.
С досадой открываю смс, читаю… «Ваш баланс близок к нулю. Отправьте…»
Да что ж за невезуха-то такая?
[J]Dangerous Pleasure[/J] выполнено
читать дальше
Собственноручно испеченные и оттого кривенькие кексы с малиной.
Умопомрачительный аромат сваренного в джезве кофе.
Охлажденные сливки.
Салфетки а-ля «Уолдорф Астория».
Фарфоровая пепельница-китч.
Новая рубашка. Отутюженные брюки. Приведенные в порядок волосы.
Саша ждет в гости дорогого человека.
Самого лучшего.
Самого умного.
Самого любимого…
Поправочка – единственно любимого.
Разве слово «самый» не подразумевает выбор из нескольких вариантов?
У Саши вариантов нет.
Вернее, все они – варианты бывшие.
Прошлое, которое лучше забыть.
Лишь Он – константа: был, есть и будет.
Человек, создавший и наполнивший светом тусклый Сашин мир.
Человек, влюбивший Сашу в историю.
Человек, научивший верить в чудо и радоваться каждому дню, даже если за окном – промозглый серый рассвет, а на душе – горечь очередной жизненной неудачи.
Человек, поддержавший, когда отвернулись все – родители, друзья, коллеги.
Человек, который, не дрогнув, ест Сашину стряпню.
Человек, который много курит, что вызывает у Саши вполне обоснованную панику.
Человек… Человек с большой буквы…
Когда Он звонит, Саша знает, что не услышит на свое «Алло» банальное «Привет. Как дела?»… «Сегодня обещают плюс шесть. Пойдем уток кормить?»… Или «Стою в пробке. Пою «Интернационал». Народ волнуется, дурку вызывать собирается. Ты навещай, если что». И смех, и грех.
Саша всегда предвкушает что-нибудь неожиданное и особенное – поход по местам боевой славы, экскурсию на конюшню, рассвет на крыше заброшенного цементного завода…
Он понимает, что никто и никогда не сравнится с Ним, что все его бывшие похожи на Него – неудачные копии великолепного оригинала.
Иногда они курят вишневый кальян и говорят о… Да много о чем… Азартно, хлестко, взахлеб, перебивая друг друга и оттого сердясь на собеседника…
Такого собеседника, как Он, днем с огнем не сыщешь.
Саша ни с кем не может так свободно и обстоятельно поболтать о Генри Миллере и этнографии северных городов, о контрафакциях товарных знаков, об истинных причинах сожжения магистра де Моле и о том, что телевидение – зло, убивающее Искусство…
Саша разделяет Его взгляды, а однажды поймал себя на том, что думает Его категориями. Эта мысль не вызвала ни протеста, ни сожаления. Разве что была слегка неуместна – Саша скучно трахался с очередным нелепым муляжом…
Звонок.
Саша вскидывается, как гончая, почуявшая след лисы.
Глаза вспыхивают внутренним восторженным светом, а губы растягиваются в счастливой улыбке. Сердце колотится в висках. И даже ладони вспотели.
Саша смеется над собой. Какой дурак, Господи!
Одним прыжком – к двери.
Одним рывком – нараспашку.
Глаза в глаза.
Голубые в голубые.
«Привет, дед!»
Умопомрачительный аромат сваренного в джезве кофе.
Охлажденные сливки.
Салфетки а-ля «Уолдорф Астория».
Фарфоровая пепельница-китч.
Новая рубашка. Отутюженные брюки. Приведенные в порядок волосы.
Саша ждет в гости дорогого человека.
Самого лучшего.
Самого умного.
Самого любимого…
Поправочка – единственно любимого.
Разве слово «самый» не подразумевает выбор из нескольких вариантов?
У Саши вариантов нет.
Вернее, все они – варианты бывшие.
Прошлое, которое лучше забыть.
Лишь Он – константа: был, есть и будет.
Человек, создавший и наполнивший светом тусклый Сашин мир.
Человек, влюбивший Сашу в историю.
Человек, научивший верить в чудо и радоваться каждому дню, даже если за окном – промозглый серый рассвет, а на душе – горечь очередной жизненной неудачи.
Человек, поддержавший, когда отвернулись все – родители, друзья, коллеги.
Человек, который, не дрогнув, ест Сашину стряпню.
Человек, который много курит, что вызывает у Саши вполне обоснованную панику.
Человек… Человек с большой буквы…
Когда Он звонит, Саша знает, что не услышит на свое «Алло» банальное «Привет. Как дела?»… «Сегодня обещают плюс шесть. Пойдем уток кормить?»… Или «Стою в пробке. Пою «Интернационал». Народ волнуется, дурку вызывать собирается. Ты навещай, если что». И смех, и грех.
Саша всегда предвкушает что-нибудь неожиданное и особенное – поход по местам боевой славы, экскурсию на конюшню, рассвет на крыше заброшенного цементного завода…
Он понимает, что никто и никогда не сравнится с Ним, что все его бывшие похожи на Него – неудачные копии великолепного оригинала.
Иногда они курят вишневый кальян и говорят о… Да много о чем… Азартно, хлестко, взахлеб, перебивая друг друга и оттого сердясь на собеседника…
Такого собеседника, как Он, днем с огнем не сыщешь.
Саша ни с кем не может так свободно и обстоятельно поболтать о Генри Миллере и этнографии северных городов, о контрафакциях товарных знаков, об истинных причинах сожжения магистра де Моле и о том, что телевидение – зло, убивающее Искусство…
Саша разделяет Его взгляды, а однажды поймал себя на том, что думает Его категориями. Эта мысль не вызвала ни протеста, ни сожаления. Разве что была слегка неуместна – Саша скучно трахался с очередным нелепым муляжом…
Звонок.
Саша вскидывается, как гончая, почуявшая след лисы.
Глаза вспыхивают внутренним восторженным светом, а губы растягиваются в счастливой улыбке. Сердце колотится в висках. И даже ладони вспотели.
Саша смеется над собой. Какой дурак, Господи!
Одним прыжком – к двери.
Одним рывком – нараспашку.
Глаза в глаза.
Голубые в голубые.
«Привет, дед!»
urfinj выполнено
читать дальше
зажигалка, дождь, окурок,малина, шрам и подобранные старушки
Приплясывая от пробивающего ознобом мелкого нудного дождя, Семен Семеныч чиркнул колесиком зажигалки и попытался в очередной раз раскурить сигарету. Колесико, виновато вжикнув, высекло едва заметную искру. И все. Семен Семеныч уныло глянул на закрытые окна киоска и перебрался в желтоватый круг фонаря – иллюзия тепла все лучше, чем промозглое одинокое раннее утро на очередной станции.
– Чертова работа! – нахохлился Семен Семеныч двадцати двух лет отроду, тощий, белобрысый и промокший. Он печально обозрел блестевшие в скупом освещении рельсы, проводил взглядом убегающие вдаль шпалы и запечалился. Не потому что было о чем печалиться, просто было в этой картинке что-то эпическое, да еще под дождь, самое время вкусить меланхолии. Но переключившийся светофор тут же развеял нарождающуюся невнятную тоску, и Семен Семеныч, совсем в соответствии со своим возрастом, бодро запрыгал по перрону, словно это могло как-то ускорить ход поезда.
В купе чинно пили чай. Семен Семеныч воровато окинул тесно заставленный едой столик, и его желудок беспардонно известил попутчиков о своем печальном состоянии. Семен, покраснев, собрался уже ретироваться на верхнюю полку, но был пойман, то ли отчитан, то ли обласкан и помещен немедленно за столик. Где был тщательно допрошен, обмерян взглядами и накормлен двумя сухонькими старушками, доставшимися Семену в качестве попутчиц. Чай с малиновым вареньем да с дорожными деликатесами как-то живо напомнили про бессонную ночь на вокзале. Верхняя полка поманила белоснежным ушком подушки и мягким валиком свернутого одеяла. Сопротивляться даже в благодарность за еду не было сил. Плавный ход поезда и перестук колес на стыках, наверное, самая сладкая колыбельная.
Сон вспугнул монотонный говорок офени:
– Детективы, фантастика, журналы, сканворды.
Семен Семеныч, вытянув шею, с любопытством уставился на корешки дешевеньких книг. Ехать еще сутки, было бы кстати скоротать время за каким-нибудь чтивом, но корешки радовали розовыми, голубенькими, бежевыми обложками в розах и сердцах.
– А где детективы или фантастика? – взмолился он.
Офеня жестом карточного шулера вытянул из плотно утрамбованной стопки несколько книг и веером раскинул их перед парнем. Семен Семеныч тут же заалел под взглядом попутчиц, ибо обложки детективов не оставляли и грамма сомнения в своем неприличном содержании. Выбрав менее «обнаженную» обложку и прихватив еще пару журналов, он затаился на верхней полке.
Детектив грешил явным скудословием, но зато изобиловал постельными сценами. Через каждые две страницы героиня то сладостно плавилась, то, нахально раскинув ноги, отдавалась, то, воинственно оседлав, скакала на очередном любовнике. Эта нахалка совсем не церемонилась с вынужденным воздержанием Семен Семеныча, да еще на фоне весеннего обострения. Она припечатала его животом к полке и заставила осторожно ерзать, заливаясь румянцем по самую маковку. Из-за этой бестии Семен Семеныч вынужден был отказаться от приглашения к вечернему чаепитию и лишился возможности вообще спуститься с полки даже по нужде.
Семен Семеныч наконец оторвался от очередной постельной баталии и решил переключиться на журналы, чтобы хоть как-то утихомирить восставшее естество. Но эта чертова девка наглым образом изгибалась на хищно блестевшем капоте Камаро, терлась крутым бедром о разогретый бок серебристого Мерса, манила на бежевую кожу надменного БМВ. Семен Семеныч признал поражение и, закрыв журнал, уткнулся в подушку, сжимая зубы, чтобы не застонать от желания положить руку на пах и уже как-то разрядить напряженную там ситуацию. Он считал мелькающие за окном столбы электропередач, смотрел до рези в глазах на уходящую в бесконечную даль степь, и, казалось бы, стало по чуть-чуть отпускать, когда дверь купе отъехала, явив взору чуть припухшую физиономию проводника.
– Я к вам девушку пересажу из соседнего, там мужики подгуляли?
– Конечно, конечно, – захлопотали обрадованные старушки.
И на порог шагнула она.
Та самая, из книги, что терзала Семен Семеныча неотступно и жестоко вот уже несколько часов, вынуждая его постыдно вжиматься неудовлетворенным желанием в тонкий матрас. Семушка почти застонал и еще глубже зарылся лицом в подушку. Она же обустроилась у столика и влилась своим глубоким, с интимно-грудными нотками, голосом в плавную беседу старушек. Жестокая! Она как магнит притягивала взгляд Семена к пикантно приоткрытой ложбинке. Заставляла залипать на тонкой полосочке белого шрама, описывающий плавный полукруг на шикарно-щедрой груди. Демонстрировала изгиб нежной шеи, дразнила ласкающим ухо, почти французским округлым «р». Мучила, томила, срывала судорожное дыхание, подкидывала невозможно горячие картинки воспаленному воображению. Семушка отвернулся к стенке и прижался разгоряченным лбом к пластиковой поверхности, проклиная офеню, книги и свое живое воображение. Неясное движение за спиной подсказало Семену, что девушка перебралась на полку и готовилась ко сну. Вскоре свет в купе потух, давая возможность Семушке выдохнуть и перевернуться на другой бок. Он тут же залип на невозможно эротичном гитарном изгибе фигуры напротив. Пришлось тут же переворачиваться на уже отлежанный живот и в очередной раз вжиматься естеством в равнодушный матрас.
Сон пришел жаркий, горячий, возбуждающе откровенный. Семен Семеныч выныривал из него с томительно требующим любви телом и опять проваливался в его ненасытные объятия.
Семушка проснулся от того, что его кто-то мягко касался. Он замер, не в силах провести границу между сном и явью, не веря в это. Рука осторожно, но настойчиво теребила его за плечо. Он повернул голову и задохнулся от теплого аромата сонной женщины рядом, перед его глазами была та самая ложбинка и невозможно притягательные губы. Мозг Семушки моментально взорвался заметавшимися мыслями. «Боже! Неужели?» – вопил он, лишая Семен Семеныча возможности даже вдохнуть.
– Не могли бы вы… – мягко, чуть хрипловато со сна, произнесла девушка.
А мысли Семена уже неслись вскачь, паникуя, выискивая, где и как он мог бы. Тут же старушки! В тамбуре с забитыми окурками пепельницами это невозможно! Попробовать договориться с проводником?
– Не могли бы вы не храпеть? – закончила свою просьбу мечта.
– Не храпеть? – от разочарования голос Семушки просел. – Извините.
Семушка отвернулся к стенке и с трудом подавил в себе желание постучаться об нее дурной головой.
!!!
– Не буржуй, доберусь на автобусе.
Ой, зря я это сказал. Буржуй, еще какой. Час пик, я жестко притиснут к ребру кресла и изображаю очень вопросительный знак, нависая над женщиной, остро пахнущей тяжелыми духами. Прячу нос в собственный изгиб плеча и закрываю глаза в попытке абстрагироваться от живой массы толпы, которая втискивается в меня, наплевав на личное пространство.
На очередной остановке народ схлынул, я выдыхаю и перемещаюсь ближе к задней площадке, где следующая волна, влившаяся в автобус, тут же утрамбовывает в мою спину чье-то горячее тело. Поверх моей руки опускается ладонь и, секунду помедлив, перебирается на свободный участок поручня. Тело активно пахнет кофе и легким, едва заметным ароматом вишни. Эти полуобъятия заставляют нервничать. Ерзаю, пытаясь уйти от соприкосновения, и кошусь на руку захватчика личной территории. Черт! Длинные сильные пальцы, голубоватые бороздки вен, гладкая кожа очень точно попадают в пункты моего интимного списка удовольствий. Представляю, как можно было бы пересчитать ласковым движением костяшки пальцев, пробежаться по венкам, чуть надавливая и пережимая их, и, добравшись до локтевого сгиба, отследить удары пульса. Выдыхаю, осторожно перемещаю руку на поручне подальше от искушения.
Автобус резко притормаживает, я, по инерции сопротивляясь, изображаю «волну» назад, и в меня впечатывается захватчик, жарко выдыхая кофейное ругательство в шею. По позвоночнику тут же пробегает волна жара. Хочется усилить контакт и, повернув голову, открыть шею. Открыть шею для поцелуя.
Осознавая нелепость ситуации, я пытаюсь сменить место дислокации. Притискиваюсь ближе к вертикальному поручню, но только усугубляю ситуацию, потому что теперь перед самым носом та самая рука. Мысленно повторяю путь, но уже губами.
Автобус в очередной раз раскрывает свои двери, толпа, загудев и охнув, поглощает дополнительную порцию пассажиров и сводит все мои манипуляции к нулевому результату, потому что хозяин кофейно-вишневого запаха еще плотнее прижимается ко мне. Я не выдержу. Слишком комфортно чувствовать спиной тепло этой груди и ловить слегка судорожное дыхание, волнами обволакивающее мое сознание. Я чуть-чуть… совсем немного, пользуясь теснотой, урву кусочек удовольствия. Не больше. Честно. Прижимаюсь плотнее и чуть откидываю голову на удобно, в самый раз расположенное плечо. И слышу…нет! Улавливаю всем телом, как на этот закамуфлированный теснотой жест откликаются. Откликаются жарким выдохом, который задевает край уха и замирает у виска. Моя рука, кажется, сейчас сломает несчастный поручень, потому что ее жжет тепло чужой ладони, сползшей ниже. Мое сердце шаманским бубном выстукивает в груди первобытные ритмы возбуждения. Я даже не дышу, пока по моему бедру, едва касаясь, поднимаются другие пальцы и, на секунду замерев, останавливаются, задавая беззвучный вопрос. Да! Откровенно разрешаю я пальцам, подаваясь назад к чужому паху. Пальцы тут же уверенно накрывают талию, стискивая и прижимая плотнее к явному возбуждению. Я всей спиной чувствую созвучный моему бешеный перестук сердца. Слегка веду бедрами, потираюсь, ловлю серию коротких горячих выдохов в шею и слышу хриплое едва слышное:
– Давай выйдем?
Приплясывая от пробивающего ознобом мелкого нудного дождя, Семен Семеныч чиркнул колесиком зажигалки и попытался в очередной раз раскурить сигарету. Колесико, виновато вжикнув, высекло едва заметную искру. И все. Семен Семеныч уныло глянул на закрытые окна киоска и перебрался в желтоватый круг фонаря – иллюзия тепла все лучше, чем промозглое одинокое раннее утро на очередной станции.
– Чертова работа! – нахохлился Семен Семеныч двадцати двух лет отроду, тощий, белобрысый и промокший. Он печально обозрел блестевшие в скупом освещении рельсы, проводил взглядом убегающие вдаль шпалы и запечалился. Не потому что было о чем печалиться, просто было в этой картинке что-то эпическое, да еще под дождь, самое время вкусить меланхолии. Но переключившийся светофор тут же развеял нарождающуюся невнятную тоску, и Семен Семеныч, совсем в соответствии со своим возрастом, бодро запрыгал по перрону, словно это могло как-то ускорить ход поезда.
В купе чинно пили чай. Семен Семеныч воровато окинул тесно заставленный едой столик, и его желудок беспардонно известил попутчиков о своем печальном состоянии. Семен, покраснев, собрался уже ретироваться на верхнюю полку, но был пойман, то ли отчитан, то ли обласкан и помещен немедленно за столик. Где был тщательно допрошен, обмерян взглядами и накормлен двумя сухонькими старушками, доставшимися Семену в качестве попутчиц. Чай с малиновым вареньем да с дорожными деликатесами как-то живо напомнили про бессонную ночь на вокзале. Верхняя полка поманила белоснежным ушком подушки и мягким валиком свернутого одеяла. Сопротивляться даже в благодарность за еду не было сил. Плавный ход поезда и перестук колес на стыках, наверное, самая сладкая колыбельная.
Сон вспугнул монотонный говорок офени:
– Детективы, фантастика, журналы, сканворды.
Семен Семеныч, вытянув шею, с любопытством уставился на корешки дешевеньких книг. Ехать еще сутки, было бы кстати скоротать время за каким-нибудь чтивом, но корешки радовали розовыми, голубенькими, бежевыми обложками в розах и сердцах.
– А где детективы или фантастика? – взмолился он.
Офеня жестом карточного шулера вытянул из плотно утрамбованной стопки несколько книг и веером раскинул их перед парнем. Семен Семеныч тут же заалел под взглядом попутчиц, ибо обложки детективов не оставляли и грамма сомнения в своем неприличном содержании. Выбрав менее «обнаженную» обложку и прихватив еще пару журналов, он затаился на верхней полке.
Детектив грешил явным скудословием, но зато изобиловал постельными сценами. Через каждые две страницы героиня то сладостно плавилась, то, нахально раскинув ноги, отдавалась, то, воинственно оседлав, скакала на очередном любовнике. Эта нахалка совсем не церемонилась с вынужденным воздержанием Семен Семеныча, да еще на фоне весеннего обострения. Она припечатала его животом к полке и заставила осторожно ерзать, заливаясь румянцем по самую маковку. Из-за этой бестии Семен Семеныч вынужден был отказаться от приглашения к вечернему чаепитию и лишился возможности вообще спуститься с полки даже по нужде.
Семен Семеныч наконец оторвался от очередной постельной баталии и решил переключиться на журналы, чтобы хоть как-то утихомирить восставшее естество. Но эта чертова девка наглым образом изгибалась на хищно блестевшем капоте Камаро, терлась крутым бедром о разогретый бок серебристого Мерса, манила на бежевую кожу надменного БМВ. Семен Семеныч признал поражение и, закрыв журнал, уткнулся в подушку, сжимая зубы, чтобы не застонать от желания положить руку на пах и уже как-то разрядить напряженную там ситуацию. Он считал мелькающие за окном столбы электропередач, смотрел до рези в глазах на уходящую в бесконечную даль степь, и, казалось бы, стало по чуть-чуть отпускать, когда дверь купе отъехала, явив взору чуть припухшую физиономию проводника.
– Я к вам девушку пересажу из соседнего, там мужики подгуляли?
– Конечно, конечно, – захлопотали обрадованные старушки.
И на порог шагнула она.
Та самая, из книги, что терзала Семен Семеныча неотступно и жестоко вот уже несколько часов, вынуждая его постыдно вжиматься неудовлетворенным желанием в тонкий матрас. Семушка почти застонал и еще глубже зарылся лицом в подушку. Она же обустроилась у столика и влилась своим глубоким, с интимно-грудными нотками, голосом в плавную беседу старушек. Жестокая! Она как магнит притягивала взгляд Семена к пикантно приоткрытой ложбинке. Заставляла залипать на тонкой полосочке белого шрама, описывающий плавный полукруг на шикарно-щедрой груди. Демонстрировала изгиб нежной шеи, дразнила ласкающим ухо, почти французским округлым «р». Мучила, томила, срывала судорожное дыхание, подкидывала невозможно горячие картинки воспаленному воображению. Семушка отвернулся к стенке и прижался разгоряченным лбом к пластиковой поверхности, проклиная офеню, книги и свое живое воображение. Неясное движение за спиной подсказало Семену, что девушка перебралась на полку и готовилась ко сну. Вскоре свет в купе потух, давая возможность Семушке выдохнуть и перевернуться на другой бок. Он тут же залип на невозможно эротичном гитарном изгибе фигуры напротив. Пришлось тут же переворачиваться на уже отлежанный живот и в очередной раз вжиматься естеством в равнодушный матрас.
Сон пришел жаркий, горячий, возбуждающе откровенный. Семен Семеныч выныривал из него с томительно требующим любви телом и опять проваливался в его ненасытные объятия.
Семушка проснулся от того, что его кто-то мягко касался. Он замер, не в силах провести границу между сном и явью, не веря в это. Рука осторожно, но настойчиво теребила его за плечо. Он повернул голову и задохнулся от теплого аромата сонной женщины рядом, перед его глазами была та самая ложбинка и невозможно притягательные губы. Мозг Семушки моментально взорвался заметавшимися мыслями. «Боже! Неужели?» – вопил он, лишая Семен Семеныча возможности даже вдохнуть.
– Не могли бы вы… – мягко, чуть хрипловато со сна, произнесла девушка.
А мысли Семена уже неслись вскачь, паникуя, выискивая, где и как он мог бы. Тут же старушки! В тамбуре с забитыми окурками пепельницами это невозможно! Попробовать договориться с проводником?
– Не могли бы вы не храпеть? – закончила свою просьбу мечта.
– Не храпеть? – от разочарования голос Семушки просел. – Извините.
Семушка отвернулся к стенке и с трудом подавил в себе желание постучаться об нее дурной головой.
!!!
– Не буржуй, доберусь на автобусе.
Ой, зря я это сказал. Буржуй, еще какой. Час пик, я жестко притиснут к ребру кресла и изображаю очень вопросительный знак, нависая над женщиной, остро пахнущей тяжелыми духами. Прячу нос в собственный изгиб плеча и закрываю глаза в попытке абстрагироваться от живой массы толпы, которая втискивается в меня, наплевав на личное пространство.
На очередной остановке народ схлынул, я выдыхаю и перемещаюсь ближе к задней площадке, где следующая волна, влившаяся в автобус, тут же утрамбовывает в мою спину чье-то горячее тело. Поверх моей руки опускается ладонь и, секунду помедлив, перебирается на свободный участок поручня. Тело активно пахнет кофе и легким, едва заметным ароматом вишни. Эти полуобъятия заставляют нервничать. Ерзаю, пытаясь уйти от соприкосновения, и кошусь на руку захватчика личной территории. Черт! Длинные сильные пальцы, голубоватые бороздки вен, гладкая кожа очень точно попадают в пункты моего интимного списка удовольствий. Представляю, как можно было бы пересчитать ласковым движением костяшки пальцев, пробежаться по венкам, чуть надавливая и пережимая их, и, добравшись до локтевого сгиба, отследить удары пульса. Выдыхаю, осторожно перемещаю руку на поручне подальше от искушения.
Автобус резко притормаживает, я, по инерции сопротивляясь, изображаю «волну» назад, и в меня впечатывается захватчик, жарко выдыхая кофейное ругательство в шею. По позвоночнику тут же пробегает волна жара. Хочется усилить контакт и, повернув голову, открыть шею. Открыть шею для поцелуя.
Осознавая нелепость ситуации, я пытаюсь сменить место дислокации. Притискиваюсь ближе к вертикальному поручню, но только усугубляю ситуацию, потому что теперь перед самым носом та самая рука. Мысленно повторяю путь, но уже губами.
Автобус в очередной раз раскрывает свои двери, толпа, загудев и охнув, поглощает дополнительную порцию пассажиров и сводит все мои манипуляции к нулевому результату, потому что хозяин кофейно-вишневого запаха еще плотнее прижимается ко мне. Я не выдержу. Слишком комфортно чувствовать спиной тепло этой груди и ловить слегка судорожное дыхание, волнами обволакивающее мое сознание. Я чуть-чуть… совсем немного, пользуясь теснотой, урву кусочек удовольствия. Не больше. Честно. Прижимаюсь плотнее и чуть откидываю голову на удобно, в самый раз расположенное плечо. И слышу…нет! Улавливаю всем телом, как на этот закамуфлированный теснотой жест откликаются. Откликаются жарким выдохом, который задевает край уха и замирает у виска. Моя рука, кажется, сейчас сломает несчастный поручень, потому что ее жжет тепло чужой ладони, сползшей ниже. Мое сердце шаманским бубном выстукивает в груди первобытные ритмы возбуждения. Я даже не дышу, пока по моему бедру, едва касаясь, поднимаются другие пальцы и, на секунду замерев, останавливаются, задавая беззвучный вопрос. Да! Откровенно разрешаю я пальцам, подаваясь назад к чужому паху. Пальцы тут же уверенно накрывают талию, стискивая и прижимая плотнее к явному возбуждению. Я всей спиной чувствую созвучный моему бешеный перестук сердца. Слегка веду бедрами, потираюсь, ловлю серию коротких горячих выдохов в шею и слышу хриплое едва слышное:
– Давай выйдем?
АПД.2. Еще осталось несколько невыполненных заданий.Еще все продолжается.Авторы,принявшие участие,я вас люблю всех и каждого!))Очень!) Спасибо вам всем бесконечное
Вы все,как тот самый "личный сорт" )Всегда мало,всегда хочется больше))Как же не хочется,чтобы все заканчивалось)) good-bye-america выполнено
читать дальше
Зеленое солнце
Над горизонтом показалось зеленое солнце. Нет, на самом деле законов физики никто не отменял и земное светило по-прежнему было желтым, но защитный купол придавал ему неживой оттенок плесени.
До конца рабочей смены оставалось еще два часа, в это время под предлогом обхода Дрю выходил на крышу здания, где работал в службе эксплуатации. О, это была хитрая комбинация, Дрю ею гордился. Полгода назад, узнав о решении Государственной тестовой комиссии, он прежде всего нашел в Сети расписание восходов. Конечно, пришлось замаскировать единственный нужный ему вопрос поиском многочисленной информации по космологии, чтобы не насторожить Службу общественной безопасности. Потом Дрю несколько дней продумывал, как убедительнее сформулировать начальству предложение о необходимости визуального осмотра крыши, и именно в это время. Предложение было принято, ему даже повысили Коэффициент общественной полезности за тот месяц. Полученную премию Дрю самым расточительным образом потратил на сладкое.
Обычно он не задерживался на крыше, это не было предусмотрено протоколом осмотра, а значит, могло насторожить все тех же безопасников. Но сегодня, 31 марта 2214 года, ему было плевать. Через несколько часов его должны были перевезти со всеми его немногочисленными вещами из Общежития куда-то на уровень -50-го этажа - в заключении тестировщиков было указано, что его генотип "признан соответствующим требованиям для воспроизводства Человечества".
Как происходит процесс получения материала для этого самого воспроизводства, Сеть умалчивала. И никто никогда не встречал бывших "дрочеров", как называли их в народе.
Именно поэтому Дрю позволил себе сегодня задержаться на крыше, встречая рассвет. Еще минуту... Он разбежался, оттолкнулся от края и начал падение с 528-го этажа. Потому что жить, не видя солнца, он бы не смог. Пусть даже оно и зеленое.
Над горизонтом показалось зеленое солнце. Нет, на самом деле законов физики никто не отменял и земное светило по-прежнему было желтым, но защитный купол придавал ему неживой оттенок плесени.
До конца рабочей смены оставалось еще два часа, в это время под предлогом обхода Дрю выходил на крышу здания, где работал в службе эксплуатации. О, это была хитрая комбинация, Дрю ею гордился. Полгода назад, узнав о решении Государственной тестовой комиссии, он прежде всего нашел в Сети расписание восходов. Конечно, пришлось замаскировать единственный нужный ему вопрос поиском многочисленной информации по космологии, чтобы не насторожить Службу общественной безопасности. Потом Дрю несколько дней продумывал, как убедительнее сформулировать начальству предложение о необходимости визуального осмотра крыши, и именно в это время. Предложение было принято, ему даже повысили Коэффициент общественной полезности за тот месяц. Полученную премию Дрю самым расточительным образом потратил на сладкое.
Обычно он не задерживался на крыше, это не было предусмотрено протоколом осмотра, а значит, могло насторожить все тех же безопасников. Но сегодня, 31 марта 2214 года, ему было плевать. Через несколько часов его должны были перевезти со всеми его немногочисленными вещами из Общежития куда-то на уровень -50-го этажа - в заключении тестировщиков было указано, что его генотип "признан соответствующим требованиям для воспроизводства Человечества".
Как происходит процесс получения материала для этого самого воспроизводства, Сеть умалчивала. И никто никогда не встречал бывших "дрочеров", как называли их в народе.
Именно поэтому Дрю позволил себе сегодня задержаться на крыше, встречая рассвет. Еще минуту... Он разбежался, оттолкнулся от края и начал падение с 528-го этажа. Потому что жить, не видя солнца, он бы не смог. Пусть даже оно и зеленое.
читать дальше
Еще!
– Ты сказал ему?
– Тебе какой чай заказывать?
– Ты ему не сказал?! Ты вообще понимаешь, что ты делаешь?
– Не кричи, мы в общественном месте. Тирамису или эклер?
– Не затыкай мне рот!
– Шшш… Девушка, будьте добры, зеленый чай с липой и два шоколадных эклера.
– Вот как это у тебя получается? У нее на ее раскрашенной морде написано: «Да-да, сей момент, и меня на сдачу».
– На м… лице у нее ничего не написано, на груди, в смысле – на бейджике написано «Ксюша», и ты преувеличиваешь мое обаяние. Я просто очень вежливый молодой человек.
– Видела бы она этого вежливого молодого человека утром – небритого, в семейниках и с похмелья.
– Не будем о грустном. И я семейников не ношу. Лучше расскажи, как твои взаимоотношения с начальницей?
– А что рассказывать? Стерва она и есть стерва. Погоди, это ты так стрелки сейчас переводишь?
– Не прокатило. Хорошо, давай обсудим все спокойно.
– Я не могу спокойно. Меня эта ситуация бесит. Сколько вы уже… ну… вместе?
– Два года.
– Это много.
– Да.
– Это не как у тебя раньше – закрутили, переспали и разбежались.
– Да.
– Это предполагает определенную честность в отношениях.
– А я что, вру ему?
– Ты умалчиваешь. Причем не о мелочи какой-то.
– Слушай, ну что ты лезешь под кожу? Да, я слабак, да, я трушу.
– Вторую неделю.
– У него запарка на работе, он приходит уставший до нестояния. Я его чуть ли не силой кормлю и укладываю спать. Так что я просто не хочу его волновать.
– Спать укладываешь? То есть вы даже не?..
– Что не? Ну да, не.
– Тогда ты тем более должен ему сказать. Не думаю, что он не понимает, что что-то идет не так. Он же умный мужик. Он в курсе, что ты проводишь у меня бОльшую часть своего свободного времени?
– Ммм…
– Ты и это ему не говоришь?! Ты не дурак, ты мудак.
– Не выражайся.
– Я имею на это полное право, я – заинтересованная сторона. Причем очень заинтересованная. Прям-таки кровно.
– Не преувеличивай.
– Вот, смотри. Смотри-смотри. Сегодня на работе наши женщины меня пытали, какие это такие кошки меня так драли, что пришлось замазывать царапины йодом? И что мне нужно было сказать? Да так, поигрались? Они бы все равно не поверили.
– А рукавом прикрыть нельзя было?
– А рукав случайно задрался.
– Прости. Я действительно вчера увлекся.
– Прощу, если пообещаешь поговорить с ним серьезно. В ближайшее время.
– Ну как ты не понимаешь? Он и так болезненно относится к нашей разнице в возрасте. Он чуть с инфарктом не слег, когда меня его сыном обозвали. И тут я такой выпадаю…
– Ты отказываешься?
– Не дави!
– Ты отказываешься от своего решения и своих слов?
– Я прошу всего лишь дать мне время.
– Времени у тебя было достаточно.
– Ну пожалуйста! Хотя бы до выходных.
– Хорошо. Последний раз. Но если ты не заберешь у меня своего котенка в субботу утром, даю тебе слово старшей сестры – я приеду сама и вывалю на вашу шикарную двухметровую кровать и котенка, и котячий корм, и наполнитель для туалета.
– Договорились.
Из сумки, стоящей под столом в кафе, высунулась маленькая рыжая морда и подтвердила: «Миу!»
– Ты сказал ему?
– Тебе какой чай заказывать?
– Ты ему не сказал?! Ты вообще понимаешь, что ты делаешь?
– Не кричи, мы в общественном месте. Тирамису или эклер?
– Не затыкай мне рот!
– Шшш… Девушка, будьте добры, зеленый чай с липой и два шоколадных эклера.
– Вот как это у тебя получается? У нее на ее раскрашенной морде написано: «Да-да, сей момент, и меня на сдачу».
– На м… лице у нее ничего не написано, на груди, в смысле – на бейджике написано «Ксюша», и ты преувеличиваешь мое обаяние. Я просто очень вежливый молодой человек.
– Видела бы она этого вежливого молодого человека утром – небритого, в семейниках и с похмелья.
– Не будем о грустном. И я семейников не ношу. Лучше расскажи, как твои взаимоотношения с начальницей?
– А что рассказывать? Стерва она и есть стерва. Погоди, это ты так стрелки сейчас переводишь?
– Не прокатило. Хорошо, давай обсудим все спокойно.
– Я не могу спокойно. Меня эта ситуация бесит. Сколько вы уже… ну… вместе?
– Два года.
– Это много.
– Да.
– Это не как у тебя раньше – закрутили, переспали и разбежались.
– Да.
– Это предполагает определенную честность в отношениях.
– А я что, вру ему?
– Ты умалчиваешь. Причем не о мелочи какой-то.
– Слушай, ну что ты лезешь под кожу? Да, я слабак, да, я трушу.
– Вторую неделю.
– У него запарка на работе, он приходит уставший до нестояния. Я его чуть ли не силой кормлю и укладываю спать. Так что я просто не хочу его волновать.
– Спать укладываешь? То есть вы даже не?..
– Что не? Ну да, не.
– Тогда ты тем более должен ему сказать. Не думаю, что он не понимает, что что-то идет не так. Он же умный мужик. Он в курсе, что ты проводишь у меня бОльшую часть своего свободного времени?
– Ммм…
– Ты и это ему не говоришь?! Ты не дурак, ты мудак.
– Не выражайся.
– Я имею на это полное право, я – заинтересованная сторона. Причем очень заинтересованная. Прям-таки кровно.
– Не преувеличивай.
– Вот, смотри. Смотри-смотри. Сегодня на работе наши женщины меня пытали, какие это такие кошки меня так драли, что пришлось замазывать царапины йодом? И что мне нужно было сказать? Да так, поигрались? Они бы все равно не поверили.
– А рукавом прикрыть нельзя было?
– А рукав случайно задрался.
– Прости. Я действительно вчера увлекся.
– Прощу, если пообещаешь поговорить с ним серьезно. В ближайшее время.
– Ну как ты не понимаешь? Он и так болезненно относится к нашей разнице в возрасте. Он чуть с инфарктом не слег, когда меня его сыном обозвали. И тут я такой выпадаю…
– Ты отказываешься?
– Не дави!
– Ты отказываешься от своего решения и своих слов?
– Я прошу всего лишь дать мне время.
– Времени у тебя было достаточно.
– Ну пожалуйста! Хотя бы до выходных.
– Хорошо. Последний раз. Но если ты не заберешь у меня своего котенка в субботу утром, даю тебе слово старшей сестры – я приеду сама и вывалю на вашу шикарную двухметровую кровать и котенка, и котячий корм, и наполнитель для туалета.
– Договорились.
Из сумки, стоящей под столом в кафе, высунулась маленькая рыжая морда и подтвердила: «Миу!»
NEW ! A.Raff выполнено
текст большой,сильный,от него больно и светло одновременно.Ань,спасибо огромное!
не буду тащить сюда,даю ссылку на текст
bergamotka.diary.ru/p196711711.htm
читать дальше nikitoss. выполнено
читать дальше
Парня звали Беда.
Беда был рыжий, с какой-то прозрачной и, даже на вид, нежной кожей, тонкими пальцами потомственного музыканта и щенячьими, восторженными глазами. Конечно, у Беды было нормальное имя, Слава или Игорь, словом, то, что дали ему при рождении папа с мамой. Но Кирилл с первой же встречи назвал, как припечатал: Беда. С его легкой руки так и повелось. Пацан, впрочем, не возражал и охотно откликался на новое прозвище. Был он на удивление покладист и незлоблив, и приблизительно настолько же неуклюж, обладал завидной способностью влипать в большие и малые неприятности, полностью оправдывая свое новое прозвище. Ребята из Кирилловой группы только косились в его сторону, да недоуменно пожимали плечами, глядя на то, как Беда пыхтит на турнике, или с вымученной улыбкой выползает из-под штанги. А Кирилл лишь усмехался и гнал парня на полосу препятствий, и лично ползал с ним до самых сумерек. Серый понимал, что Кирилл лишь пытается помочь новенькому. Тот как-то уж слишком был неприспособлен для того дела, которым занимались Кирилл и его ребята, и Серый разделял их недоумение. Пока однажды пара почти подслушанных фраз из разговора Кирилла не поставили все на свои места. Беда был шифровальщиком, золотой головой, за которую Кирилл «порвал несколько глоток» в Управлении. Это, конечно, все ставило на свои места. И явно не спецназовские «кондиции» рыжего, и особенное отношение к нему самого Кирилла. Вот только…
Вот только это никак не объясняло вечно восторженного, до заискивания, взгляда, которым Беда смотрел на Кирилла.
Его Кирилла.
Серый не был дураком и прекрасно понимал, что ревнует. Но всякий раз видя, как Беда, сияя глазами, подбегает к Кириллу, стоит тому лишь взглянуть в его сторону, как затаив дыхание, слушает его объяснения, как из кожи вон лезет на этой гребаной полосе после отеческого кириллова «давай, я в тебя верю» и застенчиво – застенчиво, твою мать! – краснеет на его же небрежное «я в тебе не сомневался», как Серый чувствовал, что под ложечкой начинало ворочаться что-то темное и липкое. Он видел подвох даже в том упрямстве, с которым Беда продолжал курить свои тонкие, девчачьи сигареты. Сбегая подальше от неодобрительного взгляда некурящего Кирилла и пряча от него по карманам тяжелую «дедовскую еще» зажигалку. Это темное заставляло его гораздо чаще, чем требовалось, появляться не тренировках Кирилловой группы, ловить и подмечать все взгляды, мельком брошенные фразы и случайные прикосновения. Запоминать, классифицировать, складывать в аккуратные стопочки, чтобы потом, в очередной раз, увидев насмешливую улыбку Кирилла, глядящего на перемазанного и запыхавшегося Беду, гадать, чего больше в той улыбке: насмешки или любования?
Беда был слишком хорош и не искушен, слишком во вкусе Кирилла, и слишком сильно хотел понравиться, чтобы Серый спокойно смотрел на эту свою персональную Беду рядом с Кириллом.
Но всякий раз, тщательно процедив увиденное сквозь частое ситечко здравого смысла, он понимал, что бесится напрасно. Злясь на самого себя, обещал «выкинуть дурь из головы» и…
В последний раз он увидел их на ринге, в клубе Сан Саныча. Можно было не сомневаться, что, а точнее кто, вытащил на ринг эту тощую и узкоплечую беду в невероятных, ярко-красных трусах до колен и в перчатках, как гири висящих на длиннопалых руках. Кирилл, улыбаясь как чеширский кот, плясал вокруг него, подбадривая и время от времени награждая несильными ударами. Беда нелепо отмахивался и, похоже, остро сожалел о собственной безотказности.
- Стойку, стойку держи! – Кирилл в очередной раз приложил Беду в плечо. – Руки твои где? Блокируй, ну! – неожиданно резко крикнул он, в очередной раз пробивая хилую оборону Беды и чуть сильнее, чем следовало, приложив его. Серый видел, что в последний момент Кирилл успел отвести удар, послав его по касательной. Но Беде оказалось достаточно. Он всплеснул руками, покачнулся и рухнул. Серому, стоявшему метрах в пяти, удалось в деталях рассмотреть мгновенный испуг на лице любовника, тут же сменившийся несказанным облегчением, когда пацан неловко завозился на матах. Кирилл зубами отодрал ленту на перчатке и, поспешно стянув ее, кинулся к поверженному.
- Ну, поднимайся, чего разлегся? – упав на колени, наклонился он над Бедой. Тот завозился, бестолково загребая руками в перчатках, но так и не поднялся. Кирилл вздернул его одним рывком и Серый, закусив губу, увидел, с какой неприкрытой тревогой он вглядывался в лицо мальчишки. Беда так и не открыл глаз и лишь сипло дышал, почти повиснув в руках Кирилла.
- Эй, - негромко окликнул тот его. – Ты в порядке?
- Ни черта я не в порядке, - неожиданно басом провыл Беда и слепо качнулся вперед, наваливаясь на Кирилла и безошибочно утыкаясь лбом в его плечо. – Вы со мной! А я!... Ни черта ж не выходит, - Беда плакал неумело, подвывая и захлебываясь, было видно, что делал он это в последний раз так давно, что сейчас даже толком не понимал, что буквально «наматывает сопли на кулак», как после какой-нибудь драки в начальной школе. И Серый, сжав кулаки и глядя, как Кирилл, вместо того, чтобы прекратить этот бред шуткой или даже резким словом, крепче притискивает пацана к собственному плечу и даже, черт побери, гладит по взмокшим рыжим патлам, не выдержал.
Зло прищурившись, он поспешно шагнул в круг света, освещавший ринг, ловя взгляд Кирилла и лихорадочно пытаясь увидеть там… ну, что-то увидеть. А Кирилл, заметив взъерошенного Серого, неожиданно беззвучно рассмеялся, подмигнул и молча указав глазами на всхлипывающего Беду, покачал головой и дернул подбородком в сторону двери. Серого как-то резко попустило. Он усмехнулся в ответ и, неслышно ступая, вышел. Кирилл, конечно, был прав: негоже даже таким бойцам, как Беда, знать, что кто-то еще был свидетелем его слез.
Он шел тогда домой с легким сердцем и твердо зная, что вот теперь-то точно – все. Потому что Беда оказался лишь зареванным рыжим мальчишкой, смертельно боящимся опозориться в глазах своего командира. Правда, это не помешало ему в ту же ночь до крови прокусить Кириллово плечо и потом зализывать его, пряча довольную ухмылку. Кирилл шипел и охал, но охотно подставлял языку Серого пострадавшее место и, улыбаясь, обещал в следующий раз «нацепить на паршивца намордник».
Серый был уверен, что его противостояние с рыжей бедой закончилось, толком и не начавшись, и когда через пару дней сокурсники пригласили его за город с ночевкой, не раздумывая, согласился. Он успел заскочить домой всего минут на двадцать, предсказуемо не застал Кирилла дома и, не сумев дозвониться, покидал в сумку пару необходимых шмоток, вымелся из квартиры, оставив на кухонном столе кое-как накарябанную записку с обещанием быть дома завтра к вечеру.
Посиделки не задались. Серый, опоздавший на автобус и вынужденный дожидаться следующего, приехал, когда вся компания была уже «весела». И несмотря на дружелюбный вой, которым его встретила компания молодых оболтусов, включиться в посиделки у Серого не получилось. Он еще потолкался пару часов, съел несколько кусков сочного шашлыка и даже искупался вместе со всеми в озере, но вечером, выловив из толпы веселящихся студентов самого на тот момент вменяемого, попросил передать хозяину, что сваливает, что ему был срочный звонок, что все было зашибись, но ничего не поделаешь, дальше придется как-нибудь без него. Он трясся в пустом пригородном автобусе, рассеянно глядя на укрытые легким туманом поля за окном, улыбался и предвкушал тихий вечер с удивленным его нежданным возвращением Кириллом.
В «их» окнах горел свет. Серый, не утруждаясь лифтом, взлетел по лестнице и нажал кнопку звонка. Он слышал, как тот заливался по ту сторону двери, он даже слышал глухо бормочущее радио на кухне – и только. Никто не спешил открывать ему дверь. Серый пожал плечами и полез за ключом.
Первым делом Серый сунулся на освещенную кухню и, увидев на столе два стакана, в одном из которых даже еще что-то плескалось, хмыкнул. Кирилл, как видно, тоже времени даром не терял. Серый еще раз рассеянно оглядел неубранный стол и принюхался. В квартире совершенно точно совсем недавно курили. Он повел носом и неуверенно, будто боясь чего-то, шагнул во вторую освещенную комнату, являвшуюся спальней. В случае с Кириллом, это была просто комната с огромным матрасом, брошенным прямо на пол и маленьким ночником, света от которого едва хватало, чтобы при случае в полной мере оценить скалящееся в оргазме лицо Кирилла. Спальня тоже была пуста. Серый потоптался на пороге, оценил полностью развороченную постель и поморщился от свежего табачного дыма. Казалось, курили вот только что, и если хорошо приглядеться, в воздухе еще можно различить тонкий синеватый дымок от недавней сигареты. Серый уже почти повернулся на выход, когда взгляд зацепился за тусклый кусок металла в складках сбитой простыни. Он сухо сглотнул, на неверных ногах подошел ближе и наклонившись выудил из их с Кириллом постели «дедовскую» зажигалку Беды. Ту самую, тяжелую, с витой дарственной надписью, которую он не раз видел в тонких пальцах с аккуратными розовыми ногтями.
Он слепо перевел взгляд с зажигалки на сбитую постель и внезапно ярко и четко, объемно, как в гребаном 3D фильме, увидел, что здесь происходило еще каких-то полчаса назад. Увидел до мельчайших подробностей и деталей, услышал и почувствовал так, будто сам при этом присутствовал. От резкого табачного дыма затошнило, он сжал зажигалку в кулаке и поморщившись вышел в прихожую. Как он оказался на лестнице, а потом и на улице, Серый не смог бы объяснить при всем желании. Очнулся он лишь когда понял, что совершенно промок. Оказывается, на улице во всю полоскал дождь. Мимо торопливо проходили люди, косясь на него и задевая мокрыми зонтами, а он стоял и понимал, что должен выяснить все до конца. Одной из немногих вещей, что он успел научиться – это глядеть своей беде прямо в лицо, не отводя взгляда и не боясь самой горькой правды. Серый развернулся и зашагал обратно к подъезду.
Дверь была не заперта. Серый, споткнувшись о собственную, брошенную в прихожей сумку, чертыхнулся и замер, услышав шорох в глубине квартиры. Он аккуратно прикрыл входную дверь и пригладив пятерней насквозь мокрые волосы, пошел на кухню.
У стола, сгорбившись и гоняя между ладоней пустой стакан, сидел ощутимо нетрезвый Кирилл. При появлении Серого он поднял голову и уставился на него нечитаемым взглядом. Серый с трудом оторвался от дверного косяка и еле переставляя ноги, подошел к столу.
- Возьми, - он аккуратно положил нагревшийся кусочек металла на столешницу и подтолкнул его в направлении Кирилла. Тот немедля накрыл его ладонью и сжал в кулаке.
- Спасибо, - глухо сказал он, не сводя взгляда с собственных сжатых пальцев. – Беда, - Кирилл поперхнулся и сдавленно продолжил, - Максим отдал перед отъездом. Он с группой Грача пошел, обещал вот курить бросить.
Серый до хруста в пальцах сжал столешницу, глядя на склоненную голову с коротким ежиком. Кирилл поднял на него совершенно больные глаза:
- На засаду они налетели. Покрошили в мясо. Мне сейчас позвонили, сказали только Беда выжил.
Через десять минут Серый сидел на полу ярко освещенной кухни. На коленях у него, уткнувшись носом ему в живот, спал Кирилл. Серый гладил колкий ежик, и горькую складку между бровей и корчась от стыда и запоздалого сожаления одними губами снова и снова шептал «прости». Кирилл вздрагивал во сне и до боли сжимал его запястье.
Беда был рыжий, с какой-то прозрачной и, даже на вид, нежной кожей, тонкими пальцами потомственного музыканта и щенячьими, восторженными глазами. Конечно, у Беды было нормальное имя, Слава или Игорь, словом, то, что дали ему при рождении папа с мамой. Но Кирилл с первой же встречи назвал, как припечатал: Беда. С его легкой руки так и повелось. Пацан, впрочем, не возражал и охотно откликался на новое прозвище. Был он на удивление покладист и незлоблив, и приблизительно настолько же неуклюж, обладал завидной способностью влипать в большие и малые неприятности, полностью оправдывая свое новое прозвище. Ребята из Кирилловой группы только косились в его сторону, да недоуменно пожимали плечами, глядя на то, как Беда пыхтит на турнике, или с вымученной улыбкой выползает из-под штанги. А Кирилл лишь усмехался и гнал парня на полосу препятствий, и лично ползал с ним до самых сумерек. Серый понимал, что Кирилл лишь пытается помочь новенькому. Тот как-то уж слишком был неприспособлен для того дела, которым занимались Кирилл и его ребята, и Серый разделял их недоумение. Пока однажды пара почти подслушанных фраз из разговора Кирилла не поставили все на свои места. Беда был шифровальщиком, золотой головой, за которую Кирилл «порвал несколько глоток» в Управлении. Это, конечно, все ставило на свои места. И явно не спецназовские «кондиции» рыжего, и особенное отношение к нему самого Кирилла. Вот только…
Вот только это никак не объясняло вечно восторженного, до заискивания, взгляда, которым Беда смотрел на Кирилла.
Его Кирилла.
Серый не был дураком и прекрасно понимал, что ревнует. Но всякий раз видя, как Беда, сияя глазами, подбегает к Кириллу, стоит тому лишь взглянуть в его сторону, как затаив дыхание, слушает его объяснения, как из кожи вон лезет на этой гребаной полосе после отеческого кириллова «давай, я в тебя верю» и застенчиво – застенчиво, твою мать! – краснеет на его же небрежное «я в тебе не сомневался», как Серый чувствовал, что под ложечкой начинало ворочаться что-то темное и липкое. Он видел подвох даже в том упрямстве, с которым Беда продолжал курить свои тонкие, девчачьи сигареты. Сбегая подальше от неодобрительного взгляда некурящего Кирилла и пряча от него по карманам тяжелую «дедовскую еще» зажигалку. Это темное заставляло его гораздо чаще, чем требовалось, появляться не тренировках Кирилловой группы, ловить и подмечать все взгляды, мельком брошенные фразы и случайные прикосновения. Запоминать, классифицировать, складывать в аккуратные стопочки, чтобы потом, в очередной раз, увидев насмешливую улыбку Кирилла, глядящего на перемазанного и запыхавшегося Беду, гадать, чего больше в той улыбке: насмешки или любования?
Беда был слишком хорош и не искушен, слишком во вкусе Кирилла, и слишком сильно хотел понравиться, чтобы Серый спокойно смотрел на эту свою персональную Беду рядом с Кириллом.
Но всякий раз, тщательно процедив увиденное сквозь частое ситечко здравого смысла, он понимал, что бесится напрасно. Злясь на самого себя, обещал «выкинуть дурь из головы» и…
В последний раз он увидел их на ринге, в клубе Сан Саныча. Можно было не сомневаться, что, а точнее кто, вытащил на ринг эту тощую и узкоплечую беду в невероятных, ярко-красных трусах до колен и в перчатках, как гири висящих на длиннопалых руках. Кирилл, улыбаясь как чеширский кот, плясал вокруг него, подбадривая и время от времени награждая несильными ударами. Беда нелепо отмахивался и, похоже, остро сожалел о собственной безотказности.
- Стойку, стойку держи! – Кирилл в очередной раз приложил Беду в плечо. – Руки твои где? Блокируй, ну! – неожиданно резко крикнул он, в очередной раз пробивая хилую оборону Беды и чуть сильнее, чем следовало, приложив его. Серый видел, что в последний момент Кирилл успел отвести удар, послав его по касательной. Но Беде оказалось достаточно. Он всплеснул руками, покачнулся и рухнул. Серому, стоявшему метрах в пяти, удалось в деталях рассмотреть мгновенный испуг на лице любовника, тут же сменившийся несказанным облегчением, когда пацан неловко завозился на матах. Кирилл зубами отодрал ленту на перчатке и, поспешно стянув ее, кинулся к поверженному.
- Ну, поднимайся, чего разлегся? – упав на колени, наклонился он над Бедой. Тот завозился, бестолково загребая руками в перчатках, но так и не поднялся. Кирилл вздернул его одним рывком и Серый, закусив губу, увидел, с какой неприкрытой тревогой он вглядывался в лицо мальчишки. Беда так и не открыл глаз и лишь сипло дышал, почти повиснув в руках Кирилла.
- Эй, - негромко окликнул тот его. – Ты в порядке?
- Ни черта я не в порядке, - неожиданно басом провыл Беда и слепо качнулся вперед, наваливаясь на Кирилла и безошибочно утыкаясь лбом в его плечо. – Вы со мной! А я!... Ни черта ж не выходит, - Беда плакал неумело, подвывая и захлебываясь, было видно, что делал он это в последний раз так давно, что сейчас даже толком не понимал, что буквально «наматывает сопли на кулак», как после какой-нибудь драки в начальной школе. И Серый, сжав кулаки и глядя, как Кирилл, вместо того, чтобы прекратить этот бред шуткой или даже резким словом, крепче притискивает пацана к собственному плечу и даже, черт побери, гладит по взмокшим рыжим патлам, не выдержал.
Зло прищурившись, он поспешно шагнул в круг света, освещавший ринг, ловя взгляд Кирилла и лихорадочно пытаясь увидеть там… ну, что-то увидеть. А Кирилл, заметив взъерошенного Серого, неожиданно беззвучно рассмеялся, подмигнул и молча указав глазами на всхлипывающего Беду, покачал головой и дернул подбородком в сторону двери. Серого как-то резко попустило. Он усмехнулся в ответ и, неслышно ступая, вышел. Кирилл, конечно, был прав: негоже даже таким бойцам, как Беда, знать, что кто-то еще был свидетелем его слез.
Он шел тогда домой с легким сердцем и твердо зная, что вот теперь-то точно – все. Потому что Беда оказался лишь зареванным рыжим мальчишкой, смертельно боящимся опозориться в глазах своего командира. Правда, это не помешало ему в ту же ночь до крови прокусить Кириллово плечо и потом зализывать его, пряча довольную ухмылку. Кирилл шипел и охал, но охотно подставлял языку Серого пострадавшее место и, улыбаясь, обещал в следующий раз «нацепить на паршивца намордник».
Серый был уверен, что его противостояние с рыжей бедой закончилось, толком и не начавшись, и когда через пару дней сокурсники пригласили его за город с ночевкой, не раздумывая, согласился. Он успел заскочить домой всего минут на двадцать, предсказуемо не застал Кирилла дома и, не сумев дозвониться, покидал в сумку пару необходимых шмоток, вымелся из квартиры, оставив на кухонном столе кое-как накарябанную записку с обещанием быть дома завтра к вечеру.
Посиделки не задались. Серый, опоздавший на автобус и вынужденный дожидаться следующего, приехал, когда вся компания была уже «весела». И несмотря на дружелюбный вой, которым его встретила компания молодых оболтусов, включиться в посиделки у Серого не получилось. Он еще потолкался пару часов, съел несколько кусков сочного шашлыка и даже искупался вместе со всеми в озере, но вечером, выловив из толпы веселящихся студентов самого на тот момент вменяемого, попросил передать хозяину, что сваливает, что ему был срочный звонок, что все было зашибись, но ничего не поделаешь, дальше придется как-нибудь без него. Он трясся в пустом пригородном автобусе, рассеянно глядя на укрытые легким туманом поля за окном, улыбался и предвкушал тихий вечер с удивленным его нежданным возвращением Кириллом.
В «их» окнах горел свет. Серый, не утруждаясь лифтом, взлетел по лестнице и нажал кнопку звонка. Он слышал, как тот заливался по ту сторону двери, он даже слышал глухо бормочущее радио на кухне – и только. Никто не спешил открывать ему дверь. Серый пожал плечами и полез за ключом.
Первым делом Серый сунулся на освещенную кухню и, увидев на столе два стакана, в одном из которых даже еще что-то плескалось, хмыкнул. Кирилл, как видно, тоже времени даром не терял. Серый еще раз рассеянно оглядел неубранный стол и принюхался. В квартире совершенно точно совсем недавно курили. Он повел носом и неуверенно, будто боясь чего-то, шагнул во вторую освещенную комнату, являвшуюся спальней. В случае с Кириллом, это была просто комната с огромным матрасом, брошенным прямо на пол и маленьким ночником, света от которого едва хватало, чтобы при случае в полной мере оценить скалящееся в оргазме лицо Кирилла. Спальня тоже была пуста. Серый потоптался на пороге, оценил полностью развороченную постель и поморщился от свежего табачного дыма. Казалось, курили вот только что, и если хорошо приглядеться, в воздухе еще можно различить тонкий синеватый дымок от недавней сигареты. Серый уже почти повернулся на выход, когда взгляд зацепился за тусклый кусок металла в складках сбитой простыни. Он сухо сглотнул, на неверных ногах подошел ближе и наклонившись выудил из их с Кириллом постели «дедовскую» зажигалку Беды. Ту самую, тяжелую, с витой дарственной надписью, которую он не раз видел в тонких пальцах с аккуратными розовыми ногтями.
Он слепо перевел взгляд с зажигалки на сбитую постель и внезапно ярко и четко, объемно, как в гребаном 3D фильме, увидел, что здесь происходило еще каких-то полчаса назад. Увидел до мельчайших подробностей и деталей, услышал и почувствовал так, будто сам при этом присутствовал. От резкого табачного дыма затошнило, он сжал зажигалку в кулаке и поморщившись вышел в прихожую. Как он оказался на лестнице, а потом и на улице, Серый не смог бы объяснить при всем желании. Очнулся он лишь когда понял, что совершенно промок. Оказывается, на улице во всю полоскал дождь. Мимо торопливо проходили люди, косясь на него и задевая мокрыми зонтами, а он стоял и понимал, что должен выяснить все до конца. Одной из немногих вещей, что он успел научиться – это глядеть своей беде прямо в лицо, не отводя взгляда и не боясь самой горькой правды. Серый развернулся и зашагал обратно к подъезду.
Дверь была не заперта. Серый, споткнувшись о собственную, брошенную в прихожей сумку, чертыхнулся и замер, услышав шорох в глубине квартиры. Он аккуратно прикрыл входную дверь и пригладив пятерней насквозь мокрые волосы, пошел на кухню.
У стола, сгорбившись и гоняя между ладоней пустой стакан, сидел ощутимо нетрезвый Кирилл. При появлении Серого он поднял голову и уставился на него нечитаемым взглядом. Серый с трудом оторвался от дверного косяка и еле переставляя ноги, подошел к столу.
- Возьми, - он аккуратно положил нагревшийся кусочек металла на столешницу и подтолкнул его в направлении Кирилла. Тот немедля накрыл его ладонью и сжал в кулаке.
- Спасибо, - глухо сказал он, не сводя взгляда с собственных сжатых пальцев. – Беда, - Кирилл поперхнулся и сдавленно продолжил, - Максим отдал перед отъездом. Он с группой Грача пошел, обещал вот курить бросить.
Серый до хруста в пальцах сжал столешницу, глядя на склоненную голову с коротким ежиком. Кирилл поднял на него совершенно больные глаза:
- На засаду они налетели. Покрошили в мясо. Мне сейчас позвонили, сказали только Беда выжил.
Через десять минут Серый сидел на полу ярко освещенной кухни. На коленях у него, уткнувшись носом ему в живот, спал Кирилл. Серый гладил колкий ежик, и горькую складку между бровей и корчась от стыда и запоздалого сожаления одними губами снова и снова шептал «прости». Кирилл вздрагивал во сне и до боли сжимал его запястье.
NEW ! Дитя понедельника выполнено!
Текст в комментах .
читать дальше Marchela24 выполнено
читать дальше
Алекс поставил машину где-то в центре и не спеша пошел в сторону набережной. Огни на мосту отражались в воде – Алекс любил смотреть на них. Это помогало думать, но сейчас не получалось сосредоточиться. Как назло начал накрапывать мелкий противный дождь. Пришлось поднять воротник и оглядеться в поисках временного убежища. Из-за поворота вывернул трамвай, его характерный звонок вывел Алекса из оцепенения. Он замер на мгновение, словно на что-то решаясь, потом рванул с места и мастерски запрыгнул на подножку. Трамвай был практически пустой: впереди сидела женщина с большой сумкой, неподалеку спал парень в наушниках, на задней площадке обнимались парень с девушкой. Алекс плюхнулся на сомнительного вида сидение с облупившейся краской, наплевав на новое кашемировое пальто, засунул руки поглубже в карманы и почувствовал себя героем сюрреалистического романа.
Алекс верил в приметы, символы, знаки и знамения. Не так, чтоб уж очень, но верил. Он вспомнил этот трамвай и его маршрут - трамвай шел по кольцевой. Это было символично и иронично одновременно. «Как вся моя гребаная жизнь». Для Алекса, уже больше десяти лет не ездившего общественным транспортом, эта поездка была словно прыжок в другую жизнь. И судя по всему, он с размаха заскочил в свое прошлое.
Вот также они ездили с Виком много лет назад. Народу тогда в трамвай набивалось под самую завязку. Они пристраивались на задней площадке, на поворотах трамвай потряхивало, их подталкивало друг другу: это были их любимые моменты – безнаказанно соприкасаться телами на виду у всех, это была их игра – принимать невообразимые позы, притворно возмущаться: «Граждане, не напирайте!» и когда станет совсем невмоготу от нахлынувшего в молодое тело стыдного возбуждения, срываться на любой остановке и бежать, бежать… Алекс убегал, Вик догонял…
Алекс прикрыл глаза. Мерная поступь трамвая напоминала перестук колес поезда. Тогда казалось, что он уехал ненадолго. Всего лишь практика, новый объект, сложные задачи - своеобразный вызов молодому амбициозному спецу. Хотелось всего и сразу. Оглянешься назад – потеряешь темп. О том, что можно потерять и что-то более существенное, тогда не думалось.
Алекс машинально потер шрам над правой бровью. «Значит, дошли до того места, когда все пошло на излом». Вик приехал, надо было решать: кто, куда, к кому будет переезжать. Они крепко поругались тогда. Алекс «убегал», Вик «догонял»… «Догнал», приложил об косяк со всей дури. «Сам испугался себя и своих чувств», - ну, это он сейчас так говорит. А тогда…просто хлопнул дверью. Понимай, как хочешь. Алекс понял так, что Вик решил сменить амплуа. Но проблема была в том, что Алекс не умел «догонять», не привык как-то. А еще он верил в судьбу. «Значит не твое», - сказала коллега Юля. «Но и не твое», - промаявшись пару лет, выдохнул ей Алекс. И больше не пытался испытывать судьбу. «Да и зачем?» Работа отнимала все время, фитнес забирал все оставшиеся силы, а инструктор по фитнесу – все немногочисленные оргазмы.
Нестерпимо захотелось курить. Алекс достал пачку сигарет, зажигалку, постучал задумчиво по пачке. Он не боялся штрафа, скорее привык к самоограничениям. Собственно, самоограничения стали его жизненным кредо. Алекс и здесь остался верен себе – сигареты и зажигалка отправились обратно в карман. «И ради чего все это?» Только вернувшись через девять лет, он позволил себе задаться этим вопросом. Потому что увидел Вика. Виктора Станиславовича. Его сложно было не заметить. Много позже, Алекс задумался о том, что у него просто не было шансов. Скорее всего, перевод Алекса был Виком же и инициирован. А тогда у него реально и фигурально потемнело в глазах, и подогнулись ноги. Нет, это было не тогда, когда он увидел его в первый раз через столько лет во главе большого стола в комнате для совещаний. Элегантного, властного, чужого… И не тогда, когда заходил к нему в кабинет. Это случилось в лифте. Виктор зашел с очередной делегацией, поздоровался, встал в пол-оборота. От перегрузки лифт дрогнул. Вик оказался очень близко к Алексу. Как тогда – в их трамвае. И все.
Им было уже не двадцать. Вик не догонял Алекса, а просто вызвал его к себе. Поговорить. Объяснить. Алекс не хотел понимать, тер шрам над бровью, и вспоминал свою безоговорочную капитуляцию в лифте, которую, казалось, никто, кроме него не заметил и не ощутил. Сказать, что это его напугало, значит не сказать ничего. Вик что-то говорил, а Алекс уже понял, что надо бежать. Уехать. Не чувствовать. От сильных чувств его разрывало и делалось нестерпимо больно.
Косой дождь бил прямо в плохо-закрытую форточку. Капли воды натекли Алексу на пальто. Он поморщился, отодвинулся на середину. «Кажется, он поехал по второму кругу». В машине осталась сумка с вещами. В бардачке – билет… Он еще ничего не решил. Ему не надо ничего решать. Он будет ездить в этом трамвае. У этих рельсов нет ни начала, ни конца. Закроет глаза и не будет открывать.
Трамвай резко притормозил на светофоре. Алекса вынесло в реальность. «Трамвай идет в депо», - глухой голос, искаженный, не настоящий, как желтый свет в салоне. Алекс вдруг четко осознал всю нелепость своего положения. Если трамвай не ехал по кругу – он ехал в тупик. Но он – Алекс - был совершенно, абсолютно свободен. Он не был привязан ни к этому трамваю, ни к этому городу, ни даже к Вику. Он должен понять, чего он хочет и делать только то, что хочет он сам. Главное – перестать убегать.
Алекс вышел на предпоследней перед депо остановкой. Проводил взглядом трамвай. Его окна запотели, Алекс представил, как оставляет рукой след на заднем стекле в стиле «Титаника» и усмехнулся. Дождь почти перестал. Алекс достал сигареты, закурил и с наслаждением затянулся. Докурил, бросил окурок в темноту, натянул перчатки, замотался поплотнее в шарф и пошел бодрым шагом к центру.
Бонус!
В ярко-желтое лето
Меня память уносит:
Тебе стукнуло тридцать,
А мне двадцать восемь.
Мы ни разу не дети,
Но голову кружит:
- Ты один в целом свете.
- Ты один только нужен.
Нам бросались, мигая
Светофоров огни.
Мы их просто глотали,
Мы тогда все могли.
Ветра шум в поворотах
Ласкал наши уши.
Как рефреном работал:
«Ты нужен, ты нужен».
Помню, голос срываешь,
Помню сливки с малиной.
Ты меня называешь
Своей половиной.
Дождик с лета смывал
Ярко-желтые краски,
Ты меня целовал,
Я так ждал твоей ласки.
Были жадными оба,
Только так и могли.
Чтоб хватило надолго
Этой летней любви.
Чтобы жар не пропал.
И не смыла вода.
Только ветер шептал:
«Навсегда, навсегда»
Алекс верил в приметы, символы, знаки и знамения. Не так, чтоб уж очень, но верил. Он вспомнил этот трамвай и его маршрут - трамвай шел по кольцевой. Это было символично и иронично одновременно. «Как вся моя гребаная жизнь». Для Алекса, уже больше десяти лет не ездившего общественным транспортом, эта поездка была словно прыжок в другую жизнь. И судя по всему, он с размаха заскочил в свое прошлое.
Вот также они ездили с Виком много лет назад. Народу тогда в трамвай набивалось под самую завязку. Они пристраивались на задней площадке, на поворотах трамвай потряхивало, их подталкивало друг другу: это были их любимые моменты – безнаказанно соприкасаться телами на виду у всех, это была их игра – принимать невообразимые позы, притворно возмущаться: «Граждане, не напирайте!» и когда станет совсем невмоготу от нахлынувшего в молодое тело стыдного возбуждения, срываться на любой остановке и бежать, бежать… Алекс убегал, Вик догонял…
Алекс прикрыл глаза. Мерная поступь трамвая напоминала перестук колес поезда. Тогда казалось, что он уехал ненадолго. Всего лишь практика, новый объект, сложные задачи - своеобразный вызов молодому амбициозному спецу. Хотелось всего и сразу. Оглянешься назад – потеряешь темп. О том, что можно потерять и что-то более существенное, тогда не думалось.
Алекс машинально потер шрам над правой бровью. «Значит, дошли до того места, когда все пошло на излом». Вик приехал, надо было решать: кто, куда, к кому будет переезжать. Они крепко поругались тогда. Алекс «убегал», Вик «догонял»… «Догнал», приложил об косяк со всей дури. «Сам испугался себя и своих чувств», - ну, это он сейчас так говорит. А тогда…просто хлопнул дверью. Понимай, как хочешь. Алекс понял так, что Вик решил сменить амплуа. Но проблема была в том, что Алекс не умел «догонять», не привык как-то. А еще он верил в судьбу. «Значит не твое», - сказала коллега Юля. «Но и не твое», - промаявшись пару лет, выдохнул ей Алекс. И больше не пытался испытывать судьбу. «Да и зачем?» Работа отнимала все время, фитнес забирал все оставшиеся силы, а инструктор по фитнесу – все немногочисленные оргазмы.
Нестерпимо захотелось курить. Алекс достал пачку сигарет, зажигалку, постучал задумчиво по пачке. Он не боялся штрафа, скорее привык к самоограничениям. Собственно, самоограничения стали его жизненным кредо. Алекс и здесь остался верен себе – сигареты и зажигалка отправились обратно в карман. «И ради чего все это?» Только вернувшись через девять лет, он позволил себе задаться этим вопросом. Потому что увидел Вика. Виктора Станиславовича. Его сложно было не заметить. Много позже, Алекс задумался о том, что у него просто не было шансов. Скорее всего, перевод Алекса был Виком же и инициирован. А тогда у него реально и фигурально потемнело в глазах, и подогнулись ноги. Нет, это было не тогда, когда он увидел его в первый раз через столько лет во главе большого стола в комнате для совещаний. Элегантного, властного, чужого… И не тогда, когда заходил к нему в кабинет. Это случилось в лифте. Виктор зашел с очередной делегацией, поздоровался, встал в пол-оборота. От перегрузки лифт дрогнул. Вик оказался очень близко к Алексу. Как тогда – в их трамвае. И все.
Им было уже не двадцать. Вик не догонял Алекса, а просто вызвал его к себе. Поговорить. Объяснить. Алекс не хотел понимать, тер шрам над бровью, и вспоминал свою безоговорочную капитуляцию в лифте, которую, казалось, никто, кроме него не заметил и не ощутил. Сказать, что это его напугало, значит не сказать ничего. Вик что-то говорил, а Алекс уже понял, что надо бежать. Уехать. Не чувствовать. От сильных чувств его разрывало и делалось нестерпимо больно.
Косой дождь бил прямо в плохо-закрытую форточку. Капли воды натекли Алексу на пальто. Он поморщился, отодвинулся на середину. «Кажется, он поехал по второму кругу». В машине осталась сумка с вещами. В бардачке – билет… Он еще ничего не решил. Ему не надо ничего решать. Он будет ездить в этом трамвае. У этих рельсов нет ни начала, ни конца. Закроет глаза и не будет открывать.
Трамвай резко притормозил на светофоре. Алекса вынесло в реальность. «Трамвай идет в депо», - глухой голос, искаженный, не настоящий, как желтый свет в салоне. Алекс вдруг четко осознал всю нелепость своего положения. Если трамвай не ехал по кругу – он ехал в тупик. Но он – Алекс - был совершенно, абсолютно свободен. Он не был привязан ни к этому трамваю, ни к этому городу, ни даже к Вику. Он должен понять, чего он хочет и делать только то, что хочет он сам. Главное – перестать убегать.
Алекс вышел на предпоследней перед депо остановкой. Проводил взглядом трамвай. Его окна запотели, Алекс представил, как оставляет рукой след на заднем стекле в стиле «Титаника» и усмехнулся. Дождь почти перестал. Алекс достал сигареты, закурил и с наслаждением затянулся. Докурил, бросил окурок в темноту, натянул перчатки, замотался поплотнее в шарф и пошел бодрым шагом к центру.
Бонус!
В ярко-желтое лето
Меня память уносит:
Тебе стукнуло тридцать,
А мне двадцать восемь.
Мы ни разу не дети,
Но голову кружит:
- Ты один в целом свете.
- Ты один только нужен.
Нам бросались, мигая
Светофоров огни.
Мы их просто глотали,
Мы тогда все могли.
Ветра шум в поворотах
Ласкал наши уши.
Как рефреном работал:
«Ты нужен, ты нужен».
Помню, голос срываешь,
Помню сливки с малиной.
Ты меня называешь
Своей половиной.
Дождик с лета смывал
Ярко-желтые краски,
Ты меня целовал,
Я так ждал твоей ласки.
Были жадными оба,
Только так и могли.
Чтоб хватило надолго
Этой летней любви.
Чтобы жар не пропал.
И не смыла вода.
Только ветер шептал:
«Навсегда, навсегда»
oldmonkey выполнено
читать дальше
Мальчик был гуттаперчевый: розовато-золотистый, невысокий, тонкокостный. Он скользил вокруг пилона, как змея вокруг добычи. Его гибкое тело, прикрытое телесным трико, свивалось в невообразимые узлы и изгибалось под невероятными углами. Казалось, над ним не властна сила притяжения. Пусть она и была не такой, как в его родном мире, но на Казе было, в общем-то комфортно: мягкий климат, нормальное содержание кислорода в воздухе, привычная гравитация, из 380 дней в году 300 светит солнце, а сезон дождей можно пережить и в другом месте. По крайней мере, Тиш не собирался здесь задерживаться.
Его интересовал вот тот парень, который бескостной лианой оплел ни в чем неповинный столб. Гуттаперчевый мальчик. Так называлась смешная книжка, за которую он отдал почти весь прошлый гонорар. Да, не смотря на внешность дефективного киборга, Тиш был человеком, как и его задание, добивавшее разгоряченную публику своим эпатажным танцем. Да еще и под настоящую музыку. Современный безликий щебет Тиш легко мог отличить от настоящей Старой музыки, которая чудом сохранилась на древних цифровых носителях. Та музыка была живой – она куда-то звала, что-то обещала, а нынешняя была хороша только как противофаза тишине. Нейрофизиологи вывели общие правила создания и эфир теперь был наполнен бодрящим поскрипыванием с рекомендованным ритмическим рисунком. Синтетика.
Тиш поморщился. Весь его мир был синтетикой – пища, одежда, музыка, книги, люди. Людьми Тиш интересовался профессионально – он за ними охотился, а вот книги, Старые, печатные, собирал. У него уже было пять настоящих книг – на ветхой бумаге с иллюстрациями, смешные и грустные истории на мертвом языке. Современные книги были напечатаны на пластике и шли во вторичную переработку. Они не вызывали у Тиша доверия - такие же вторичные универсальные инструкции для синтетических обитателей обжитого космоса.
Этот заказ не был обычным – доставить на Нергу очередную игрушку для местного халифа. Айн-Шахнеф был ценителем мужской красоты и эту красоту коллекционировал. А пока Нерга была единственным источником королевского красного жемчуга, у халифа было достаточно средств, чтобы покупать себе новые экземпляры.
Этот парень, Рики, встретился Айн-Шахнефу в имперской столице на празднике в честь Дня Единства, неосторожно осмелился отказать, а потом исчез. Тиш за неугомонным артистом хренову тучу времени гонялся. Догнал, наконец. Теперь только упаковать.
Гонорар был баснословный – еще на пару книг хватит. А, может, бросить эту чертову работу, вернуться на Землю, обосноваться где-нибудь на берегу океана и зажить оседлой жизнью?
Перспектива, конечно, была заманчива, но сначала следовало закончить начатое. Тиш вышел из клуба, скользнул между боковой стеной и мусорными баками, завернул за угол и спрятался в углу, напротив черного хода, куда не доставал свет фонаря – хозяин экономил на освещении. Ждать пришлось долго – Рики все не появлялся и Тиш уже начал нервничать, как дверь распахнулась.
В нормальной одежде тощий мальчишка не производил такого сокрушительного впечатления, как на сцене, но его, Тиша, работа не рассуждать, а исполнять.
- Эй, парень, - позвал он.
А когда Рики, близоруко прищурившись, сделал шаг вперед, выстрелил из парализатора.
Еще!
Лужа казалась безбрежной. В своем равнодушном величии она раскинулась на многие квадратные метры. Один из ее краешков упирался в недавно возведенную автобусную остановку, а второй - в узкий отмосток, опоясанный бордюром, сразу за воротами нового офисного здания. На этом стратегическом перешейке топтался пацан в новых щегольских штиблетах. Не решаясь переступить Рубикон, плескавшийся у его ног темной водой с радужными бензиновыми разводами, парень вздыхал и оглядывался в тщетной надежде найти переправу.
Наблюдать за ним было забавно. Одетый не по погоде мальчишка потихоньку синел, пытаясь втянуть голову внутрь воротника куртки, чтобы хоть как-то защититься от резкого ветра, который свивал русые волосы в гнездо и швырял вытаявший из-под снега песок в растерянную физиономию.
«Придется мне сегодня поработать Мазаем», - подумал Рус и, развернув свой японский линкор, осторожно подплыл к бордюру.
Парень недоуменно уставился в наглухо тонированное окно. Рус нажал кнопку.
- Привет! Паром ждешь?
Мальчишка робко улыбнулся и кивнул.
- Ну, садись тогда.
Дверь открылась, пассажир устроился на теплом кожаном сидении и блаженно зажмурился, а Рус выкрутил климат-контроль на невероятные +27.
- Тебя как зовут, потерпевший кораблекрушение? – спросил он, когда они отъехали.
- Николай.
- Коля, значит, приятно, я – Рус.
Николай осторожно поручкался, конечности у него были ледяные.
- Тебе куда надо?
- До остановки. Куда Вам удобно.
- Я спрашиваю, куда надо ТЕБЕ?
- На Комсомольскую.
Не ближний свет, да еще с пересадкой. Пока доедет, задубеет насмерть. А пацан симпатичный, тот самый типаж – заяц-русак с резкими скулами, мягким ртом и честными глазами.
- Мне по дороге, - соврал Рус, - я тебя довезу.
- Спасибо.
Японский агрегат безропотно жрал километры хреновых городских магистралей, в салоне играла музыка, а Рус думал, как бы подкатить.
- А ты чего в этих чипыжах забыл?
- На собеседование приходил.
Теперь было ясно – и костюм с искрОй, и лаковые штиблеты в такую погоду надели для «впечатления».
- И как результат?
- Никак. Биг босс не пришел.
- Бывает.
- Я его больше часа прождал. А потом выставили, даже не извинились, и позвонить не обещали.
- Расстроился?
- Ага, мне работа нужна.
- Семеро по лавкам?
- Нет, - возмутился пацан, - мы с мамой вдвоем живем. Просто мама болеет.
- Ты выпускник, что ли?
- Да.
- В прошлом году закончил?
Коля кивнул.
- Работаешь?
- Да, так, подработки по мелочи.
- А что в «Лекс» пошел?
- Крупная контора, работа по специальности, интересно, хотя…
- Хотя?
- Говорят, генеральный у них на всю голову отмороженный.
- Кто говорит?
- Ну, кто, - Коля задумался, - люди.
- Почему отмороженный-то?
- Взялся неизвестно откуда, за три года из одного магазина 16 сделал, конкурентов всех задавил, с администрацией вась-вась. Говорят, его серьезные люди крышуют.
- Вот как? Ндааа, интересно. И не страшно к такому монстру идти работать?
- Уже нет, - буркнул Николай.
Помолчали.
- А резюме-то у тебя с собой?
- Ага.
- Давай.
- Зачем?
- Ну, посмотрю, что ты там о себе пишешь, Николай. Может, с работой помогу.
Заяц залез в папку и вынул аккуратный листочек формата А4. Вся жизнь и трудовые подвиги уместились в три абзаца.
Так, красный диплом, английский, вот это уже интересно, угу, тема диплома, фига се – глубоко пацан копал.
- А где мой любимый пункт?
- Какой?
«Про сексуальную ориентацию» - чуть не съязвил Рус.
- Про сильные стороны и скрытые таланты, ну, там «стрессоустойчив», «коммуникабелен», «умею работать в команде», «быстро учусь»?
- Зачем такое писать?
- Все пишут.
- Вот пусть все и пишут, а я не буду.
- Этак ты, Коля, никогда работу не найдешь.
Парень насупился.
- Ладно-ладно, не обижайся. Скажи мне лучше, какие у тебя недостатки, кроме явного упрямства.
Коля молчал.
- Окей, зайдем с другого конца, за что тебя мама ругает?
- Что дома все время сижу.
Рус улыбнулся:
- А чего дома-то сидишь? В твоем возрасте с девушками надо встречаться.
Коля дернул плечом.
- Не нравишься девушкам?
- Не знаю.
- Все ты, Николай, знаешь. Давай колись – что про тебя девушки говорят?
- Что я зануда.
- Вот! Есть, значит, недостатки. Хотя, в нашем случае, Коля, это уже достоинства.
Рус вырулил к супермаркету, за которым начиналась хаотичная застройка – район был относительно новым и дома на нем росли непредсказуемо, как грибы после дождя.
- Который?
Коля ткнул в ближайшую девятиэтажку.
Рус остановился у подъезда.
- Ну, что ж, Николай, было приятно познакомиться. Позвони мне завтра, прямо с утра, - он протянул Коле визитку и заглянул в глаза, - только обязательно. Хорошо?
- Хорошо, - кивнул парень, загипнотизированный хитрыми карими очами.
- Ну, бывай, Коля, буду ждать звонка.
Мотор взревел, дед Мазай скрылся за поворотом, а Коля в третий раз перечитывал вдавленные в плотную бумагу бисерные строчки:
ООО «ЛЕКС»
Айнуров Рустем Фатихович
Генеральный директор
Его интересовал вот тот парень, который бескостной лианой оплел ни в чем неповинный столб. Гуттаперчевый мальчик. Так называлась смешная книжка, за которую он отдал почти весь прошлый гонорар. Да, не смотря на внешность дефективного киборга, Тиш был человеком, как и его задание, добивавшее разгоряченную публику своим эпатажным танцем. Да еще и под настоящую музыку. Современный безликий щебет Тиш легко мог отличить от настоящей Старой музыки, которая чудом сохранилась на древних цифровых носителях. Та музыка была живой – она куда-то звала, что-то обещала, а нынешняя была хороша только как противофаза тишине. Нейрофизиологи вывели общие правила создания и эфир теперь был наполнен бодрящим поскрипыванием с рекомендованным ритмическим рисунком. Синтетика.
Тиш поморщился. Весь его мир был синтетикой – пища, одежда, музыка, книги, люди. Людьми Тиш интересовался профессионально – он за ними охотился, а вот книги, Старые, печатные, собирал. У него уже было пять настоящих книг – на ветхой бумаге с иллюстрациями, смешные и грустные истории на мертвом языке. Современные книги были напечатаны на пластике и шли во вторичную переработку. Они не вызывали у Тиша доверия - такие же вторичные универсальные инструкции для синтетических обитателей обжитого космоса.
Этот заказ не был обычным – доставить на Нергу очередную игрушку для местного халифа. Айн-Шахнеф был ценителем мужской красоты и эту красоту коллекционировал. А пока Нерга была единственным источником королевского красного жемчуга, у халифа было достаточно средств, чтобы покупать себе новые экземпляры.
Этот парень, Рики, встретился Айн-Шахнефу в имперской столице на празднике в честь Дня Единства, неосторожно осмелился отказать, а потом исчез. Тиш за неугомонным артистом хренову тучу времени гонялся. Догнал, наконец. Теперь только упаковать.
Гонорар был баснословный – еще на пару книг хватит. А, может, бросить эту чертову работу, вернуться на Землю, обосноваться где-нибудь на берегу океана и зажить оседлой жизнью?
Перспектива, конечно, была заманчива, но сначала следовало закончить начатое. Тиш вышел из клуба, скользнул между боковой стеной и мусорными баками, завернул за угол и спрятался в углу, напротив черного хода, куда не доставал свет фонаря – хозяин экономил на освещении. Ждать пришлось долго – Рики все не появлялся и Тиш уже начал нервничать, как дверь распахнулась.
В нормальной одежде тощий мальчишка не производил такого сокрушительного впечатления, как на сцене, но его, Тиша, работа не рассуждать, а исполнять.
- Эй, парень, - позвал он.
А когда Рики, близоруко прищурившись, сделал шаг вперед, выстрелил из парализатора.
Еще!
Лужа казалась безбрежной. В своем равнодушном величии она раскинулась на многие квадратные метры. Один из ее краешков упирался в недавно возведенную автобусную остановку, а второй - в узкий отмосток, опоясанный бордюром, сразу за воротами нового офисного здания. На этом стратегическом перешейке топтался пацан в новых щегольских штиблетах. Не решаясь переступить Рубикон, плескавшийся у его ног темной водой с радужными бензиновыми разводами, парень вздыхал и оглядывался в тщетной надежде найти переправу.
Наблюдать за ним было забавно. Одетый не по погоде мальчишка потихоньку синел, пытаясь втянуть голову внутрь воротника куртки, чтобы хоть как-то защититься от резкого ветра, который свивал русые волосы в гнездо и швырял вытаявший из-под снега песок в растерянную физиономию.
«Придется мне сегодня поработать Мазаем», - подумал Рус и, развернув свой японский линкор, осторожно подплыл к бордюру.
Парень недоуменно уставился в наглухо тонированное окно. Рус нажал кнопку.
- Привет! Паром ждешь?
Мальчишка робко улыбнулся и кивнул.
- Ну, садись тогда.
Дверь открылась, пассажир устроился на теплом кожаном сидении и блаженно зажмурился, а Рус выкрутил климат-контроль на невероятные +27.
- Тебя как зовут, потерпевший кораблекрушение? – спросил он, когда они отъехали.
- Николай.
- Коля, значит, приятно, я – Рус.
Николай осторожно поручкался, конечности у него были ледяные.
- Тебе куда надо?
- До остановки. Куда Вам удобно.
- Я спрашиваю, куда надо ТЕБЕ?
- На Комсомольскую.
Не ближний свет, да еще с пересадкой. Пока доедет, задубеет насмерть. А пацан симпатичный, тот самый типаж – заяц-русак с резкими скулами, мягким ртом и честными глазами.
- Мне по дороге, - соврал Рус, - я тебя довезу.
- Спасибо.
Японский агрегат безропотно жрал километры хреновых городских магистралей, в салоне играла музыка, а Рус думал, как бы подкатить.
- А ты чего в этих чипыжах забыл?
- На собеседование приходил.
Теперь было ясно – и костюм с искрОй, и лаковые штиблеты в такую погоду надели для «впечатления».
- И как результат?
- Никак. Биг босс не пришел.
- Бывает.
- Я его больше часа прождал. А потом выставили, даже не извинились, и позвонить не обещали.
- Расстроился?
- Ага, мне работа нужна.
- Семеро по лавкам?
- Нет, - возмутился пацан, - мы с мамой вдвоем живем. Просто мама болеет.
- Ты выпускник, что ли?
- Да.
- В прошлом году закончил?
Коля кивнул.
- Работаешь?
- Да, так, подработки по мелочи.
- А что в «Лекс» пошел?
- Крупная контора, работа по специальности, интересно, хотя…
- Хотя?
- Говорят, генеральный у них на всю голову отмороженный.
- Кто говорит?
- Ну, кто, - Коля задумался, - люди.
- Почему отмороженный-то?
- Взялся неизвестно откуда, за три года из одного магазина 16 сделал, конкурентов всех задавил, с администрацией вась-вась. Говорят, его серьезные люди крышуют.
- Вот как? Ндааа, интересно. И не страшно к такому монстру идти работать?
- Уже нет, - буркнул Николай.
Помолчали.
- А резюме-то у тебя с собой?
- Ага.
- Давай.
- Зачем?
- Ну, посмотрю, что ты там о себе пишешь, Николай. Может, с работой помогу.
Заяц залез в папку и вынул аккуратный листочек формата А4. Вся жизнь и трудовые подвиги уместились в три абзаца.
Так, красный диплом, английский, вот это уже интересно, угу, тема диплома, фига се – глубоко пацан копал.
- А где мой любимый пункт?
- Какой?
«Про сексуальную ориентацию» - чуть не съязвил Рус.
- Про сильные стороны и скрытые таланты, ну, там «стрессоустойчив», «коммуникабелен», «умею работать в команде», «быстро учусь»?
- Зачем такое писать?
- Все пишут.
- Вот пусть все и пишут, а я не буду.
- Этак ты, Коля, никогда работу не найдешь.
Парень насупился.
- Ладно-ладно, не обижайся. Скажи мне лучше, какие у тебя недостатки, кроме явного упрямства.
Коля молчал.
- Окей, зайдем с другого конца, за что тебя мама ругает?
- Что дома все время сижу.
Рус улыбнулся:
- А чего дома-то сидишь? В твоем возрасте с девушками надо встречаться.
Коля дернул плечом.
- Не нравишься девушкам?
- Не знаю.
- Все ты, Николай, знаешь. Давай колись – что про тебя девушки говорят?
- Что я зануда.
- Вот! Есть, значит, недостатки. Хотя, в нашем случае, Коля, это уже достоинства.
Рус вырулил к супермаркету, за которым начиналась хаотичная застройка – район был относительно новым и дома на нем росли непредсказуемо, как грибы после дождя.
- Который?
Коля ткнул в ближайшую девятиэтажку.
Рус остановился у подъезда.
- Ну, что ж, Николай, было приятно познакомиться. Позвони мне завтра, прямо с утра, - он протянул Коле визитку и заглянул в глаза, - только обязательно. Хорошо?
- Хорошо, - кивнул парень, загипнотизированный хитрыми карими очами.
- Ну, бывай, Коля, буду ждать звонка.
Мотор взревел, дед Мазай скрылся за поворотом, а Коля в третий раз перечитывал вдавленные в плотную бумагу бисерные строчки:
ООО «ЛЕКС»
Айнуров Рустем Фатихович
Генеральный директор
Motik71 выполнено
*скачет по потолку* такие авторы!!
@темы: моб на слова
-
-
11.04.2014 в 12:16-
-
11.04.2014 в 13:01good-bye-america, это лучший комплимент для меня, спасибо *благодарно улыбается*
Kallis_Mar, никогда не умела отвечать на такие отзывы. Очень хочется извиниться за причиненное чувство.
-
-
11.04.2014 в 13:18-
-
11.04.2014 в 15:57-
-
11.04.2014 в 19:12тут
-
-
11.04.2014 в 19:22-
-
11.04.2014 в 19:39NEW ! A.Raff выполнено текст большой,сильный,от него больно и светло одновременно.Ань,спасибо огромное! не буду тащить сюда,даю ссылку на текст bergamotka.diary.ru/p196711711.htm
В дневе автора высказала свою благодарность.
-
-
11.04.2014 в 19:52Marchela24, Спасибо вам))) большое.
-
-
11.04.2014 в 19:53-
-
11.04.2014 в 19:55-
-
11.04.2014 в 20:20Ань,спасибо тебе)
-
-
12.04.2014 в 18:14Motik71, Илана, милая, хорошая, спасибо тебе большое за каждое твое слово, за каждую эмоцию, я понимала, что драббл такой... выпукло-болючий, без полутонов, но все равно бросила сюда. Как вышло... спасибо. Я безумно благодарна и каждый раз - по новому, за отзыв под каждым текстом - отдельно, за слова, которые говорят, я верю каждому слову, каждой похвале и эмоции, они не просто отзывы, они стимул, ответная реакция, которая так нужна писаке, ваши слова помогают и поднимают. Просто немного боюсь слова талант, потому что, без ложной скромности, очень боюсь так думать, про других же авторов, которых люблю всеми фибрами - сама думаю только так))) Спасибо
Извини пожалуйста, что никак не прочитаю другие тексты моба, - время не дает, наскочу на дайры, отвечу и убегаю. Но я наверстаю)))
-
-
12.04.2014 в 20:04