Любовь - это бесценный дар. Это единственная вещь, которую мы можем подарить и все же она у нас остается.
Банда моя бесконечно любимая,секса много не бывает,уверена все согласятся) посему поступило предложение пойти на второй раунд) с несколько иными условиями) вы присылаете мне на умыл картинки,по которым вам хотелось бы прочитать текст,я их раздаю ,не говоря от кого заявка)
urfinj, oldmonkey, Clarence Le Grand, good-bye-america, treffdame, Laarme, Не Сергей, Dangerous Pleasure, Namorada, chertets и все другие желающие) каков ваш положительный ответ?)) очень хочетсякончитьпочитать еще )
АПД. заявки кинуть все сюда и сами разберете или мне дать каждому то,что я захочу?)
Listen or download Hess Is More Yes Boss for free on Pleer
АПД.1.Motik71 good-bye-america
за правку и до сих пор непонятную мне веру в меня ))
urfinj за то,что ты просто есть)) да и не было бы этого всего без тебя)) может и к лучшему,кстати))
Люди мои ,дорогие и любимые)) выступление ясельной группы начинает представление))любоу и сопли в большом размере,особенно в конце)) секс ,как интсрукция к применению-взял,вставил,вынул))
Listen or download Andru Donalds Simple Obsesion for free on Pleer
на картинку
читать дальше
читать дальшеЯ мог не вспоминать о нем неделями. Я очень старался не вспоминать о нем неделями. Но помнил каждую его родинку, его запах, вкус губ и первый тихий стон, который он каждый раз не мог сдержать, стоило мне прижать его к себе. Я изучил каждый миллиметр его стройного гибкого тела языком, губами, зубами и руками. Он становился слишком необходимым, проникая под кожу несмываемыми чернилами татуировки, которую я все еще не был готов набить. И... я знал о нем все. Знал, кто он и чем зарабатывает себе на жизнь, поэтому каждый раз трусливо сбегал из квартиры, оставляя его спящим и обессиленным после моих голодных ласк, на смятых и влажных простынях. Я гнал от себя сомнения в том, спит ли он на самом деле или, все понимая, просто разрешает мне без ненужных объяснений исчезать из его жизни до следующего звонка.
Щелчок закрывающейся двери, как запрограммированный сигнал, отключал мою память, даря ложную иллюзию свободы, которую я глотал с жадностью больного булимией. Загружая себя работой до упора и потери во времени, бездумно трахая все новые безликие тела, я старался ни на секунду не закрывать глаза, чтобы не думать, не вспоминать, не видеть отпечатанный на сетчатке образ. Это почти получалось.
Не знаю, сколько еще времени я бы продолжал бежать от правды и врать самому себе, но мелькнувшая в толпе похожая прическа заставила сердце замереть на один невероятно долгий миг, а руку – достать телефон и нажать на быстрый набор номера.
Я знал, что, увидев мое имя, он сразу ответит. Так было всегда. После первого же сигнала. Словно он постоянно держал телефон в руках, боясь пропустить мой неожиданный звонок. И внезапно понял, что дико боюсь не услышать обычного «я соскучился» вместо приветствия, боюсь, что на этот раз просто опоздал.
Я забыл, что надо дышать, и сам не заметил, как зажмурился, пока в ушах звенел какой-то бесконечный би-и-ип.
– Я соскучился, – на грани слышимости, – Леллль, – шелком по коже, вздымая каждый волосок на моем теле и мгновенно делая джинсы слишком тесными.
– После работы, в семь, – касаюсь пересохшими губами телефона, будто шепчу это ему прямо в ухо ,и сразу отключаюсь. Стою, пытаясь успокоить бешеный стук сердца, и чувствую, что начинаю улыбаться. Наконец по-настоящему, широко и искренне.
Время, которое обычно пролетает ураганным ветром, изощренно пытало меня своим черепашьим ходом, но все же приближало к заветным семи часам.
– Леллль, ты при... – накрываю его губы своими, не давая договорить, вжимаю его в себя, целую, кусаю, вылизываю его рот и, кажется, сам чувствую себя вновь живым только, когда слышу долгожданный тихий стон.
– Я в душ, – выдыхаю в губы, невероятным усилием воли отрываюсь от него, – мне надо, – не выдерживаю и вновь покрываю его лицо легкими поцелуями, – я быстро.
Наверное, никогда в жизни я так быстро не мылся. Кожа стала такой чувствительной, что боюсь лишний раз прикоснуться к себе. Хочу, как же я его хочу. Быстро провожу по члену намыленной рукой, сдерживая то ли смех от того, что могу кончить, так и не дойдя до него, то ли стон, потому что терпеть сил почти не остается. Наскоро вытеревшись, обмотав бедра полотенцем, выхожу из ванной и застываю в дверях его комнаты. Он стоит у окна, спиной ко мне, медленно снимая боксеры. Во рту становится сладко от желания немедленно провести языком между его сведенными лопатками. В два шага преодолеваю расстояние между нами и прижимаю его к себе, вдыхая такой родной и знакомый запах. Не выпуская из рук, укладываю животом на кровать. Сам себе напоминаю кота, дорвавшегося до валерьяны. Вылизываю его спину, шею, плечи. Трусь об него щекой, всем телом, словно хочу пропитаться его запахом. Скольжу членом между ягодицами, разведя их руками. Хочется рычать от удовольствия и хочется сделать ему больно за то, что он не только мой. Наказать за то, что, кончая с другими, всегда слышу его тихое «Леллль».
Он начинает всхлипывать подо мной, и его тело, будто примагниченное, прогибается, тянется следом и подставляется моим рукам и губам. Не кусая, вожу зубами по его нежной коже, оставляя на ней полосы-метки. Желание ворваться в него одним рывком сразу до и конца становится невыносимым, но в последний момент решаю, что в этот раз я хочу видеть его глаза. Переворачиваю на спину и закидываю его ноги себе на плечи. Мне не надо его растягивать, перед моим приходом он тщательно готовится, зная, что я наброшусь голодным зверем, забыв о нежности и осторожности. И все же сегодня я нарушаю все правила и привычки и начинаю осторожно поглаживать его анус, жадным взглядом провожая каплю смазки, спускающуюся по члену, облизываю губы и сглатываю, словно чувствуя ее терпкий вкус наяву.
Палец с трудом входит в горячее и тугое, и я с нескрываемым удивлением понимаю, что у него давно никого не было. ДАВНО. НИКОГО. НЕ БЫЛО.
– Я ждал тебя, Леллль, – тихой соль ломая хребет и смывая все сомнения.
Сегодня мы не занимаемся сексом. Сегодня мы любим друг друга. Медленно, нежно, срываясь и вновь замедляясь, стараясь продлить удовольствие, ходим по краю и наконец отпускаем себя. Когда он спустя время распахивает глаза, я вдруг жалею, что у меня под рукой нет камеры. Все поисковые системы мира сильно ошибаются, выдавая на запрос о самых красивых глазах фотографии женщин с идеальным макияжем. Самые красивые глаза в мире это глаза любимого человека после оглушительного оргазма. Пожалуй, стоит проверить, какими они станут утром, потому что спать я ему сегодня точно не дам.
– Леллль, я скачал тебе твоего обожаемого Альмодовара. Посмотрим завтра?..
АПД.2. treffdame
на гифки static.tumblr.com/4a32bfe203656487c53ed5dbe2d61...
31.media.tumblr.com/a67ee3960b2632e014ef940c252...
читать дальшеКожа на его животе такая тонкая, что сквозь неё просвечивают вены. И если тронуть там пальцем, то слышно движение крови. Как в раковине у уха, только не шум, а биение.
Мне его даже трогать страшно… но только там.
Всё остальное – не страшно и страшно хочется.
И стыдно ещё, пожалуй... Он слишком красавчик, чтобы можно было сопеть ровно и думать, что всё в порядке – он мне понравился, потому что человек хороший.
Он маленький, тоненький, хрупкий и звенящий. У него коротко стриженая русая макушка - такая, знаете, стрижка, глядя на которую, любой скажет, что обкорнали, как попало, а те, кто понимают, цокают завистливо, потому что далеко не у каждого есть двести баксов, чтобы выкинуть их раз в месяц на парикмахера.
Откуда они у него – не знаю, я не знаю, сколько он зарабатывает тем, что делает.
Я, стыдно признаться, даже не знаю, как его зовут. Он требует, чтобы его звали «Ле пти пуассон». Смешное прозвище. И двусмысленное слегка. Убери из «рыбки» одну букву – получишь яд в чистом виде*.
Рыбка-фугу. Он такой и есть.
Он разговаривает с ощутимым гнусавым прононсом, типа, французский акцент. И таинственно молчит, когда его спрашивают, откуда он. Намекает вроде как, что из Франции. Но я так думаю, врёт, и на самом деле его принесло в Майами с берегов Миссисипи или, скажем, из Луизианы. Новый Орлеан, наверное. Там этих недофранцузов – полгорода. Особенно в ирландских кварталах.
И, конечно же, никто его так не зовёт, кроме конферансье в клубе «Крыло бабочки», где он танцует, мазнув перед выходом по плечам и груди золотистым гримом – ни дать, ни взять золотая рыбка.
Он там по пятницам и субботам, в самый что ни на есть прайм-тайм для любителей горяченького. Любителей – масса. Наверное, он всё-таки неплох в танцах. Или не в танцах. Я подозреваю, что одними танцами вечер для него заканчивается не всегда.
Остальные сокращают его до Пти. И я тоже. Это же Америка, детка. Американцы вечно всё сокращают, даже то, что сократить нельзя.
Мы живём в стране из трёх букв, это золотой стандарт нации, и всё, как прокрустовым ложем, подгоняется под этот неизменный эталон. Биг Мак, ФБР, ФРС, ЛСД и Эм-Ти-Ви – наши национальные символы. Пошлют на три буквы, так это обязательно куда-нибудь туда.
Йу-ху! Рад, бэд бой?**
Бэд Бой – это я. Джон, вообще-то. Джонатан*** даже, если уж совсем честно, но три буквы, вы же помните. У меня есть целый «Харлей», чоппер-мечта, но я ни разу не выезжал за пределы штата Флорида. Ещё есть своя квартирка в Авентуре, за которую мне расплачиваться до пенсии, если раньше не застрелюсь, конечно.
Ещё у меня патлы невнятного блондинистого оттенка и шрам прямо под челюстью слева, которым я, мать его, горжусь до усрачки. Все думают, что это от ножа, поэтому я не рассказываю, что в далёком детстве в свободном падении с яблони в родительском саду пропорол шею веткой, чудом не задев артерию. Из-за этого шрама меня и прозвали «плохишом», хотя я, в общем-то, заместитель начальника безопасности в «Дэйд Каунти Федерал Кредит Юнион» – уж куда благонадёжнее.
У меня нет литых мышц и бульдожьей шеи, зато есть восемь дюймов счастья между ног, тщательно вымеренная двухдневная щетина и глаза, как говорят дамы, цвета старого изумруда, боже упаси.
Всё, все девки твои, скверный ты мальчишка, Джонни.
Поэтому я не свечу Пти, где попало. Мне ещё здесь жить и работать.
Толерантная страна, вы скажете?
Угу. Конечно.
Если ты приехал, скажем, из захолустья в Техасе, где о-очень толерантно не жалуют гомиков вплоть до мордобоя, и прям со станции начал орать: «Я – гей!» - ну, что ж, тогда все покивают головой и сожрут это, не поперхнувшись.
А если ты тридцать четыре года маячишь разнообразными девицами рядом с собой и потом вдруг выползаешь из своего уютного шкафчика – сюрприз-сюрприз! – то добропорядочные друзья-приятели ни за что не простят тебе такого нарушения их привычного хода вещей.
Они просто перестают понимать, что с тобой делать. Как тебе улыбаться, чтоб ты, не дай бог, не подумал, что они над тобой смеются. Как с тобой разговаривать, чтобы ты не подал на них в суд за дискриминацию.
И они постепенно – о-очень осторожненько так – перестают приглашать тебя на барбекю по выходным и в бар на пару пива после работы. Перестают звонить, просто чтобы спросить, как дела. Ограничиваются простым кивком с лёгкой, ничего не выражающей улыбкой при встрече.
Это коллективная изоляция. Тихая, но безусловная и неотвратимая. Они не изолируют тебя, но изолируются от тебя сами. Всем могучим, мать его, коллективом.
Я такое видел уже.
Поэтому я уже год таскаюсь по пятницам в чёртов Лежер-Сити, на другой конец Майами, в богом забытый клуб «Крыло бабочки», чтобы после полуночи, когда Пти сходит со сцены, подхватить его первым, пока не успел никто другой, усадить себе за спину на «Харлей», отвезти к себе в Авентуру и трахать до самого вечера субботы, когда ему снова нужно в «Крыло», на сцену.
И я покорно тащусь туда снова, но уже не остаюсь, потому что смотреть, как он извивается на пилоне, и потом не поиметь его – это выше моих сил.
А он никогда не едет со мной по субботам. У него, видите ли, выходной в воскресенье. Выходной от всех и вся. Он занимается исключительно собой и своими делами.
Что он делает всю остальную неделю, я тоже не знаю. Моя – только ночь после пятничного выступления и половина субботы.
И я всегда спрашиваю его в субботу вечером:
- На работу тебе надо?
- Да, - говорит он.
- А пойдёшь?
- Да.
- Нравится она тебе, что ли, эта работа?..
- Да.
Вот так. Его тройное «да» продолжает традицию трёхзначной символики, столь милой сердцу любого американца.
Я всё жду, когда ж он скажет хоть одно «нет»…
У него идиотские татуировки. На левом бедре какая-то аляповатая жуть, на левом же предплечье – не менее дурацкая стилизованная индейская птица.
И самый ужас – на спине, над лопатками.
Там написано «Paraguay». Разляпистыми такими буквами. Синим цветом.
И это несколько колеблет меня в моих догадках относительно Нового Орлеана. Хотя на латиноса он никак не смахивает.
И происхождение этого «парагвая» для меня такая же загадка, как и всё остальное, что его касается.
Зато мне на эту живопись любоваться приходится, как минимум, по полтора часа в сутки. С довольно близкого, я бы сказал, расстояния.
Как сейчас…
Он припадает грудью к полу, как виноватый щенок – наверное, ему хочется, чтобы это выглядело по-кошачьи, но хрен там, я вижу эту вину, я её на языке чую, когда прихватываю ему загривок губами и самыми кончиками зубов.
И я уговариваю себя, что надо быть с ним аккуратнее – он же тонкий, его же повредить раз плюнуть – но не могу. Хочу втечь в него по капле, а вместо этого врезаюсь, как волнорез в штормовой океан всеми своими дюймами.
Он взвизгивает почти по-девчачьи, крутится подо мной, пытаясь то ли соскочить, то ли натянуться по самое не могу, чтоб до гланд достало.
До гланд я ему, кстати, запросто достаю, когда он достаточно мил, чтобы продемонстрировать свои таланты - а это он умеет так, что в планетарии мне уже теперь точно смотреть не на что. Все звёзды я уже видел с ним.
Он всхлипывает как-то особенно жалко и я, смилостившись, всё-таки замираю и даю ему минутку, чтобы привыкнуть. Хотя, чего ему привыкать? Не в первый же раз.
Впрочем, боюсь, я и в первый наш раз особенной нежностью не отличился…
Правда, я и вспомнить даже толком не могу – меня вышибло, как бейсбольной битой, когда он меня впервые поцеловал.
У него рот крупный, контур губ нечеткий, смазанный, как будто его только что целовали долго и со вкусом, и сразу начинаешь заглядывать немножко дальше…
И это «дальше» он тоже этим самым ртом делает изумительно.
Я даже и не замечаю, что уже рванулся в него с низкого старта - только почувствовал что теснота вокруг моего члена раздвигается, пропуская меня глубже, и там становится ещё жарче.
Я всё никак не могу придумать, куда деть руки – сейчас мои ладони лежат у него на бёдрах, просто придерживая его, чтобы он от меня не убежал. Но сил моих больше нет, до того хочется вцепиться со всей силы, аж пальцы скрючиваются машинально.
Хочется его обнять ладонью за горло, но боязно, потому что могу и не остановиться, просто раздавить ему кадык к чёрту. Я же плохиш… что взять-то с меня, господи?
Спина – тоже нет. Придавлю к полу так, что рёбра треснут.
Ах, хрупкий мальчик… не-моя ловкая рыбка. Что же сделать с тобой такого, чтобы не сделать ничего?
Я просто опускаю ладони по обе стороны от его головы, упираясь в пол, и смотрю, смотрю на эту чёртову татуировку на его спине...
Он подо мной изгибается волной, словно вьётся вокруг своего шеста на сцене, и надпись то попадает в полоску света из окна, то теряется в моей тени.
Мне хочется рвануть там кожу зубами, чтобы зубы задели позвоночник.
Руки. Бэд Бой, держи руки там, где они есть.
У него всегда стоит, когда я его трахаю. Значит, нравится ему так, да?
Он поскуливает тоненько, часто дышит, и мне всегда кажется, что он плачет. Но нет, потом, когда он кончает – иногда ему даже трогать себя для этого не надо - никаких сомнений нет.
У меня жарко, несмотря на кондиционер в гостиной. До спальни он не добивает.
Его спина блестит от пота, и я вижу, как катится, посвёркивая в лучах вечернего солнца, тонкая струйка от волос вниз по позвоночнику.
Мои мокрые волосы колыхаются в такт ударам, облепляют мне вспотевшие скулы. В глазах жжёт то ли от пота, то ли от слёз.
Он чуть сдвигает локти по полу – они отлипают от ламината с похабным чавканьем. Почти таким же непристойным, как всё это хлюпанье и шлепки, которые неизменно сопровождают мою тайную любовь к нему.
Он кончает первым, и я даже не останавливаюсь, чтобы дать ему передохнуть. Я знаю, что сволочь, но не могу, просто не могу.
Рядом с ним – в нём - остановиться невозможно.
Локти у него разъезжаются слабо, и он шлёпается грудью на пол окончательно.
Я уже почти не вижу. Он что-то говорит, но я и не слышу тоже, и только крепче стискиваю пальцы на его ладони.
И не останавливаюсь, нет, никак…
И почему-то мне никак не кончить - то ли эта неделя была слишком долгой, то ли ещё что. Я злюсь, потому что залип там, на самой кромке, и ни туда, ни сюда.
В этот самый момент он поворачивает голову и касается губами – своими невыносимыми вечно зацелованными губами – большого пальца у меня на левой руке.
И ещё осторожно трогает рукой мизинец.
Всё. Финита…
Потом, через полчаса, я с мазохистским упрямством задаю привычные вопросы:
- Тебе на работу?
- Да.
- Пойдёшь?
- Да.
- И нравится тебе там?..
- Да.
И вдруг спрашивает:
- Чего ты спрашиваешь всё время? Знаешь ведь прекрасно всё…
А я и не знаю, что сказать…
И спрашиваю вдруг:
- Ты был в Новом Орлеане?
- Нет, - он удивлённо мотает головой.
Значит, я всё же ошибся с догадками.
Но киваю удовлетворённо.
Я когда-нибудь дождусь, когда он ответит мне «нет» на все другие вопросы, и тогда отвезу его в Новый Орлеан.
Мне всё же кажется, что там ему самое место.
Как и мне.
_________________
Примечания.
* Le petit poisson (фр.): «маленькая рыбка». Если убрать одну «s» из слова «poisson» (рыба) получится «пуазон» («poison»), то есть «яд». Petit (фр.) – «маленький»
** Bad boy (англ.) – «скверный мальчишка, плохиш»
*** Джонатан: «Jonathan», сокращённо, соответственно, «Jon». Не путать с «John», это другое имя
АПД.3. Clarence Le Grand
на картинки
читать дальше
читать дальшеВенц и Вейден. Истинные северяне. С коротким ёжиком русых волос, сильными руками, рельефными телами… Эдриану всегда нравилось смотреть, как они тренируются, на их танцы с мечами, копьями, топорами и ещё кучей оружия. Но сейчас они не тренировались. Нет, тренировались, но не в искусстве боя… Хотя… И это тоже был бой. То, как они набрасывались друг на друга, как рычали и как нагло и бесцеремонно касались везде. Но были моменты, когда Эдриан удивлялся, откуда в этих сильных и крепких парнях столько нежности. Вот как сейчас. Он смотрел, как они целуются, на руку Венца, лежащую на ягодице Вейдена, прослеживал на ней дорожки вен, ласкал взглядом выгнутую спину Вейдена. И безумно хотел почувствовать их обоих, но медлил. Вглядывался в лица, улавливал срывающееся дыхание, ощущал наслаждение. Даже стоя на расстоянии нескольких метров. Эдриан прислонился спиной к одной из колонн галереи, чтобы устоять на подгибающихся ногах. Нет, рано. Хочется смотреть и предвкушать, как сильные, смелые пальцы будут касаться его, как бесстыжие губы будут ласкать, как искушающе будут стонать эти страстные северяне. Эдриан провёл ладонью по своей шее, судорожно выдохнул. Терпеть становилось всё сложнее. Он знал, что Венц с Вейденом прекрасно чувствуют, как он на них смотрит, и только ещё больше провоцируют, выбирают такие позы, чтобы было лучше видно. И когда Венц оторвался взгляд от макушки Вейдена, мелькающей между его бёдер и посмотрел прямо на Эдриана, стало ясно, что стоять, созерцая красоту, больше невозможно. Эдриан ответил таким же обжигающим взглядом, улыбнулся и отлепился от колонны.
– Но… – догнало его, когда сделал пару шагов, развязывая пояс халата.
– Да? – он обернулся.
– Господин, ваш муж хотел…
– Юлиан, – усмехнулся Эдриан, – ты, действительно, думаешь, что мой муж вспомнит, что он от меня что-то хотел? – и продолжил торопливый путь к наслаждению.
С удовольствием поймал два развязных взгляда на себе, когда скинул халат, и опустившись на колени, плавно влился в тягучий омут страсти.
Муж, как ни странно, вспомнил об Эдриане довольно скоро.
Филипп прекрасно знал, что недоразумение, зовущееся его мужем, искать стоит в гареме. Эдриан практически всегда там. Там он читает, обедает, слушает музыку, просто наслаждается видом сада, и, безусловно, пробует все виды удовольствий, которые можно найти в гареме. Но ещё ни разу Филипп не видел, как он это делает.
– Господин, – поприветствовал его вежливой улыбкой вечная тень Эдриана – Юлиан.
– А где?.. – начал Филипп, оглядывая уголок сада, и запнулся.
У пруда, сминая траву и цветы под пальцами, извивался под двумя телами Эдриан. Вейден чёткими, ритмичными движениями входил в него, пока Венц ласкал губами и языком. Эдриан выгнулся, упираясь макушкой в землю, прикрыв глаза, а через секунду, резко оттолкнул обоих от себя и с похабной ухмылкой устроился на бёдрах Венца, приподнялся, направил его в себя, опустился, закусив губу, замер. Вейден обнял его со спины, скользнул ладонями к паху и ласкал уже руками, целовал плечи. А Эдриан, игриво пробежав пальчиками по крепкому торсу Венца, начал двигаться.
Картина была завораживающая. Настолько, что Филипп не мог оторвать взгляда от покрытых испариной тел, он обжигающего жара, от них исходившего, от бесконечного множества касаний и ласк, в которых они терялись. Отмер, только услышав тихий стон Эдриана, вздрогнул и опустил взгляд. Но наткнулся на брошенный изящной кляксой тёмный шёлковый халат Эдриана. И быстро скрылся в доме. Юлиан только проводил его понимающим взглядом.
Филиппу ещё хватило сил ровно добраться до комнаты, а там он рухнул на кровать, сжимая себя ладонью сквозь ткань одежды. С силой гладил себя, скуля в скомканное одеяло, сжимая зубами ткань. А перед зажмуренными глазами стояло выгнутое в истоме тело Эдриана, чужие руки, лежащие на его бёдрах, ласкающие его член, и его тонкие пальцы, пробегающие по чужой груди. Такой ласкающий, дразнящий жест, обычно доступный только любовникам, настоящим любовникам, а не гаремным источникам удовольствия. Жест, который должен был быть видеть и чувствовать только муж, Филипп.
Он кончил с глухим рыком в истерзанное зубами одеяло. И с ужасом понял, что удовлетворял себя сам впервые за несколько лет. Даже не подумал выхватить какого-нибудь из своих мальчиков. И довёл его до этого Эдриан.
АПД.4. Не Сергей
картинка
соло
читать дальше
читать дальшеНега пробуждения. Глаз касается легкий луч ещё не густого, льдистого света. Под одеялом скопилось уютное тепло. Томительно сладко ноет тело, просыпаясь. Расслабленно тянет в каждой мышце.
Я провожу рукой по животу, пробираясь под футболку. После сна кожа такая приятная наощупь. Я люблю свою кожу. К ладони льнёт тепло. Подрагивают выстраданные кубики пресса. Нарастает разбудившее меня желание. Я привычно сдвигаю одеяло вниз. Сдергиваю прочь мешающие трусы, оставив их обвивать мои ноги. Заголяю торс.
Я знаю, ты смотришь на меня. О чём ты думаешь? Ты представляешь себе, что это твоя рука сейчас держит непослушный край трикотажа, открывая взору моё тело? О, да. Оближи губы. Мне нравится. В тебе столько желания. Смотри, моя рука уже скользнула под одеяло. Угадаешь, что я делаю? М-м-м-м-м… Как мне нравится…
Изнывающий по ласке член привычно ложится в руку. На нём такая чувствительная кожа… Поверишь мне на слово? Моя ладонь так интригующе скользит там, где ещё осталось столько полусонного нежного тепла. В каждой складочке одеяла. На обнажённой коже. Не отводи глаза. Я покажу больше.
Спускаю одеяло ниже и чуть развожу ноги, чтобы тебе было лучше видно. Мне так нравится прикасаться к себе. Водить рукой по члену. Сначала вверх, собирая кожистую розочку с каплей росы. Красиво, правда? Потом вниз, оголяя влажную головку. И снова. Снова. Чуть быстрее. Ещё.
Я глажу себя свободной рукой. По шее. Животу. Бёдрам. Ладонь скользит по выступившей вмиг испарине, чуть застревая на этой влаге и вновь проскальзывая. Хочешь, чтобы я стонал? Мне это не нужно, но если ты хочешь… М-м-м-м-м! Как жарко. Это от моих действий или от твоего взгляда?
Висок щекочет капля пота. Дышать всё труднее. Рука на члене дрочит всё резче. Смотри на меня. Смотри. Тебе нравится? Хочешь, я кончу для тебя? Только для тебя.
Я поглаживаю яички. Приближая оргазм.
Обнимаю себя. Сжимаю до боли.
Вскидываю бёдра, думая о тебе. Представляя. Ты чувствуешь это? Вот так. Здесь бы лежала твоя рука, если бы я позволил тебе прикоснуться. Ты видишь?
Плавится всё. В глазах слегка плывёт и размывается, и мне так жаль, потому что я тоже хочу смотреть. На тебя. Но…
Вспышка.
Поворот.
картинка
дуэт
читать дальше
читать дальше- Наручники?
Ты бросаешь на меня обеспокоенный взгляд. Ты так много говоришь. Маню тебя рукой.
- Ты вообще разговаривать умеешь?
Может и умею, но ты здесь не для этого. Ловлю тебя за плечи, как только ты приближаешься. Резко разворачиваю к стене. Ты не в моём вкусе, но у тебя неплохое тело и мне нравится твоя задница. Короткими точными тычками ступней заставляю тебя раздвинуть ноги. Да, вид неплохой.
- Полегче.
Приходится шлёпнуть тебя по губам, что бы ты, наконец, заткнулся. Ты пытаешься обернуться, и я крепко сжимаю твои бёдра. Не давая двигаться. Вжимаюсь горячим членом в прохладные ягодицы. И тут же отстраняюсь. Отвешиваю смачный шлепок, от которого ты заметно вздрагиваешь. Мне нравится, как коротко самортизировали мышцы на твоей заднице. Не дряблая худышка.
Ты замираешь. Вот, теперь ты, похоже, понимаешь, насколько я серьёзен.
Хочешь что-то сказать. Поворачиваешь голову. Ну, рискни. Я не против наказать тебя. Конечно, мне никто не позволит взять в руки стэк, но мне хватит и рук, и… Закусываешь губу. Смолчал. Хороший мальчик. Вот только награда мало отличается от наказания. Ты не знал?
Вхожу жёстко, преодолевая сопротивление мышц. Ты не хотел впускать меня? Или ждал долгих прелюдий? Извини, нет никакого желания сосаться с тобой. Тише. Просто стой ровно, и всё будет хорошо.
Двигаюсь чётко и размеренно. Не люблю стоя, но у тебя вполне подходящий рост. И так удобно вставлять тебе отработанными до автоматизма толчками. Жалобный скулёж сменяется тяжёлыми выдохами в стену. Тебе уже не хочется поговорить?
Нашариваю вслепую твой полувставший член. А вот этого я не люблю. И чихал я на индивидуальные предпочтения и выверты. Я хочу чувствовать, что имею мужика. Возбуждённого до предела. Моя вина? Твоя нерасторопность.
Быстро довожу твоё вялое желание до видимых высот. И весьма ощутимых. Так-то лучше. Вижу, и тебе так нравится больше.
Останавливаюсь. Ты стонешь и подаёшься назад. Да, теперь заметно, что ты не против. Поработай сам, малыш.
Догадливый. Или просто так сильно хочется? Но ты принимаешься так активно насаживаться, прогибаясь в пояснице, что я судорожно втягиваю воздух. Да, давай ещё. Подгоняю тебя легкими хлопками по коже. Ну же! Я знаю, ты можешь лучше. Шевелись. Ещё немного и я…
Вспышка.
Поворот.
картинка
трио
читать дальшечитать дальше
Двое. Похожие, как близнецы. Сложением, ростом. Даже выражением лиц. Сильные, мощные тела. Их сплетает так тесно, что мне приходится прилагать усилия, чтобы не оказаться лишним. Чтобы переключать на себя внимание то одного, то другого обнажённого красавца.
Нет, парень, можешь не любоваться на мою задницу. Она не для тебя. Сегодня только минет. Да, вот здесь мне приятно. Только делай это всей ладонью, а не пальцами, я не из фарфора. Сильнее, чего ты ластишься, как нежная фея. Мне нужен секс, а не твои эмоции.
Ладно, я признаю, вместе вы меня чертовски заводите. Отпусти, прилепился, это не твой любимый джойстик. Вот так.
Скольжение между телами. Касание. Трение. Запах. Ощущения стелятся по коже живым электрическим покровом, пробивая насквозь.
Задорная ухмылка касается шеи. Зубы на напряжённом боку. Ноги. Члены. Бесчисленные части, уже не имеющие конкретной принадлежности. Да и мои так вплетены в узор, что я едва ими управляю.
Жар. Дыхание. Чей-то едва уловимый смешок. Ничей стон. И зашкаливает, бьет в красное. Сейчас.
Вы уже знаете, как лечь, и мне не приходится подгонять вас. Мы образуем треугольник из тел. И каждому достаётся по увесистому члену в рот. Кто придумал эту неудобную позу? Пофиг. Так тоже хорошо.
Засранец, ты всё-таки добрался до моей задницы. Теперь уже бесполезно отмахиваться. Разве что въехать тебе в шею коленом, случайно. Но у тебя во рту мой член, и я не буду рисковать. Тем более, что ты довольно ловок. Вот шельма! Нашёл способ меня трахнуть.
А член у твоего приятеля весьма недурён на вкус. Ты пробовал? Конечно, да. Ох-х-х-х-х… Полегче. Мне не привыкать, но зачем же так глубоко. Блять, стервец, я же кончу.
Сплочённое движение. Общий ритм. Затухающие мысли. Ускользающий контроль. Мне всё труднее попадать в общий синхрон. Мне бы хватило и просто члена во рту. Но вот так…
Вспышка.
Поворот.
картинка
читать дальше
читать дальшеФин
Холодные ладони скользят по моему телу. Вниз, к жёсткой ткани джинсов. Металлические звенья массивного браслета заставляют подрагивать, непроизвольно сокращать мышцы. Ты намеренно дёргаешь за ремень, вдавливая его в мой живот. В почти незащищённые сейчас костяшки таза.
Я пытаюсь расслабиться. Сейчас мне не нужно ничего делать. Даже нежелательно. Ты не любишь излишней инициативы. И я закидываю руки за голову, отдаваясь ощущениям.
Твой язык ложится на кромку ремня. Соскальзывает на кожу. Медленно движется вверх. И от этого единственного касания разливается лёгкая, едва ощутимая волна. Язык уверенно добирается до шеи, и тягучая волна наливается силой и жаром. Её пока можно легко игнорировать, но я позволяю ей растечься по телу. Подогреваю её изнутри, собственными искрами.
Вот сейчас от меня почти ничего не зависит. Я ничего не решаю. Кроме одного – принять ли то, что мне так изысканно предлагают. И у меня нет ни одной причины отказаться.
Я отдаюсь неспешным ласкам. Пусть. Быть ведомым не так уж плохо, особенно когда слегка вымотан, и нет никакого желания настаивать на собственном главенстве. Какое оно вообще может иметь значение, когда так плавно обволакивают умелыми и точными прикосновениями? Когда тело готово растечься горячей красной лужицей под чужой ладонью. Когда раздевают так, будто разворачивают обёртку от шоколада или долгожданного подарка. Ловко и аккуратно извлекают из упаковки и переворачивают на живот, чтобы всё тот же язык продолжил дарить наслаждение. Теперь ещё более изысканное.
Твёрдый захват рук. Мокрое касание языка. Похабное чмокание между ягодиц, вызывающее невольную улыбку. Приятное, чуть будоражащее ощущение. Меня окончательно расслабляет. Ты чувствуешь? Я давно готов.
Ты медлишь, упираясь членом чуть выше, чем нужно, словно ненароком. Чего ты ждёшь? Стонов? Просьб? Мне не трудно, только подскажи.
Я выгибаюсь, задирая зад, словно пытаясь поймать стрелу мишенью. Тебе этого достаточно. Ты входишь.
Нет, ты плавно втекаешь в меня. Проскальзываешь так легко, что я не успеваю даже набрать воздуха в лёгкие. И тут же начинаешь обратное движение. Такое же плавное и ловкое. Ни одного лишнего жеста, подрагивания рук, неуклюжей перестановки ног.
Бесконечная томительная нега точных толчков в отлаженном ритме. Я почти привыкаю именно к этой размеренной качке, когда ты резко меняешь темп, впечатывая меня в постель. Быстрые, мощные толчки. Темнеет в глазах от разрывающего сознание наплыва ощущений.
И вновь плавное покачивание в обманчивом штиле. Я сглатываю. Мне с трудом удаётся перевести дыхание и вновь подстроиться, когда повторяется шторм.
Не знаю, сколько раз меня бросает твоей волей по переменчивым волнам. Уже после третьей смены ритма я перестаю что-либо понимать. Меня швыряет по ним послушной шлюпкой. Ты трахаешь меня или изощрённо пытаешь? А впрочем, уже нет никакой разницы. Не имеет значения. Просто не переставай это делать.
В скомканных простынях блуждает мой крик, вперемешку с нестройными стонами. В них спутались наши запахи. Твой язык не оставляет меня в покое, но я уже не замечаю и этого, потому что перестал существовать вне тебя.
Меня возносит взрывной волной…
Вспышка.
Поворот.
- Стоп! Снято! Всем спасибо! Не убирайте кровать, только смените бельё. Что-нибудь тёмное. Мальчики, вы были великолепны! Завтра Вик и… как зовут того новенького блондинчика? А не важно! Пусть побреется, эти его грустные кудряшки вызывают жалость. Вик, ты, как всегда, неотразим! Я обожаю тебя! Где мой кофе?! Надо почаще ставить тебя в пассив. Такой искренности я от тебя ещё не видел. Кто оставил тут это дерьмо?! Уволю всех к ёбанной матери! Вик, завтра в то же время. Я всё знаю. Обещал выходной, значит, будет выходной. Отработаешь и отдыхай, сколько влезет. Куда ты это тащишь?! Вик, ты лучший. Ты же знаешь, как я тебя ценю. Всё, убирайся отсюда. До завтра. Куда?!! Я сказал, поставь статую на место! Ты что не видишь, что она перекрывает весь свет?!
Как же я люблю свою работу…
АПД.5. oldmonkey
картинка
читать дальше
читать дальшеИграли в волейбол, натянув сетку во дворе – трое на трое: Ванькины однокурсники и он, Мелкий. Он уже привык. И дело было даже не в трех годах разницы, в конце концов, 22 и 19 – не так страшно, как 5 и 8. Это Илюха помнил отчетливо – гордого старшего брата, который приходил из настоящей школы с настоящим ранцем, полным тетрадей и учебников, потом делал уроки, выгоняя «мелкого» из комнаты, чтобы не мешал.
Теперь они смотрелись как погодки – оба невысокие, темноволосые, стройные, на фоне Ванькиных друзей просто карликовые березки в роще корабельных сосен. По росту он их что ли подбирал? 4 амбала-экзота: близнецы Родион и Руслан, мамонт Эдик и Аркаша. Блин, вот кто мог назвать ребенка Аркаша? В наше время. Аркаша. Да еще и Штейн. Нет, понятно, в честь дедушки-профессора, но пожалели бы ребенка. Хотя… Илюха окинул взглядом эту дылду кареглазую – кого еще тут жалеть. Он так задумался, что совсем не следил за игрой.
- Мелкий!!!!
Ор старшего брата подействовал как с детства привычный, обидный поджопник. Илюха куда-то прыгнул, но судя по мату Эдика за спиной, куда-то не туда. Он только почувствовал, как локоть встретился с краем гравиевой дорожки (мамино дизайнерское решение) и проехался по нему, даря незабываемые ощущения.
- Бля, Мелкий! Ну, никакого от тебя толку!
Ванька возвышался над ним, застя солнце, но даже и не думал помочь подняться. Илюха с трудом встал – помимо локтя досталось еще неприкрытому шортами бедру, но там просто грязь отмыть, а вот кожа у локтя была стесана неровными полосами – как в терку терли. Кровь мелкими капельками проступила сквозь пыль и кусочки кожи, которые стояли боком, как рыбья чешуя.
- Я пойду.
- Куда это?
- Руку промою.
- Вернешься?
- Нет.
- Ну, и пиздуй, - напутствовал старший брат.
Илюха зашел в дом, поднялся на второй этаж в свою комнату, разделся. Посмотрел на себя в зеркало и решил, что сначала промоет руку перекисью, а потом залезет в душ, зацепило широко, но не глубоко – ничего страшного.
Дом, выстроенный отцом в ближнем пригороде, с выходом на речку, был летней резиденцией Ванькиной банды сколько Илюха помнил. Они тусовались тут с первого курса – с утра до вечера резались в волейбол, футбол, настольный теннис, купались. Мама была довольна. Уезжая по делам в город, она оставляла Илюху под присмотром старших товарищей, уверенная, что в этом случае с ним ничего не сучиться. Как же она ошибалась!
Можно было вспомнить и неудачный нырок с моста, когда он попал на мелкое место и приложился головой, Эдик тогда волок его на себе до дома, а потом будущий врач в третьем поколении Аркаша Штейн сидел около его постели и все спрашивал: «Голова не болит? Не кружится?». И прикладывал прохладную ладонь то ко лбу, то к вискам. Было так хорошо. Ну, потому что это же Штейн. Мелкий не отказался бы еще кое-куда его ладонь приложить, но тогда уже сотрясение ему было бы гарантировано.
Или вспомнить их экстремальное барбекю, когда они чуть не сожгли беседку и опалили маминого шпица Сеньку - Винсента по паспорту. Или эпопею с яблоками. По кой хрен детям обеспеченных родителей тогда приспичило тырить яблоки в чужом саду? Чего им не хватало? И чем это могло кончиться, если бы Аркашка вовремя не заметил отсутствие Мелкого и не кинулся его искать? И не снял бы с гвоздя, который ржавой шляпкой вошел в бедро с внутренней стороны. Илюха давился соплями и слезами, потому что орать было нельзя – привлеченный шумом на крыльцо тогда вышел хозяин. Обратный путь он проделал на закорках у всех четырех мушкетеров по очереди, а нога была надежно перетянута футболкой Штейна.
Теперь вот всё. Институт закончен. У всех впереди интернатура по разным специальностям – разойдутся и не соберешь. Не будет больше у Мелкого такого лета. И Аркашки больше не будет.
Он вздохнул. Чего мечтать-то? Давно нужно было пережить эту тупую детскую влюбленность. И он пытался, даже познакомился на сайте с парочкой опытных дядечек. Попробовал. Илюху передернуло. Первый раз было больно, противно и мысль была только одна – поскорей бы это кончилось. Второй раз был контрольным. С тем же результатом. После этого он не завязал. Обходился собой.
Бля, пора заканчивать. Стоит тут голый со свезенной рукой и думает о любви. Ну, чистый цирк с единорогами!
- Мелкий, - в дверь тихонько поскреблись, - ты там?
Блин. Аркашка. Илюха схватил полотенце и намотал на бедра:
- Ага.
- Я войду?
- Ага.
Аркашка подошел к нему, взял за руку, развернул к окну:
- Вроде ничего страшного. Перекись есть?
- В ванной, в аптечке.
- Пошли.
- Куда? – опешил Илюха.
- В ванную.
- Зачем?
- Ты точно башкой не приложился? – удивленно спросил Штейн. – Руку промоем.
- Ааа, ну, пошли.
Штейн нашел в аптечке перекись и вату, начал промокать порез пенящейся от крови жидкостью, а Илюха готов был стоять так вечно, он бы и больше ободрал, чтобы на дольше хватило. Чтобы эти осторожные пальцы трогали, а губы уговаривали потерпеть и смешно дули на кожу, складываясь в наипошлейшую трубочку.
- Давай на ногу посмотрим, - вдруг сказал Аркашка.
- Не надо, - дернулся Мелкий из его рук.
- Ты чего, мелочь? Давай-давай сюда свою конечность, да стой ты, чего дергаешься?
Задергаешься тут, когда под полотенцем колом стоит, а это еще за бедра ухватился и заставить стоять смирно пытается. Илюха сопротивлялся, понимая, что при близком контакте все станет настолько очевидно, что будет он красоваться с моно синяком на поверхности лица, уж товарища медика сказками о накатившем приступе юношеской гиперсексуальности хоть к кому не проведешь.
- Да чтоб тебя! – Аркашка в очередной раз дернул его за бедра и предательское полотенце упало на пол.
Илюха перестал дышать и попытался отползти, но сзади была стена с имитацией натурального камня – не взберешься и щелочку не проковыряешь, чтобы спрятаться, а спереди была гордо стоящая проблема и Штейн взирающий на нее… Непонятно как на нее взирающий.
Аркашка протянул руку и коснулся головки большим пальцем, член призывно дрогнул.
- Я надеюсь, - прошептал Штейн, обводя пальцем шляпку, - это салют в мою честь?
Илюха только кивнул, прижмуриваясь от удовольствия. Свои очумелые ручки, даже приправленные смелыми фантазиями, ни в какое сравнение не шли с осторожными, но умелыми ласками, которые Аркашка ему дарил.
- Мой любимый цвет, мой любимый размер, - продолжал тихонько издеваться Штейн, аккуратно поглаживая ствол и подбираясь к яичкам.
- Бля! Сделай уже что-нибудь! – через пару минут не выдержал Илюха.
- Нибудь что?
- Сволочь ты, Штейн.
- Ага. Даже спорить не буду. Ну, так что – склонить пред тобою колени или переместимся на кровать?
В карих глазах радостно скакали чертенята-мулаты, но Илюха был уверен – как скажет, так Аркашка и сделает.
- Склонить, - выпалил он и пронаблюдал весь процесс изящного коленопреклонения в исполнении Штейна.
Тот опустился к Илюхины ногам, облизнулся и сомкнул губы на члене, снизу вверх глядя на мелкого. От такого зрелища коленки просто подкашивались, поэтому Илюха попытался найти пятой точкой стенку и сделал шаг назад. Член с чмоканьем выскочил из Аркашкиного рта.
- Куда же вы? – Штейн ухватил Илюху за задницу, подвинул к себе, зафиксировать и начал работать ртом.
Мелкий, всхлипывал, стонал, пытаясь удержаться на ставшими ватных ногах и не знал, куда деть руки. Вспомнив многочисленные просмотры порников, он нерешительно забрался пальцами в Аркашкину шевелюру и начал там копошиться, имитируя поглаживания.
Штейн не протестовал, только движения стали резче, теперь он поворачивал голову, с силой вбирая член все глубже ,и Илюха пошел на взлет.
- Я….я….ссссссссейчас
Аркашка удвоил усилия и Илюха кончил, запрокинув голову, за что немедленно был наказан – имитация камня может и была эрзац продуктом, но твердостью обладала аутентичной. В черепушке пару раз со скрипом провернулась развеселая карусель и, когда птички улетели, Илюха обнаружил Штейна прямо перед собой. Он смотрел на него с высоты своего модельного стандарта и улыбался, как помесь Чеширского кота с мартовским.
- Теперь твоя очередь.
Видя недоумевающее выражение на морде у мелкого, он положил его руку поверх собственного, все еще твердого, как стенка сзади, члена и провел вверх-вниз.
- Давай, Мелкий, как себе.
Илюха послушался и, стараясь поймать подходящий ритм, задвигал рукой. Аркашка задышал чаще, потом закрыл глаза и начал тихонько постанывать. Поняв, что делает все правильно, Илюха ускорился, второй рукой сжимая Аркашкины яйца в горсти, как любил сам. Штейн уткнулся ему в плечо горбоносой головой и прикусил кожу. Илюха от неожиданности дернул слишком сильно и ощутил, как теплая сперма выплескивается в кулак.
Штейн наконец-то отлип от него, притянул к себе, обнял и прикоснулся припухшими после минета губами к переносице. Потом прошелся по щекам, а потом долго целовал в губы, вызывая у Илюхи в голове рецидив карусельки.
- Чудище ты, Мелкий.
- Почему опять Мелкий-то?
- Имя у тебя дурацкое, - не обращая внимания на протест, заявил Штейн, - как тебя ласково назвать? Илюшей? Илечкой? Люшенькой?
- Еще чего!
- Вот и я говорю – дурацкое!
- Ага, на себя посмотри – Аркадий, - огрызнулся Илюха, - тебя как звать – Кашкой что ли?
- На себя попозже, сначала – на тебя. Может, в постель пойдем?
- Зачем?
- Продолжим оказание первой помощи.
- Ага, перейдем ко второй.
- Ну, если ты не возражаешь.
- Я-то не возражаю, только дверь запри – не хватало нам незапланированного каминг-аута.
- Как скажешь, Илюшенька, - заржал Штейн и, схватив Илюху в охапку, потащил в комнату.
Скорая вторая помощь, оказанная умелыми руками, а также прочими частями тела профессорского внука, вышла нетеропливой и чувственной, а также наглядно продемонстрировала, что древний постулат медицины "подобное лечится подобным" вполне имеет право на существование.
urfinj, oldmonkey, Clarence Le Grand, good-bye-america, treffdame, Laarme, Не Сергей, Dangerous Pleasure, Namorada, chertets и все другие желающие) каков ваш положительный ответ?)) очень хочется
АПД. заявки кинуть все сюда и сами разберете или мне дать каждому то,что я захочу?)
Listen or download Hess Is More Yes Boss for free on Pleer
АПД.1.Motik71 good-bye-america
за правку и до сих пор непонятную мне веру в меня ))urfinj
за то,что ты просто есть)) да и не было бы этого всего без тебя)) может и к лучшему,кстати))Люди мои ,дорогие и любимые)) выступление ясельной группы начинает представление))любоу и сопли в большом размере,особенно в конце)) секс ,как интсрукция к применению-взял,вставил,вынул))
Listen or download Andru Donalds Simple Obsesion for free on Pleer
на картинку
читать дальше
читать дальшеЯ мог не вспоминать о нем неделями. Я очень старался не вспоминать о нем неделями. Но помнил каждую его родинку, его запах, вкус губ и первый тихий стон, который он каждый раз не мог сдержать, стоило мне прижать его к себе. Я изучил каждый миллиметр его стройного гибкого тела языком, губами, зубами и руками. Он становился слишком необходимым, проникая под кожу несмываемыми чернилами татуировки, которую я все еще не был готов набить. И... я знал о нем все. Знал, кто он и чем зарабатывает себе на жизнь, поэтому каждый раз трусливо сбегал из квартиры, оставляя его спящим и обессиленным после моих голодных ласк, на смятых и влажных простынях. Я гнал от себя сомнения в том, спит ли он на самом деле или, все понимая, просто разрешает мне без ненужных объяснений исчезать из его жизни до следующего звонка.
Щелчок закрывающейся двери, как запрограммированный сигнал, отключал мою память, даря ложную иллюзию свободы, которую я глотал с жадностью больного булимией. Загружая себя работой до упора и потери во времени, бездумно трахая все новые безликие тела, я старался ни на секунду не закрывать глаза, чтобы не думать, не вспоминать, не видеть отпечатанный на сетчатке образ. Это почти получалось.
Не знаю, сколько еще времени я бы продолжал бежать от правды и врать самому себе, но мелькнувшая в толпе похожая прическа заставила сердце замереть на один невероятно долгий миг, а руку – достать телефон и нажать на быстрый набор номера.
Я знал, что, увидев мое имя, он сразу ответит. Так было всегда. После первого же сигнала. Словно он постоянно держал телефон в руках, боясь пропустить мой неожиданный звонок. И внезапно понял, что дико боюсь не услышать обычного «я соскучился» вместо приветствия, боюсь, что на этот раз просто опоздал.
Я забыл, что надо дышать, и сам не заметил, как зажмурился, пока в ушах звенел какой-то бесконечный би-и-ип.
– Я соскучился, – на грани слышимости, – Леллль, – шелком по коже, вздымая каждый волосок на моем теле и мгновенно делая джинсы слишком тесными.
– После работы, в семь, – касаюсь пересохшими губами телефона, будто шепчу это ему прямо в ухо ,и сразу отключаюсь. Стою, пытаясь успокоить бешеный стук сердца, и чувствую, что начинаю улыбаться. Наконец по-настоящему, широко и искренне.
Время, которое обычно пролетает ураганным ветром, изощренно пытало меня своим черепашьим ходом, но все же приближало к заветным семи часам.
– Леллль, ты при... – накрываю его губы своими, не давая договорить, вжимаю его в себя, целую, кусаю, вылизываю его рот и, кажется, сам чувствую себя вновь живым только, когда слышу долгожданный тихий стон.
– Я в душ, – выдыхаю в губы, невероятным усилием воли отрываюсь от него, – мне надо, – не выдерживаю и вновь покрываю его лицо легкими поцелуями, – я быстро.
Наверное, никогда в жизни я так быстро не мылся. Кожа стала такой чувствительной, что боюсь лишний раз прикоснуться к себе. Хочу, как же я его хочу. Быстро провожу по члену намыленной рукой, сдерживая то ли смех от того, что могу кончить, так и не дойдя до него, то ли стон, потому что терпеть сил почти не остается. Наскоро вытеревшись, обмотав бедра полотенцем, выхожу из ванной и застываю в дверях его комнаты. Он стоит у окна, спиной ко мне, медленно снимая боксеры. Во рту становится сладко от желания немедленно провести языком между его сведенными лопатками. В два шага преодолеваю расстояние между нами и прижимаю его к себе, вдыхая такой родной и знакомый запах. Не выпуская из рук, укладываю животом на кровать. Сам себе напоминаю кота, дорвавшегося до валерьяны. Вылизываю его спину, шею, плечи. Трусь об него щекой, всем телом, словно хочу пропитаться его запахом. Скольжу членом между ягодицами, разведя их руками. Хочется рычать от удовольствия и хочется сделать ему больно за то, что он не только мой. Наказать за то, что, кончая с другими, всегда слышу его тихое «Леллль».
Он начинает всхлипывать подо мной, и его тело, будто примагниченное, прогибается, тянется следом и подставляется моим рукам и губам. Не кусая, вожу зубами по его нежной коже, оставляя на ней полосы-метки. Желание ворваться в него одним рывком сразу до и конца становится невыносимым, но в последний момент решаю, что в этот раз я хочу видеть его глаза. Переворачиваю на спину и закидываю его ноги себе на плечи. Мне не надо его растягивать, перед моим приходом он тщательно готовится, зная, что я наброшусь голодным зверем, забыв о нежности и осторожности. И все же сегодня я нарушаю все правила и привычки и начинаю осторожно поглаживать его анус, жадным взглядом провожая каплю смазки, спускающуюся по члену, облизываю губы и сглатываю, словно чувствуя ее терпкий вкус наяву.
Палец с трудом входит в горячее и тугое, и я с нескрываемым удивлением понимаю, что у него давно никого не было. ДАВНО. НИКОГО. НЕ БЫЛО.
– Я ждал тебя, Леллль, – тихой соль ломая хребет и смывая все сомнения.
Сегодня мы не занимаемся сексом. Сегодня мы любим друг друга. Медленно, нежно, срываясь и вновь замедляясь, стараясь продлить удовольствие, ходим по краю и наконец отпускаем себя. Когда он спустя время распахивает глаза, я вдруг жалею, что у меня под рукой нет камеры. Все поисковые системы мира сильно ошибаются, выдавая на запрос о самых красивых глазах фотографии женщин с идеальным макияжем. Самые красивые глаза в мире это глаза любимого человека после оглушительного оргазма. Пожалуй, стоит проверить, какими они станут утром, потому что спать я ему сегодня точно не дам.
– Леллль, я скачал тебе твоего обожаемого Альмодовара. Посмотрим завтра?..
АПД.2. treffdame
на гифки static.tumblr.com/4a32bfe203656487c53ed5dbe2d61...
31.media.tumblr.com/a67ee3960b2632e014ef940c252...
читать дальшеКожа на его животе такая тонкая, что сквозь неё просвечивают вены. И если тронуть там пальцем, то слышно движение крови. Как в раковине у уха, только не шум, а биение.
Мне его даже трогать страшно… но только там.
Всё остальное – не страшно и страшно хочется.
И стыдно ещё, пожалуй... Он слишком красавчик, чтобы можно было сопеть ровно и думать, что всё в порядке – он мне понравился, потому что человек хороший.
Он маленький, тоненький, хрупкий и звенящий. У него коротко стриженая русая макушка - такая, знаете, стрижка, глядя на которую, любой скажет, что обкорнали, как попало, а те, кто понимают, цокают завистливо, потому что далеко не у каждого есть двести баксов, чтобы выкинуть их раз в месяц на парикмахера.
Откуда они у него – не знаю, я не знаю, сколько он зарабатывает тем, что делает.
Я, стыдно признаться, даже не знаю, как его зовут. Он требует, чтобы его звали «Ле пти пуассон». Смешное прозвище. И двусмысленное слегка. Убери из «рыбки» одну букву – получишь яд в чистом виде*.
Рыбка-фугу. Он такой и есть.
Он разговаривает с ощутимым гнусавым прононсом, типа, французский акцент. И таинственно молчит, когда его спрашивают, откуда он. Намекает вроде как, что из Франции. Но я так думаю, врёт, и на самом деле его принесло в Майами с берегов Миссисипи или, скажем, из Луизианы. Новый Орлеан, наверное. Там этих недофранцузов – полгорода. Особенно в ирландских кварталах.
И, конечно же, никто его так не зовёт, кроме конферансье в клубе «Крыло бабочки», где он танцует, мазнув перед выходом по плечам и груди золотистым гримом – ни дать, ни взять золотая рыбка.
Он там по пятницам и субботам, в самый что ни на есть прайм-тайм для любителей горяченького. Любителей – масса. Наверное, он всё-таки неплох в танцах. Или не в танцах. Я подозреваю, что одними танцами вечер для него заканчивается не всегда.
Остальные сокращают его до Пти. И я тоже. Это же Америка, детка. Американцы вечно всё сокращают, даже то, что сократить нельзя.
Мы живём в стране из трёх букв, это золотой стандарт нации, и всё, как прокрустовым ложем, подгоняется под этот неизменный эталон. Биг Мак, ФБР, ФРС, ЛСД и Эм-Ти-Ви – наши национальные символы. Пошлют на три буквы, так это обязательно куда-нибудь туда.
Йу-ху! Рад, бэд бой?**
Бэд Бой – это я. Джон, вообще-то. Джонатан*** даже, если уж совсем честно, но три буквы, вы же помните. У меня есть целый «Харлей», чоппер-мечта, но я ни разу не выезжал за пределы штата Флорида. Ещё есть своя квартирка в Авентуре, за которую мне расплачиваться до пенсии, если раньше не застрелюсь, конечно.
Ещё у меня патлы невнятного блондинистого оттенка и шрам прямо под челюстью слева, которым я, мать его, горжусь до усрачки. Все думают, что это от ножа, поэтому я не рассказываю, что в далёком детстве в свободном падении с яблони в родительском саду пропорол шею веткой, чудом не задев артерию. Из-за этого шрама меня и прозвали «плохишом», хотя я, в общем-то, заместитель начальника безопасности в «Дэйд Каунти Федерал Кредит Юнион» – уж куда благонадёжнее.
У меня нет литых мышц и бульдожьей шеи, зато есть восемь дюймов счастья между ног, тщательно вымеренная двухдневная щетина и глаза, как говорят дамы, цвета старого изумруда, боже упаси.
Всё, все девки твои, скверный ты мальчишка, Джонни.
Поэтому я не свечу Пти, где попало. Мне ещё здесь жить и работать.
Толерантная страна, вы скажете?
Угу. Конечно.
Если ты приехал, скажем, из захолустья в Техасе, где о-очень толерантно не жалуют гомиков вплоть до мордобоя, и прям со станции начал орать: «Я – гей!» - ну, что ж, тогда все покивают головой и сожрут это, не поперхнувшись.
А если ты тридцать четыре года маячишь разнообразными девицами рядом с собой и потом вдруг выползаешь из своего уютного шкафчика – сюрприз-сюрприз! – то добропорядочные друзья-приятели ни за что не простят тебе такого нарушения их привычного хода вещей.
Они просто перестают понимать, что с тобой делать. Как тебе улыбаться, чтоб ты, не дай бог, не подумал, что они над тобой смеются. Как с тобой разговаривать, чтобы ты не подал на них в суд за дискриминацию.
И они постепенно – о-очень осторожненько так – перестают приглашать тебя на барбекю по выходным и в бар на пару пива после работы. Перестают звонить, просто чтобы спросить, как дела. Ограничиваются простым кивком с лёгкой, ничего не выражающей улыбкой при встрече.
Это коллективная изоляция. Тихая, но безусловная и неотвратимая. Они не изолируют тебя, но изолируются от тебя сами. Всем могучим, мать его, коллективом.
Я такое видел уже.
Поэтому я уже год таскаюсь по пятницам в чёртов Лежер-Сити, на другой конец Майами, в богом забытый клуб «Крыло бабочки», чтобы после полуночи, когда Пти сходит со сцены, подхватить его первым, пока не успел никто другой, усадить себе за спину на «Харлей», отвезти к себе в Авентуру и трахать до самого вечера субботы, когда ему снова нужно в «Крыло», на сцену.
И я покорно тащусь туда снова, но уже не остаюсь, потому что смотреть, как он извивается на пилоне, и потом не поиметь его – это выше моих сил.
А он никогда не едет со мной по субботам. У него, видите ли, выходной в воскресенье. Выходной от всех и вся. Он занимается исключительно собой и своими делами.
Что он делает всю остальную неделю, я тоже не знаю. Моя – только ночь после пятничного выступления и половина субботы.
И я всегда спрашиваю его в субботу вечером:
- На работу тебе надо?
- Да, - говорит он.
- А пойдёшь?
- Да.
- Нравится она тебе, что ли, эта работа?..
- Да.
Вот так. Его тройное «да» продолжает традицию трёхзначной символики, столь милой сердцу любого американца.
Я всё жду, когда ж он скажет хоть одно «нет»…
У него идиотские татуировки. На левом бедре какая-то аляповатая жуть, на левом же предплечье – не менее дурацкая стилизованная индейская птица.
И самый ужас – на спине, над лопатками.
Там написано «Paraguay». Разляпистыми такими буквами. Синим цветом.
И это несколько колеблет меня в моих догадках относительно Нового Орлеана. Хотя на латиноса он никак не смахивает.
И происхождение этого «парагвая» для меня такая же загадка, как и всё остальное, что его касается.
Зато мне на эту живопись любоваться приходится, как минимум, по полтора часа в сутки. С довольно близкого, я бы сказал, расстояния.
Как сейчас…
Он припадает грудью к полу, как виноватый щенок – наверное, ему хочется, чтобы это выглядело по-кошачьи, но хрен там, я вижу эту вину, я её на языке чую, когда прихватываю ему загривок губами и самыми кончиками зубов.
И я уговариваю себя, что надо быть с ним аккуратнее – он же тонкий, его же повредить раз плюнуть – но не могу. Хочу втечь в него по капле, а вместо этого врезаюсь, как волнорез в штормовой океан всеми своими дюймами.
Он взвизгивает почти по-девчачьи, крутится подо мной, пытаясь то ли соскочить, то ли натянуться по самое не могу, чтоб до гланд достало.
До гланд я ему, кстати, запросто достаю, когда он достаточно мил, чтобы продемонстрировать свои таланты - а это он умеет так, что в планетарии мне уже теперь точно смотреть не на что. Все звёзды я уже видел с ним.
Он всхлипывает как-то особенно жалко и я, смилостившись, всё-таки замираю и даю ему минутку, чтобы привыкнуть. Хотя, чего ему привыкать? Не в первый же раз.
Впрочем, боюсь, я и в первый наш раз особенной нежностью не отличился…
Правда, я и вспомнить даже толком не могу – меня вышибло, как бейсбольной битой, когда он меня впервые поцеловал.
У него рот крупный, контур губ нечеткий, смазанный, как будто его только что целовали долго и со вкусом, и сразу начинаешь заглядывать немножко дальше…
И это «дальше» он тоже этим самым ртом делает изумительно.
Я даже и не замечаю, что уже рванулся в него с низкого старта - только почувствовал что теснота вокруг моего члена раздвигается, пропуская меня глубже, и там становится ещё жарче.
Я всё никак не могу придумать, куда деть руки – сейчас мои ладони лежат у него на бёдрах, просто придерживая его, чтобы он от меня не убежал. Но сил моих больше нет, до того хочется вцепиться со всей силы, аж пальцы скрючиваются машинально.
Хочется его обнять ладонью за горло, но боязно, потому что могу и не остановиться, просто раздавить ему кадык к чёрту. Я же плохиш… что взять-то с меня, господи?
Спина – тоже нет. Придавлю к полу так, что рёбра треснут.
Ах, хрупкий мальчик… не-моя ловкая рыбка. Что же сделать с тобой такого, чтобы не сделать ничего?
Я просто опускаю ладони по обе стороны от его головы, упираясь в пол, и смотрю, смотрю на эту чёртову татуировку на его спине...
Он подо мной изгибается волной, словно вьётся вокруг своего шеста на сцене, и надпись то попадает в полоску света из окна, то теряется в моей тени.
Мне хочется рвануть там кожу зубами, чтобы зубы задели позвоночник.
Руки. Бэд Бой, держи руки там, где они есть.
У него всегда стоит, когда я его трахаю. Значит, нравится ему так, да?
Он поскуливает тоненько, часто дышит, и мне всегда кажется, что он плачет. Но нет, потом, когда он кончает – иногда ему даже трогать себя для этого не надо - никаких сомнений нет.
У меня жарко, несмотря на кондиционер в гостиной. До спальни он не добивает.
Его спина блестит от пота, и я вижу, как катится, посвёркивая в лучах вечернего солнца, тонкая струйка от волос вниз по позвоночнику.
Мои мокрые волосы колыхаются в такт ударам, облепляют мне вспотевшие скулы. В глазах жжёт то ли от пота, то ли от слёз.
Он чуть сдвигает локти по полу – они отлипают от ламината с похабным чавканьем. Почти таким же непристойным, как всё это хлюпанье и шлепки, которые неизменно сопровождают мою тайную любовь к нему.
Он кончает первым, и я даже не останавливаюсь, чтобы дать ему передохнуть. Я знаю, что сволочь, но не могу, просто не могу.
Рядом с ним – в нём - остановиться невозможно.
Локти у него разъезжаются слабо, и он шлёпается грудью на пол окончательно.
Я уже почти не вижу. Он что-то говорит, но я и не слышу тоже, и только крепче стискиваю пальцы на его ладони.
И не останавливаюсь, нет, никак…
И почему-то мне никак не кончить - то ли эта неделя была слишком долгой, то ли ещё что. Я злюсь, потому что залип там, на самой кромке, и ни туда, ни сюда.
В этот самый момент он поворачивает голову и касается губами – своими невыносимыми вечно зацелованными губами – большого пальца у меня на левой руке.
И ещё осторожно трогает рукой мизинец.
Всё. Финита…
Потом, через полчаса, я с мазохистским упрямством задаю привычные вопросы:
- Тебе на работу?
- Да.
- Пойдёшь?
- Да.
- И нравится тебе там?..
- Да.
И вдруг спрашивает:
- Чего ты спрашиваешь всё время? Знаешь ведь прекрасно всё…
А я и не знаю, что сказать…
И спрашиваю вдруг:
- Ты был в Новом Орлеане?
- Нет, - он удивлённо мотает головой.
Значит, я всё же ошибся с догадками.
Но киваю удовлетворённо.
Я когда-нибудь дождусь, когда он ответит мне «нет» на все другие вопросы, и тогда отвезу его в Новый Орлеан.
Мне всё же кажется, что там ему самое место.
Как и мне.
_________________
Примечания.
* Le petit poisson (фр.): «маленькая рыбка». Если убрать одну «s» из слова «poisson» (рыба) получится «пуазон» («poison»), то есть «яд». Petit (фр.) – «маленький»
** Bad boy (англ.) – «скверный мальчишка, плохиш»
*** Джонатан: «Jonathan», сокращённо, соответственно, «Jon». Не путать с «John», это другое имя
АПД.3. Clarence Le Grand
на картинки
читать дальше
читать дальшеВенц и Вейден. Истинные северяне. С коротким ёжиком русых волос, сильными руками, рельефными телами… Эдриану всегда нравилось смотреть, как они тренируются, на их танцы с мечами, копьями, топорами и ещё кучей оружия. Но сейчас они не тренировались. Нет, тренировались, но не в искусстве боя… Хотя… И это тоже был бой. То, как они набрасывались друг на друга, как рычали и как нагло и бесцеремонно касались везде. Но были моменты, когда Эдриан удивлялся, откуда в этих сильных и крепких парнях столько нежности. Вот как сейчас. Он смотрел, как они целуются, на руку Венца, лежащую на ягодице Вейдена, прослеживал на ней дорожки вен, ласкал взглядом выгнутую спину Вейдена. И безумно хотел почувствовать их обоих, но медлил. Вглядывался в лица, улавливал срывающееся дыхание, ощущал наслаждение. Даже стоя на расстоянии нескольких метров. Эдриан прислонился спиной к одной из колонн галереи, чтобы устоять на подгибающихся ногах. Нет, рано. Хочется смотреть и предвкушать, как сильные, смелые пальцы будут касаться его, как бесстыжие губы будут ласкать, как искушающе будут стонать эти страстные северяне. Эдриан провёл ладонью по своей шее, судорожно выдохнул. Терпеть становилось всё сложнее. Он знал, что Венц с Вейденом прекрасно чувствуют, как он на них смотрит, и только ещё больше провоцируют, выбирают такие позы, чтобы было лучше видно. И когда Венц оторвался взгляд от макушки Вейдена, мелькающей между его бёдер и посмотрел прямо на Эдриана, стало ясно, что стоять, созерцая красоту, больше невозможно. Эдриан ответил таким же обжигающим взглядом, улыбнулся и отлепился от колонны.
– Но… – догнало его, когда сделал пару шагов, развязывая пояс халата.
– Да? – он обернулся.
– Господин, ваш муж хотел…
– Юлиан, – усмехнулся Эдриан, – ты, действительно, думаешь, что мой муж вспомнит, что он от меня что-то хотел? – и продолжил торопливый путь к наслаждению.
С удовольствием поймал два развязных взгляда на себе, когда скинул халат, и опустившись на колени, плавно влился в тягучий омут страсти.
Муж, как ни странно, вспомнил об Эдриане довольно скоро.
Филипп прекрасно знал, что недоразумение, зовущееся его мужем, искать стоит в гареме. Эдриан практически всегда там. Там он читает, обедает, слушает музыку, просто наслаждается видом сада, и, безусловно, пробует все виды удовольствий, которые можно найти в гареме. Но ещё ни разу Филипп не видел, как он это делает.
– Господин, – поприветствовал его вежливой улыбкой вечная тень Эдриана – Юлиан.
– А где?.. – начал Филипп, оглядывая уголок сада, и запнулся.
У пруда, сминая траву и цветы под пальцами, извивался под двумя телами Эдриан. Вейден чёткими, ритмичными движениями входил в него, пока Венц ласкал губами и языком. Эдриан выгнулся, упираясь макушкой в землю, прикрыв глаза, а через секунду, резко оттолкнул обоих от себя и с похабной ухмылкой устроился на бёдрах Венца, приподнялся, направил его в себя, опустился, закусив губу, замер. Вейден обнял его со спины, скользнул ладонями к паху и ласкал уже руками, целовал плечи. А Эдриан, игриво пробежав пальчиками по крепкому торсу Венца, начал двигаться.
Картина была завораживающая. Настолько, что Филипп не мог оторвать взгляда от покрытых испариной тел, он обжигающего жара, от них исходившего, от бесконечного множества касаний и ласк, в которых они терялись. Отмер, только услышав тихий стон Эдриана, вздрогнул и опустил взгляд. Но наткнулся на брошенный изящной кляксой тёмный шёлковый халат Эдриана. И быстро скрылся в доме. Юлиан только проводил его понимающим взглядом.
Филиппу ещё хватило сил ровно добраться до комнаты, а там он рухнул на кровать, сжимая себя ладонью сквозь ткань одежды. С силой гладил себя, скуля в скомканное одеяло, сжимая зубами ткань. А перед зажмуренными глазами стояло выгнутое в истоме тело Эдриана, чужие руки, лежащие на его бёдрах, ласкающие его член, и его тонкие пальцы, пробегающие по чужой груди. Такой ласкающий, дразнящий жест, обычно доступный только любовникам, настоящим любовникам, а не гаремным источникам удовольствия. Жест, который должен был быть видеть и чувствовать только муж, Филипп.
Он кончил с глухим рыком в истерзанное зубами одеяло. И с ужасом понял, что удовлетворял себя сам впервые за несколько лет. Даже не подумал выхватить какого-нибудь из своих мальчиков. И довёл его до этого Эдриан.
АПД.4. Не Сергей
картинка
соло
читать дальше
читать дальшеНега пробуждения. Глаз касается легкий луч ещё не густого, льдистого света. Под одеялом скопилось уютное тепло. Томительно сладко ноет тело, просыпаясь. Расслабленно тянет в каждой мышце.
Я провожу рукой по животу, пробираясь под футболку. После сна кожа такая приятная наощупь. Я люблю свою кожу. К ладони льнёт тепло. Подрагивают выстраданные кубики пресса. Нарастает разбудившее меня желание. Я привычно сдвигаю одеяло вниз. Сдергиваю прочь мешающие трусы, оставив их обвивать мои ноги. Заголяю торс.
Я знаю, ты смотришь на меня. О чём ты думаешь? Ты представляешь себе, что это твоя рука сейчас держит непослушный край трикотажа, открывая взору моё тело? О, да. Оближи губы. Мне нравится. В тебе столько желания. Смотри, моя рука уже скользнула под одеяло. Угадаешь, что я делаю? М-м-м-м-м… Как мне нравится…
Изнывающий по ласке член привычно ложится в руку. На нём такая чувствительная кожа… Поверишь мне на слово? Моя ладонь так интригующе скользит там, где ещё осталось столько полусонного нежного тепла. В каждой складочке одеяла. На обнажённой коже. Не отводи глаза. Я покажу больше.
Спускаю одеяло ниже и чуть развожу ноги, чтобы тебе было лучше видно. Мне так нравится прикасаться к себе. Водить рукой по члену. Сначала вверх, собирая кожистую розочку с каплей росы. Красиво, правда? Потом вниз, оголяя влажную головку. И снова. Снова. Чуть быстрее. Ещё.
Я глажу себя свободной рукой. По шее. Животу. Бёдрам. Ладонь скользит по выступившей вмиг испарине, чуть застревая на этой влаге и вновь проскальзывая. Хочешь, чтобы я стонал? Мне это не нужно, но если ты хочешь… М-м-м-м-м! Как жарко. Это от моих действий или от твоего взгляда?
Висок щекочет капля пота. Дышать всё труднее. Рука на члене дрочит всё резче. Смотри на меня. Смотри. Тебе нравится? Хочешь, я кончу для тебя? Только для тебя.
Я поглаживаю яички. Приближая оргазм.
Обнимаю себя. Сжимаю до боли.
Вскидываю бёдра, думая о тебе. Представляя. Ты чувствуешь это? Вот так. Здесь бы лежала твоя рука, если бы я позволил тебе прикоснуться. Ты видишь?
Плавится всё. В глазах слегка плывёт и размывается, и мне так жаль, потому что я тоже хочу смотреть. На тебя. Но…
Вспышка.
Поворот.
картинка
дуэт
читать дальше
читать дальше- Наручники?
Ты бросаешь на меня обеспокоенный взгляд. Ты так много говоришь. Маню тебя рукой.
- Ты вообще разговаривать умеешь?
Может и умею, но ты здесь не для этого. Ловлю тебя за плечи, как только ты приближаешься. Резко разворачиваю к стене. Ты не в моём вкусе, но у тебя неплохое тело и мне нравится твоя задница. Короткими точными тычками ступней заставляю тебя раздвинуть ноги. Да, вид неплохой.
- Полегче.
Приходится шлёпнуть тебя по губам, что бы ты, наконец, заткнулся. Ты пытаешься обернуться, и я крепко сжимаю твои бёдра. Не давая двигаться. Вжимаюсь горячим членом в прохладные ягодицы. И тут же отстраняюсь. Отвешиваю смачный шлепок, от которого ты заметно вздрагиваешь. Мне нравится, как коротко самортизировали мышцы на твоей заднице. Не дряблая худышка.
Ты замираешь. Вот, теперь ты, похоже, понимаешь, насколько я серьёзен.
Хочешь что-то сказать. Поворачиваешь голову. Ну, рискни. Я не против наказать тебя. Конечно, мне никто не позволит взять в руки стэк, но мне хватит и рук, и… Закусываешь губу. Смолчал. Хороший мальчик. Вот только награда мало отличается от наказания. Ты не знал?
Вхожу жёстко, преодолевая сопротивление мышц. Ты не хотел впускать меня? Или ждал долгих прелюдий? Извини, нет никакого желания сосаться с тобой. Тише. Просто стой ровно, и всё будет хорошо.
Двигаюсь чётко и размеренно. Не люблю стоя, но у тебя вполне подходящий рост. И так удобно вставлять тебе отработанными до автоматизма толчками. Жалобный скулёж сменяется тяжёлыми выдохами в стену. Тебе уже не хочется поговорить?
Нашариваю вслепую твой полувставший член. А вот этого я не люблю. И чихал я на индивидуальные предпочтения и выверты. Я хочу чувствовать, что имею мужика. Возбуждённого до предела. Моя вина? Твоя нерасторопность.
Быстро довожу твоё вялое желание до видимых высот. И весьма ощутимых. Так-то лучше. Вижу, и тебе так нравится больше.
Останавливаюсь. Ты стонешь и подаёшься назад. Да, теперь заметно, что ты не против. Поработай сам, малыш.
Догадливый. Или просто так сильно хочется? Но ты принимаешься так активно насаживаться, прогибаясь в пояснице, что я судорожно втягиваю воздух. Да, давай ещё. Подгоняю тебя легкими хлопками по коже. Ну же! Я знаю, ты можешь лучше. Шевелись. Ещё немного и я…
Вспышка.
Поворот.
картинка
трио
читать дальшечитать дальше
Двое. Похожие, как близнецы. Сложением, ростом. Даже выражением лиц. Сильные, мощные тела. Их сплетает так тесно, что мне приходится прилагать усилия, чтобы не оказаться лишним. Чтобы переключать на себя внимание то одного, то другого обнажённого красавца.
Нет, парень, можешь не любоваться на мою задницу. Она не для тебя. Сегодня только минет. Да, вот здесь мне приятно. Только делай это всей ладонью, а не пальцами, я не из фарфора. Сильнее, чего ты ластишься, как нежная фея. Мне нужен секс, а не твои эмоции.
Ладно, я признаю, вместе вы меня чертовски заводите. Отпусти, прилепился, это не твой любимый джойстик. Вот так.
Скольжение между телами. Касание. Трение. Запах. Ощущения стелятся по коже живым электрическим покровом, пробивая насквозь.
Задорная ухмылка касается шеи. Зубы на напряжённом боку. Ноги. Члены. Бесчисленные части, уже не имеющие конкретной принадлежности. Да и мои так вплетены в узор, что я едва ими управляю.
Жар. Дыхание. Чей-то едва уловимый смешок. Ничей стон. И зашкаливает, бьет в красное. Сейчас.
Вы уже знаете, как лечь, и мне не приходится подгонять вас. Мы образуем треугольник из тел. И каждому достаётся по увесистому члену в рот. Кто придумал эту неудобную позу? Пофиг. Так тоже хорошо.
Засранец, ты всё-таки добрался до моей задницы. Теперь уже бесполезно отмахиваться. Разве что въехать тебе в шею коленом, случайно. Но у тебя во рту мой член, и я не буду рисковать. Тем более, что ты довольно ловок. Вот шельма! Нашёл способ меня трахнуть.
А член у твоего приятеля весьма недурён на вкус. Ты пробовал? Конечно, да. Ох-х-х-х-х… Полегче. Мне не привыкать, но зачем же так глубоко. Блять, стервец, я же кончу.
Сплочённое движение. Общий ритм. Затухающие мысли. Ускользающий контроль. Мне всё труднее попадать в общий синхрон. Мне бы хватило и просто члена во рту. Но вот так…
Вспышка.
Поворот.
картинка
читать дальше
читать дальшеФин
Холодные ладони скользят по моему телу. Вниз, к жёсткой ткани джинсов. Металлические звенья массивного браслета заставляют подрагивать, непроизвольно сокращать мышцы. Ты намеренно дёргаешь за ремень, вдавливая его в мой живот. В почти незащищённые сейчас костяшки таза.
Я пытаюсь расслабиться. Сейчас мне не нужно ничего делать. Даже нежелательно. Ты не любишь излишней инициативы. И я закидываю руки за голову, отдаваясь ощущениям.
Твой язык ложится на кромку ремня. Соскальзывает на кожу. Медленно движется вверх. И от этого единственного касания разливается лёгкая, едва ощутимая волна. Язык уверенно добирается до шеи, и тягучая волна наливается силой и жаром. Её пока можно легко игнорировать, но я позволяю ей растечься по телу. Подогреваю её изнутри, собственными искрами.
Вот сейчас от меня почти ничего не зависит. Я ничего не решаю. Кроме одного – принять ли то, что мне так изысканно предлагают. И у меня нет ни одной причины отказаться.
Я отдаюсь неспешным ласкам. Пусть. Быть ведомым не так уж плохо, особенно когда слегка вымотан, и нет никакого желания настаивать на собственном главенстве. Какое оно вообще может иметь значение, когда так плавно обволакивают умелыми и точными прикосновениями? Когда тело готово растечься горячей красной лужицей под чужой ладонью. Когда раздевают так, будто разворачивают обёртку от шоколада или долгожданного подарка. Ловко и аккуратно извлекают из упаковки и переворачивают на живот, чтобы всё тот же язык продолжил дарить наслаждение. Теперь ещё более изысканное.
Твёрдый захват рук. Мокрое касание языка. Похабное чмокание между ягодиц, вызывающее невольную улыбку. Приятное, чуть будоражащее ощущение. Меня окончательно расслабляет. Ты чувствуешь? Я давно готов.
Ты медлишь, упираясь членом чуть выше, чем нужно, словно ненароком. Чего ты ждёшь? Стонов? Просьб? Мне не трудно, только подскажи.
Я выгибаюсь, задирая зад, словно пытаясь поймать стрелу мишенью. Тебе этого достаточно. Ты входишь.
Нет, ты плавно втекаешь в меня. Проскальзываешь так легко, что я не успеваю даже набрать воздуха в лёгкие. И тут же начинаешь обратное движение. Такое же плавное и ловкое. Ни одного лишнего жеста, подрагивания рук, неуклюжей перестановки ног.
Бесконечная томительная нега точных толчков в отлаженном ритме. Я почти привыкаю именно к этой размеренной качке, когда ты резко меняешь темп, впечатывая меня в постель. Быстрые, мощные толчки. Темнеет в глазах от разрывающего сознание наплыва ощущений.
И вновь плавное покачивание в обманчивом штиле. Я сглатываю. Мне с трудом удаётся перевести дыхание и вновь подстроиться, когда повторяется шторм.
Не знаю, сколько раз меня бросает твоей волей по переменчивым волнам. Уже после третьей смены ритма я перестаю что-либо понимать. Меня швыряет по ним послушной шлюпкой. Ты трахаешь меня или изощрённо пытаешь? А впрочем, уже нет никакой разницы. Не имеет значения. Просто не переставай это делать.
В скомканных простынях блуждает мой крик, вперемешку с нестройными стонами. В них спутались наши запахи. Твой язык не оставляет меня в покое, но я уже не замечаю и этого, потому что перестал существовать вне тебя.
Меня возносит взрывной волной…
Вспышка.
Поворот.
- Стоп! Снято! Всем спасибо! Не убирайте кровать, только смените бельё. Что-нибудь тёмное. Мальчики, вы были великолепны! Завтра Вик и… как зовут того новенького блондинчика? А не важно! Пусть побреется, эти его грустные кудряшки вызывают жалость. Вик, ты, как всегда, неотразим! Я обожаю тебя! Где мой кофе?! Надо почаще ставить тебя в пассив. Такой искренности я от тебя ещё не видел. Кто оставил тут это дерьмо?! Уволю всех к ёбанной матери! Вик, завтра в то же время. Я всё знаю. Обещал выходной, значит, будет выходной. Отработаешь и отдыхай, сколько влезет. Куда ты это тащишь?! Вик, ты лучший. Ты же знаешь, как я тебя ценю. Всё, убирайся отсюда. До завтра. Куда?!! Я сказал, поставь статую на место! Ты что не видишь, что она перекрывает весь свет?!
Как же я люблю свою работу…
АПД.5. oldmonkey
картинка
читать дальше
читать дальшеИграли в волейбол, натянув сетку во дворе – трое на трое: Ванькины однокурсники и он, Мелкий. Он уже привык. И дело было даже не в трех годах разницы, в конце концов, 22 и 19 – не так страшно, как 5 и 8. Это Илюха помнил отчетливо – гордого старшего брата, который приходил из настоящей школы с настоящим ранцем, полным тетрадей и учебников, потом делал уроки, выгоняя «мелкого» из комнаты, чтобы не мешал.
Теперь они смотрелись как погодки – оба невысокие, темноволосые, стройные, на фоне Ванькиных друзей просто карликовые березки в роще корабельных сосен. По росту он их что ли подбирал? 4 амбала-экзота: близнецы Родион и Руслан, мамонт Эдик и Аркаша. Блин, вот кто мог назвать ребенка Аркаша? В наше время. Аркаша. Да еще и Штейн. Нет, понятно, в честь дедушки-профессора, но пожалели бы ребенка. Хотя… Илюха окинул взглядом эту дылду кареглазую – кого еще тут жалеть. Он так задумался, что совсем не следил за игрой.
- Мелкий!!!!
Ор старшего брата подействовал как с детства привычный, обидный поджопник. Илюха куда-то прыгнул, но судя по мату Эдика за спиной, куда-то не туда. Он только почувствовал, как локоть встретился с краем гравиевой дорожки (мамино дизайнерское решение) и проехался по нему, даря незабываемые ощущения.
- Бля, Мелкий! Ну, никакого от тебя толку!
Ванька возвышался над ним, застя солнце, но даже и не думал помочь подняться. Илюха с трудом встал – помимо локтя досталось еще неприкрытому шортами бедру, но там просто грязь отмыть, а вот кожа у локтя была стесана неровными полосами – как в терку терли. Кровь мелкими капельками проступила сквозь пыль и кусочки кожи, которые стояли боком, как рыбья чешуя.
- Я пойду.
- Куда это?
- Руку промою.
- Вернешься?
- Нет.
- Ну, и пиздуй, - напутствовал старший брат.
Илюха зашел в дом, поднялся на второй этаж в свою комнату, разделся. Посмотрел на себя в зеркало и решил, что сначала промоет руку перекисью, а потом залезет в душ, зацепило широко, но не глубоко – ничего страшного.
Дом, выстроенный отцом в ближнем пригороде, с выходом на речку, был летней резиденцией Ванькиной банды сколько Илюха помнил. Они тусовались тут с первого курса – с утра до вечера резались в волейбол, футбол, настольный теннис, купались. Мама была довольна. Уезжая по делам в город, она оставляла Илюху под присмотром старших товарищей, уверенная, что в этом случае с ним ничего не сучиться. Как же она ошибалась!
Можно было вспомнить и неудачный нырок с моста, когда он попал на мелкое место и приложился головой, Эдик тогда волок его на себе до дома, а потом будущий врач в третьем поколении Аркаша Штейн сидел около его постели и все спрашивал: «Голова не болит? Не кружится?». И прикладывал прохладную ладонь то ко лбу, то к вискам. Было так хорошо. Ну, потому что это же Штейн. Мелкий не отказался бы еще кое-куда его ладонь приложить, но тогда уже сотрясение ему было бы гарантировано.
Или вспомнить их экстремальное барбекю, когда они чуть не сожгли беседку и опалили маминого шпица Сеньку - Винсента по паспорту. Или эпопею с яблоками. По кой хрен детям обеспеченных родителей тогда приспичило тырить яблоки в чужом саду? Чего им не хватало? И чем это могло кончиться, если бы Аркашка вовремя не заметил отсутствие Мелкого и не кинулся его искать? И не снял бы с гвоздя, который ржавой шляпкой вошел в бедро с внутренней стороны. Илюха давился соплями и слезами, потому что орать было нельзя – привлеченный шумом на крыльцо тогда вышел хозяин. Обратный путь он проделал на закорках у всех четырех мушкетеров по очереди, а нога была надежно перетянута футболкой Штейна.
Теперь вот всё. Институт закончен. У всех впереди интернатура по разным специальностям – разойдутся и не соберешь. Не будет больше у Мелкого такого лета. И Аркашки больше не будет.
Он вздохнул. Чего мечтать-то? Давно нужно было пережить эту тупую детскую влюбленность. И он пытался, даже познакомился на сайте с парочкой опытных дядечек. Попробовал. Илюху передернуло. Первый раз было больно, противно и мысль была только одна – поскорей бы это кончилось. Второй раз был контрольным. С тем же результатом. После этого он не завязал. Обходился собой.
Бля, пора заканчивать. Стоит тут голый со свезенной рукой и думает о любви. Ну, чистый цирк с единорогами!
- Мелкий, - в дверь тихонько поскреблись, - ты там?
Блин. Аркашка. Илюха схватил полотенце и намотал на бедра:
- Ага.
- Я войду?
- Ага.
Аркашка подошел к нему, взял за руку, развернул к окну:
- Вроде ничего страшного. Перекись есть?
- В ванной, в аптечке.
- Пошли.
- Куда? – опешил Илюха.
- В ванную.
- Зачем?
- Ты точно башкой не приложился? – удивленно спросил Штейн. – Руку промоем.
- Ааа, ну, пошли.
Штейн нашел в аптечке перекись и вату, начал промокать порез пенящейся от крови жидкостью, а Илюха готов был стоять так вечно, он бы и больше ободрал, чтобы на дольше хватило. Чтобы эти осторожные пальцы трогали, а губы уговаривали потерпеть и смешно дули на кожу, складываясь в наипошлейшую трубочку.
- Давай на ногу посмотрим, - вдруг сказал Аркашка.
- Не надо, - дернулся Мелкий из его рук.
- Ты чего, мелочь? Давай-давай сюда свою конечность, да стой ты, чего дергаешься?
Задергаешься тут, когда под полотенцем колом стоит, а это еще за бедра ухватился и заставить стоять смирно пытается. Илюха сопротивлялся, понимая, что при близком контакте все станет настолько очевидно, что будет он красоваться с моно синяком на поверхности лица, уж товарища медика сказками о накатившем приступе юношеской гиперсексуальности хоть к кому не проведешь.
- Да чтоб тебя! – Аркашка в очередной раз дернул его за бедра и предательское полотенце упало на пол.
Илюха перестал дышать и попытался отползти, но сзади была стена с имитацией натурального камня – не взберешься и щелочку не проковыряешь, чтобы спрятаться, а спереди была гордо стоящая проблема и Штейн взирающий на нее… Непонятно как на нее взирающий.
Аркашка протянул руку и коснулся головки большим пальцем, член призывно дрогнул.
- Я надеюсь, - прошептал Штейн, обводя пальцем шляпку, - это салют в мою честь?
Илюха только кивнул, прижмуриваясь от удовольствия. Свои очумелые ручки, даже приправленные смелыми фантазиями, ни в какое сравнение не шли с осторожными, но умелыми ласками, которые Аркашка ему дарил.
- Мой любимый цвет, мой любимый размер, - продолжал тихонько издеваться Штейн, аккуратно поглаживая ствол и подбираясь к яичкам.
- Бля! Сделай уже что-нибудь! – через пару минут не выдержал Илюха.
- Нибудь что?
- Сволочь ты, Штейн.
- Ага. Даже спорить не буду. Ну, так что – склонить пред тобою колени или переместимся на кровать?
В карих глазах радостно скакали чертенята-мулаты, но Илюха был уверен – как скажет, так Аркашка и сделает.
- Склонить, - выпалил он и пронаблюдал весь процесс изящного коленопреклонения в исполнении Штейна.
Тот опустился к Илюхины ногам, облизнулся и сомкнул губы на члене, снизу вверх глядя на мелкого. От такого зрелища коленки просто подкашивались, поэтому Илюха попытался найти пятой точкой стенку и сделал шаг назад. Член с чмоканьем выскочил из Аркашкиного рта.
- Куда же вы? – Штейн ухватил Илюху за задницу, подвинул к себе, зафиксировать и начал работать ртом.
Мелкий, всхлипывал, стонал, пытаясь удержаться на ставшими ватных ногах и не знал, куда деть руки. Вспомнив многочисленные просмотры порников, он нерешительно забрался пальцами в Аркашкину шевелюру и начал там копошиться, имитируя поглаживания.
Штейн не протестовал, только движения стали резче, теперь он поворачивал голову, с силой вбирая член все глубже ,и Илюха пошел на взлет.
- Я….я….ссссссссейчас
Аркашка удвоил усилия и Илюха кончил, запрокинув голову, за что немедленно был наказан – имитация камня может и была эрзац продуктом, но твердостью обладала аутентичной. В черепушке пару раз со скрипом провернулась развеселая карусель и, когда птички улетели, Илюха обнаружил Штейна прямо перед собой. Он смотрел на него с высоты своего модельного стандарта и улыбался, как помесь Чеширского кота с мартовским.
- Теперь твоя очередь.
Видя недоумевающее выражение на морде у мелкого, он положил его руку поверх собственного, все еще твердого, как стенка сзади, члена и провел вверх-вниз.
- Давай, Мелкий, как себе.
Илюха послушался и, стараясь поймать подходящий ритм, задвигал рукой. Аркашка задышал чаще, потом закрыл глаза и начал тихонько постанывать. Поняв, что делает все правильно, Илюха ускорился, второй рукой сжимая Аркашкины яйца в горсти, как любил сам. Штейн уткнулся ему в плечо горбоносой головой и прикусил кожу. Илюха от неожиданности дернул слишком сильно и ощутил, как теплая сперма выплескивается в кулак.
Штейн наконец-то отлип от него, притянул к себе, обнял и прикоснулся припухшими после минета губами к переносице. Потом прошелся по щекам, а потом долго целовал в губы, вызывая у Илюхи в голове рецидив карусельки.
- Чудище ты, Мелкий.
- Почему опять Мелкий-то?
- Имя у тебя дурацкое, - не обращая внимания на протест, заявил Штейн, - как тебя ласково назвать? Илюшей? Илечкой? Люшенькой?
- Еще чего!
- Вот и я говорю – дурацкое!
- Ага, на себя посмотри – Аркадий, - огрызнулся Илюха, - тебя как звать – Кашкой что ли?
- На себя попозже, сначала – на тебя. Может, в постель пойдем?
- Зачем?
- Продолжим оказание первой помощи.
- Ага, перейдем ко второй.
- Ну, если ты не возражаешь.
- Я-то не возражаю, только дверь запри – не хватало нам незапланированного каминг-аута.
- Как скажешь, Илюшенька, - заржал Штейн и, схватив Илюху в охапку, потащил в комнату.
Скорая вторая помощь, оказанная умелыми руками, а также прочими частями тела профессорского внука, вышла нетеропливой и чувственной, а также наглядно продемонстрировала, что древний постулат медицины "подобное лечится подобным" вполне имеет право на существование.
@темы: порно моб2
-
-
13.05.2014 в 15:38-
-
13.05.2014 в 15:41-
-
13.05.2014 в 15:41-
-
13.05.2014 в 15:47-
-
13.05.2014 в 15:48вам-то хорошо (голосом Маковецкого из "Операции Новый год") вам есть, что снять, а уменя галстуков, кроме пионэрского, отродясь не водилось
-
-
13.05.2014 в 15:50-
-
13.05.2014 в 15:52-
-
13.05.2014 в 15:55-
-
13.05.2014 в 16:02oldmonkey, я тоже такой разгильдяй, что у меня всего один галстук прошлого века и ни одной рубашки с воротником))))
-
-
13.05.2014 в 16:14А я фанател с галстуков, у меня куча была, да и где-то еще есть))
-
-
13.05.2014 в 16:15-
-
13.05.2014 в 16:15-
-
13.05.2014 в 16:19-
-
13.05.2014 в 16:26-
-
13.05.2014 в 16:29читать дальше
-
-
13.05.2014 в 16:43-
-
13.05.2014 в 16:46-
-
13.05.2014 в 16:48-
-
13.05.2014 в 16:49-
-
13.05.2014 в 16:54Не верю! Фото в студию!
-
-
13.05.2014 в 16:58-
-
13.05.2014 в 16:58-
-
13.05.2014 в 17:01-
-
13.05.2014 в 17:07-
-
13.05.2014 в 17:10-
-
13.05.2014 в 17:10-
-
13.05.2014 в 17:11вы тут такое несете, что оно сыпется - ходить же невозможно!
-
-
13.05.2014 в 17:13Фото мытья и укладывания в коробку. Видео тоже сойдет...
-
-
13.05.2014 в 17:14-
-
13.05.2014 в 17:14Не Сергей, именно! А они... *утер нос галстуком*
oldmonkey, да лаааадно ))