Тут очень горячо!)

[Motik71]

По следам сегодняшнего разговора с любимыми  Kallis_Mar и  Clarence Le Grand ,решила сделать пост о...вашей любимой НЦ )) ни много,ни мало,дааа)) мы все много читаем,давайте поделимся любимым)) если кого-то это заинтересует,конечно) Вообще.выбрать безумно сложно) сколько бы вы не переживали по поводу своего умения-неумения,меня лично.всегда пробирает)иногда это даже не секс,а поцелуи,слова,действия,но они прошивают насквозь)) не знаю,что тут у меня получится и как я переживу эту ночь,но попробую))
Погнали) выбранные куски не обязательно любимые у вас,просто без вас всех-никак ))


Listen or download Lovage Sex for free on Pleer



 salt-n-pepper "Предварительное бронирование"
– Саш, я… ты…
Саша чуть подался к Игорю, схватил его ладонь и прижал к щеке. И все, сорвало тормоза.
Руки, губы, тела. Лапать, мять, впиваться ртом. Не в губы, куда придется. И в губы, взасос, пока не сдавит горло. Кажется, кто-то из них зарычал, кто-то застонал, Игорь не мог бы сказать – кто именно. Они впечатывались бедрами друг в друга, терлись и перекатывались. Саша жестко потянул Игоря за волосы, чтобы добраться до шеи. Игорь дернул вверх и, кажется, порвал Сашкину майку, зато теперь вся спина была в его распоряжении. И снова – поцелуи, укусы, сжатые пальцы. В какой-то момент парень оказался сверху, чуть приподнялся и зажал Игорю член прямо через ткань одной рукой, второй пытаясь расстегнуть ремень и болт на джинсах:
– Дай… я хочу…
Почему-то эти слова чуть разогнали марь в Игоревых мозгах. Нет, мысль все прекратить и сорваться в бегство, как жертва насилия, в голову ему не пришла, он уже обрубил концы, когда решился коснуться Сашки. Но накатило желание сделать правильно? хорошо? И, кажется, какое-то нежное чувство, которому Игорь не стал сейчас искать определение.
Он поймал одной рукой Сашину руку, прижал пальцы к губам, второй размеренно с нажимом гладя его от шеи до поясницы, спускаясь постепенно все ниже, к ягодицам. Саша как-то трогательно всхлипнул и распластался на Игоре, уткнувшись лицом в плечо и ритмично прижимаясь в такт. Потом поднял голову и потянулся за поцелуем. В этот раз он получился долгий и обстоятельный, что ли. Но дело свое сделал – чем дольше они сосались, тем сильнее учащалось дыхание, и плотнее становился контакт двух тел. Кто первым сообразил перевернуться на бок и слегка отодвинуться друг от друга? Кажется, они сделали это синхронно. Прервали поцелуй, уперлись лбами. Взгляды – туда, вниз. Хватило ума не мешать, не путаться руками – каждый раздевал себя сам. Ремень, болт, молния. Шнурок, резинка. Опять синхронно стянули на бедра пояса штанов вместе с трусами. Коснулись членами, Игорь усмехнулся, Саша улыбнулся – «поздоровались». В один и тот же момент обхватили члены друг друга и начали движение. Вверх-вниз, от головки до основания, ритмично, словно две части одного механизма. Потом, кажется, сбились – Игорь все норовил прихватить и потискать мошонку, а Саша задерживался, обводя пальцем головку – но время для ласк прошло, они снова вошли в единый ритм и пошли вразнос.

 urfinj "Мое безумие"
– Поцелуй меня, Казанова, – его голос прогнал по моему позвоночнику дикую стаю мурашек.
– Нет! – я выпустил его из рук и качнулся к двери.
– Почему? – Вик стянул с себя одним движением футболку. – Ты меня больше не хочешь?
Я жадным взглядом впивался в его обнаженный торс. Борясь с безумным желанием прикоснуться к нему. Он сделал шаг ко мне навстречу. Утопая в желании, я еще смог подумать о том, что это не Вик, это наркотик. Но все разумное рухнуло в пропасть, как только он мягко обхватив ладонями мое лицо, прикоснулся к губам. Вкус апельсина. Насыщенный, острый и невыносимо томительный. Я пил его, не прекращая. Плавился под руками Вика.

Разве можно думать о чем-то, помнить о ком-то, когда ко мне прижимается, урча и лаская, Вик? Мои вещи в беспорядке валяются в прихожей, я подхватываю Вика на руки, прижимаюсь к нему еще плотнее. Он оплетает мою талию ногами, и я на негнущихся ногах иду к кровати. Бережно укладываю свою драгоценную ношу и с благоговейным трепетом застываю, созерцая его. Это сон? Это бред? Или он и правда тут, разметался на постели, стонет и тянется за лаской моих рук и губ? Если это бред, я хочу жить так, в этом сладком непрекращающемся бреду. Я не могу оторваться от него, выцеловывая каждый миллиметр его кожи. Обрисовывая пальцами каждый изгиб его тела. Меня сейчас от него могут оторвать, только убив. Но надолго Вика не хватает, извернувшись, он опрокидывает меня на спину и усаживается сверху. Зафиксировав мои руки над головой, склоняется к губам. Целуя, покусывая, выстанывая, он трется возбужденным пахом о мой не менее возбужденный член. Прокладывая горячую дорожку из поцелуев, добирается до мочки уха, цапнув ее, тут же зализывает укус, вырвав из моего горла хриплое рычание. Оставив ухо, спускается по шее к груди. И тут его язычок выписывает узоры вокруг сосков. Я выгибаюсь ему навстречу от острого удовольствия, он прихватывая зубами, ласкает кончиком языка соски.
– Даааа! – жарким шепотом вырывается из меня.
Я гуляю по самой кромке оргазма. Еще чуть-чуть, и я не смогу сдержаться, возбуждение невероятное, почти болезненное. Но мой мучитель и не думает останавливаться и прокладывает горячую дорожку ласки все ниже. Выписывая иероглифы на коже живота кончиком языка, заставляет меня метаться почти в бредовом состоянии, умоляя. Соскользнув ниже, Вик развел в стороны мои ноги и, улегшись между ними, замер. Я приподнялся на локтях и посмотрел на него. Как будто только этого и дожидался, он, смотря мне прямо в глаза, потянул молнию джинсов вниз. Я нервно сглотнул. Это самая эротическая картинка, которую я видел за всю свою жизнь. Парень, лежащий между моих бесстыдно раздвинутых ног и медленно расстегивающий джинсы. Вик облизнул губы, почти молитвенный стон вырвался из моих губ. Стянув одним резким движением джинсы и избавившись от белья, он встал на колени, созерцая распростертое перед ним мое тело. Мне возбуждение окрасилось новыми красками. Стало как будто глубже и беззащитнее. Я и не предполагал, что могу физически ощущать взгляд, скользящий по коже, как ласку. Вик словно оголил мои нервы.
– Смотри на меня, Казанова! – Вик встал и покачивая бедрами, извиваясь, стал медленно стягивать свои джинсы. Вслед, в столь же медленном и эротичном темпе, он избавился от белья. Неторопливо лаская свое тело, он наблюдал за эффектом, производимым на меня этим действом. Эффект был сногсшибательным, я буквально исходил соком желания, казалось, взорвусь от одного только прикосновения к напряженной плоти. Вик же, опустившись на колени, изогнувшись, опустился на локти. Я, увидев это зрелище, вцепился в простынь, пытаясь сохранить остатки самоконтроля, с такой силой, что костяшки пальцев, побелев, онемели. Вик же почти невесомо ласкал губами кожу на внутренней части бедра. От его легких прикосновений по коже растекались мурашки острого удовольствия. Я, не выдерживая, глухо стонал. Желая и не смея торопить и просить о большем. Губы Вика, сужая область поцелуев, становясь влажнее и горячее, приближались к моему члену, заставляли меня дышать через раз. Внизу живота пульсирующей болью желания отзывалась плоть, вздрагивая от каждого поцелуя. Я, истекающий смазкой, распятый на постели под умелыми ласками парня, почти молил его о том, чтобы он не останавливался. Наконец, его губы сомкнулись на головке моего члена. Я, вздрогнув, жадно вбирал в себя эту картинку. Протянув дрожащую руку, отвел его волосы назад, чтобы видеть, чтобы навсегда запечатлеть это в своем сознании. На лице Вика застыло выражение удовольствия. Этого я вынести не смог и, качнув бедрами навстречу его умелому языку, разрядился. Вик, слизнув остатки спермы, приподнявшись, вытянулся на мне сверху. Я почувствовал, как сильно он возбужден. Вик, потираясь о мое тело, прильнул к губам. И я почувствовал островатый вкус своей собственной спермы. Это раскаленной иглой нового возбуждения пробило меня вдоль позвоночника. Сжав его ягодицы, я перевернул его на спину и, подмяв под себя, попытался отдать хоть часть подаренного удовольствия. Лаская и покрывая поцелуями его нежную кожу. Чувствуя его отдачу, заводился еще больше. Вик, сладко постанывая, изгибался, бессовестно разметавшись по постели, направлял мои неумелые ласки. Эти просьбы-приказы стегали мое сознание, захлестывая волнами удовольствия. Добравшись до нежного живота, чувствуя под бархатом кожи напряженные мускулы, вдыхая его личный интимный запах, я замер. Последний шаг. Мой рубеж проходит по линии паха Вика. И я не сомневаясь пересекаю его, обхватывая губами головку напряженного члена. Впитывая, как музыку, его стоны. Неумело ласкаю его языком. Чувствую его вкус. Божественный мальчик. Мой идеал. Моя гибель. Моя страсть. Вик, изгибаясь и поддаваясь, стонет, впиваясь пальцами в мои волосы, оттаскивая меня от себя.
– Смазка. Возьми, – он кидает мне тюбик.
Я в растерянности застываю. Чисто теоретически я понимаю, что надо делать. Видя мою нерешительность, Вик, разводит колени в стороны и шепчет:
– Приласкай меня со смазкой там, а потом бери.
Я выдавливаю прохладный гель на пальцы и нежно прикасаюсь к колечку его ануса. И кончиками пальцев чувствую его пульсацию. Вик стонет и раскрывается сильнее. Я погружаю в него палец, чувствую шелковистую плотность его нутра. Не спеша лаская, погружаю еще один палец. Вик со стоном ускользает от моей ласки. В следующую секунду прижимает меня к себе и оплетает талию ногами.
– Не могу больше терпеть, – выстанывает он мне в губы. – Бери!
Я, почти окостенев от желания, подхватываю его под ягодицы и, не отрывая взгляда от лица, проникаю членом. Мне хочется чувствовать и видеть каждый миг, как эмоции отражаются на его лице. Как излом бровей говорит о боли первого проникновения, закусанные губы, раскрываясь, изгибаются в чувственной улыбке. Как стон боли сменяется стоном удовольствия. Я двигаюсь, схожу с ума, не понимая, где кончается мое тело, где начинается тело Вика. Полное растворение. Несусь к вершине удовольствия и чувствую, что Вик находится рядом со мной на этом пути. Его тело, изгибаясь, само задает бешеный ритм, он, впиваясь в мои плечи, изгибается, требуя еще большего. Я еле сдерживаюсь, чувствуя, как он, выплескиваясь на мой живот, лихорадочно пульсируя, сжимает меня внутри. Я кончаю следом и с хриплым стоном обрушиваюсь на него. Бессвязно шепчу о любви, целую мокрые виски, ловлю губами его сбивчивое дыхание. Господи, как же я люблю тебя, мой мальчик... Вик! Неугомонный и темпераментный, всю ночь он щедро одаривает меня любовью. Страстным пламенем бьется в моих руках. Заставляя покинуть этот мир. Жить и дышать в нереальном мире его страсти. Ночь переполняется его хриплыми стонами, плавно перетекает в серое утро, И мы обессиленно и опустошенно засыпаем, сплетаясь в очередном объятии

 Clarence Le Grand моб у Motoharu
Резкий толчок. Мальчишка вскрикивает и царапает ногтями стену. Секундное замирание и тихий скулёж. Никто не говорил, что будет радужно и розово. Целую, кусаю нежную кожу шеи, делаю вид, что пытаюсь успокоить. Сопит, рвано шумно дышит, пытается привыкнуть. Я у него первый? Далеко нет. Первый только за сегодняшний вечер. Дальше будут другие. Но именно сейчас он достался мне.
- Ну же! - шипит, чуть поворачиваясь, дёргаясь.
Улыбаюсь, и первое же моё движение вырывает болезненно-сладкий стон. Ногти впиваются в стену, дрожь проходит по всему телу, и начинаются ритмичные толчки, почти синхронное движение. Пытается поймать мой ритм, подстроиться. Я нетерпеливый. Завёл мальчишка своими игривыми тёмными глазками и пухлыми губками, дразнил, соблазнял. Где только такому учат? Шептал что-то томным тихим голоском. Сумму называл. При этом недвусмысленно меня поглаживая. Я хотел его. Сколько ему? Семнадцать, восемнадцать? А опыт есть. Поймал мой темп. Стонет долго, подначивая, просит быстрее. Мне не сложно. Мне нравится. Видеть, как он прогибается, как запрокидывает голову, как пряди волос к вискам липнут, как эти ногти, покрытые тёмным лаком, царапают светлую стену. Контрастно.
- Да! – вскрикивает особенно громко. Так, что сам дрожать начинаю. И мне это нравится ещё больше. Прижимаюсь губами к его шее, целую мочку уха, оттягиваю слегка. Мычит что-то неразборчивое, охает. Ручку свою к паху тянет. На грани почти. Отлично. Крепко обхватываю его бёдра, наращивая темп, не жалея ни его, ни себя. Кричит, извивается. Быстро же приноравливается к каждому своему новому… Парню.
- Да… Да… Да!..
Сначала на выдохах, потом в стоне, потом в крике. Вроде бы даже вместе, почти одновременно. Не заметил.
- А ты ничего так, - насмешливый голосок, всё ещё дразнящий. Наглец. Расслабленный, даже джинсы не попытался ещё натянуть. Успокаивается.
- Ты тоже, - застёгиваю ремень и достаю из заднего кармана портмоне.

 oldmonkey "Наш тройственный союз"
А потом я вспомнил, что на мне его рубашка. И не нашел ничего лучше, чем начать её снимать. Светло-серую радужку залило стремительно расширявшейся чернотой зрачка, губы подрагивали. Я посмотрел на хищную тигриную морду и сделал шаг назад.

Это была стратегическая ошибка. Он атаковал моментально. Я отбивался, вяло и неубедительно, чтобы сохранить остатки самоуважения, и он знал об этом.

Утянув меня на ковер и подмяв под себя, он вылизывал, прикусывал, выцеловывал, гладил, а я подставлялся, распаляясь все больше. Меня перевернули в коленно-локтевую и прогнули, заставив максимально отклячить задницу. Язык прошел по дырке, смачивая и смягчая, а потом он вошел. Было чертовски больно, а потом сразу чертовски хорошо.

Я скулил под ним, стесывая колени о ковер, а он тыкался горячими губами между лопаток и тянул меня на себя все быстрее, быстрее. Последнее, что я услышал, было «Не отпущу», и меня на какое-то время не стало.

@темы: любимая НЦа.

Comments

[smokie_eyes]

Ооо, Тойре! В Богеме тоже классные сцены! Это был твой самый-самый первый слэш-оридж?

[Motik71]

smokie_eyes, да))) я читала только по квирам) а потом увидела рек и решила пойти проверить от чего все так восторгаются) и всёё)

[Clarence Le Grand]

Ну ладно, уговорили)) попробую выбрать) Мотик уже многое показала, дополню)


 Motoharu "Субботний вечер"

Мария приблизилась к Виталию и, приподнявшись на сидении, легко поцеловала в губы, потом ловко изогнулась и откинула водительское сидение назад. Виталий опять засмеялся, удобнее устраиваясь в новом положении. Опустил руки на голые бёдра Марии, повёл вверх, под юбку. Погладил тёплую кожу. Мария склонилась над ним, щекоча кончиками волос шею и щёки. Стянула с себя куртку. Осталась в яркой футболке с каким-то развесёлым аниме-героем на принте, обтягивающей плоскую грудь со слегка выступающими маленькими сосками. Виталий приподнялся, чтобы коснуться их губами, почувствовать через ткань. Руками забрался дальше под юбку, почувствовал, как температура тела стала повышаться. Мария там была горячей, обнажённой и твёрдой. Виталий замер на миг, понимая, что она всё это время была без нижнего белья. Тут, в его машине сидела в юбке без нижнего белья…
- Сюрприз, дорогуша, - Мария двинула бёдрами, скользнула по руке Виталия влажным, нежным. – Я сегодня порочная девчонка.
- Я от тебя без ума, - Виталий мягко сжал то, что просилось в руки. Мария громко выдохнула и доверчиво наклонилась к его рту в поисках большей близости. Вкус был терпким, ярким, с ноткой горечи недавно выкуренной сигареты. Мария отстранилась, посмотрела на Виталия хмельным потемневшим взглядом, улыбнулась.
- Пососи мой язык, - прошептала она, облизывая губы. – Как карамельку… Любишь сладкое?
- Люблю, - выдохнул Виталий, облизывая губы Марии вслед за ней, за её языком, желанным ускользающим. Опять игра, дразнящая, недетская игра. Виталию стало жарко, по лбу щекотно скатывались капли. Мария бережно собирала их кончиками пальцев, позволив, наконец, пососать свой язык. Влажный, чуть шершавый, мягкий, как растаявший шоколад.
Мария подняла руку Виталия к своему рту, облизала пальцы, каждый, сверху донизу. Тоже пососала.
- Теперь трахни меня пальцами. Глубоко…
Внутри она была тесной и пульсирующей. Виталий чувствовал ток крови, но не понимал, кому принадлежит этот ритм: ему или ей. Почему-то стало важным узнать это, и Виталий обнял Марию свободной рукой за шею, заставил склониться ниже. Прижался губами к шее, чувствуя… Её ритм… Ускоряющийся. У него самого намного медленнее.
И опять поцелуй, и Мария уже расстёгивает молнию на джинсах Виталия, достаёт из кармашка юбки презерватив.
- Я бы хотела без него, люблю, когда во мне остаются следы, ты знаешь, как это? Ты разрешаешь кончать в себя?
- Нет, - Виталий не лжёт. Никому никогда не позволял. Это лишнее, ненужное. Секс и напоминания – разные вещи. И без того много напоминаний об ошибках.
- А мне бы разрешил? – Мария гладит его член, ласково мнёт, давит большим пальцем сверху. Быстро и умело раскрывает блестящий зелёный пакетик, держа в зубах.
Виталий зажмуривается, ему тяжело дышать, сердце в груди частит, как сошедшее с ума. Мария задаёт слишком много неправильных вопросов. Она сегодня абсолютно неправильная, Виталий не успел подготовиться, собраться.
- Да, разрешил бы… Тебе… всё.
Мария склонилась к самому лицу, слышно, как она дышит, видно, как дрожат её ресницы от напряжения. Она направляет в себя, опускается сверху. Виталий судорожно выдохнул, чувствуя, как жаркое и одуряющее тесное приняло его до основания. А потом она слегка двинулась, привставая на коленях, и опять вниз… и ещё, и ещё…
- Я в нирване, - озвучила Мария их общие мысли. Выгнулась, упёрлась руками в потолок автомобиля, открывая свою грудь со смеющейся рожицей для прикосновений и ласк. И двигалась, двигалась… и Виталий впервые за долгое время захотел, чтобы это не прекращалось. Этот день, этот секс, эта игра…

"Пятница нон-стоп" (хотя в "Понедельник 6.23" и "Пятнице" я люблю все)

- Димочка, домашний мальчик… - дышал Александр в ухо и гладил по плечам, водил кончиком носа по шее, сверху вниз, целовал, щекотно, но Дима не дёргался, податливо закрывал глаза. – Совсем себя не жалеешь. Больше никуда не отпущу, даже не надейся. Будешь сидеть в клетке.
- Буду, - выдохнул Дима, прижимаясь ближе к Александру, потираясь об него, приподнимаясь на цыпочках, чтобы поцеловать глубоко, соглашаясь со всем. – Буду тебя слушаться, есть с руки, спать в ногах, вилять хвостиком…
- Я буду чесать тебя за ушком и гладить по спинке, - Александр провёл рукой по Диминой спине и ниже, сжал ягодицу, провёл рукой между двух напряжённых половинок, там, где было особенно приятно. Тело привычно отозвалось на ласку, Дима слегка прогнул спину и расставил ноги, позволяя гладить себя свободнее. Кровь хлынула к затуманившейся голове, и Дима едва слышно застонал, забывая о том, где они находятся и что в любой момент кто-нибудь может зайти в коридор. Хорошо, что здесь темно, и кожа шорт мягкая, не шуршит, когда Александр их стягивает на бёдра.
- Саша… я не хочу громко… - шепчет Дима, пытаясь нащупать в темноте руки Александра и сжать их зачем-то. Очень нужно почувствовать его руки. Горячие пальцы переплетаются с Димиными и жаркая глубина окружает, увлекает в себя. Дима закусывает губы, накрывает руками рот, чтобы не кричать… Александр приподнимается пружинисто, убирает его ладони, целует, заглушая стоны. Рука скользит, сжимает медленно, искушающее, непозволительно медленно… словно издевается, растягивает приближение финиша. Дима отвечает на поцелуй, задыхается. Во рту слишком много слюны, в голове вспыхивает красным, и становится уже больно от напряжения. Александр скользит вниз вдоль его тела, опускается, прижимаясь к паху щекой. Дима забывает о дыхании, ждёт… ждёт. Секунда, вторая… он закусывает губы, скребёт ногтями бархат обивки и тут его уносит. Одно прикосновение, и Дима теряется, перед глазами проносятся сумбурные возбуждающие картины. Александр на коленях перед ним, потом проводит кончиками пальцев по бёдрам, собирая тяжёлые капли. Растирает между большим и указательным – липко. Ноги слабеют. Александр натягивает Димины шорты обратно, застёгивает пуговицы.
- Теперь тебе, - шепчет Дима, держась дрожащей рукой за плечо Александра. – Я… хочешь?
- Хочу, - голос льётся в сознание через шум в ушах. Дима с трепетом принимает этот низкий, бархатный голос. Хочется принять в себя всё, что Александр может дать. Дима чувствует себя сосудом, готовым наполниться до основания, перелиться через край. – Но потом, не здесь.

[Clarence Le Grand]

Зло и Морак "Апокриф от Люцифера"

Неплотно прикрытая занавесь позволяла наблюдать.
И Элесса, затаив дыхание, смотрел. Щёки горели от чувства вины, охватившего всю его душу, но не смотреть было невозможно. Даже если бы сейчас ему пригрозили смертной казнью, он бы ответил: "да-да, казните меня, но только после того, как я увижу..."
Что увижу? Элесса и сам толком не знал, сердце его часто и гулко билось в груди, подкатывалось к горлу, хотелось шумно выдохнуть, но он не мог. Он будто разлился в пространстве невидимой и неподвижной рекой. Не дышать, не шевелиться... не стонать.
Рафаэль полулежал на узкой лежанке лицом к занавеси, и был как на ладони.
Элесса видел его совершенное обнажённое тело, самое совершенное тело в этом мире. Безупречное, вызывающее сладкую дрожь у любого, кто имел возможность любоваться им, тело, к которому Эле жаждал прикасаться больше всего на свете.
Соски Рафаэля заострились, ноги были раздвинуты, и Элесса видел темнеющий широкий вход. Эльмайну с некоторым смятением подумал, с каким бы наслаждением он погрузился в эту совершенную плоть, и это несравнимо с тем, что дают ему суккубши. И тут же одёрнул себя за неподобающие мысли. Брать тут имеет право только Эксайлез.
Но сильнее внимание эльмайну привлекал вздыбленный, до предела возбужденный член Рафаэля, перевитый венами, с набухшей головкой, истекающей смазкой - на фоне почти белого тела член казался невозможно большим и ярким, притягивающим. Как же Эле желал ощутить это в себе! Внутри себя или во рту... Рот тут же наполнился слюной, а ягодицы судорожно поджались. Элесса не сразу заметил, что его собственный орган стоит колом, и он с силой стискивает его пальцами.
Ангел часто скользил ладонью по стволу, выгибаясь и закусывая нижнюю губу, но не сдержался и выдохнул тихий мучительный стон. Упругие безволосые яички поджались, налились кровью. Напряжённые мышцы вырисовывали рельеф тела.
Элесса невольно покачивал бёдрами, вбиваясь членом в собственный кулак, и сжал свободную ладонь так, что ногти до боли впились в кожу.
Главное, не стонать.
Рафаэль ласкал свой член, всё быстрее скользя ладонью у самой головки, пальцами другой руки поглаживал анус, а потом резко вонзил в себя два пальца почти полностью, и резко, грубовато задвигал ими в такт руке на члене. Выгнулся дугой, его тело слабо замерцало необычным светом, который искажал окружающие предметы, размывая их контуры, и поэтому на этот свет было трудно смотреть, он будто бы пронизывал всё вокруг.... Но и на это нельзя было не смотреть...
Всё тело Элессы охватило блаженство, и он спустил себе в кулак, глядя, как толчками брызгает сперма из члена Рафаэля ему на грудь. Свет унялся, и Эле теперь мог хорошо разглядеть обмякшее тело на лежанке. Эксайлез склонил голову на плечо, волосы упали ему на глаза, а на губах блуждала отрешённая улыбка.
- Эле...
Эльмайну вздрогнул. Тихий голос Рафаэля был как удар хлыста по расслабленному телу.
- Эле, ты же здесь, я знаю. Иди сюда.
Элесса отодвинул занавесь и вошёл в комнату, он всё ещё дрожал от пережитого экстаза, и ощутил внезапный озноб. Эксайлез лежал в той же позе, только член его, уже обвислый, покоился на бедре.
Не отдавая себе отчёта, Элесса кинулся к Рафаэлю, упал на колени и прижался к члену губами. И почувствовал, как вздрогнул ангел. Сильные пальцы стиснули волосы на затылке, Рафаэль отстранил его от себя, заставив Элессу разочарованно выдохнуть. Он непонимающе посмотрел на Эксайлеза.
Он не всегда мог ухватить, что отражается в этих странных глазах то цвета молодой зелени, то тёмного малахита. Бездна, в которую проваливались многие. Или любовь, понимание и утешение, которые - Элесса это точно знал! - Рафаэль мог дарить. Но сейчас Эле смотрел в глаза учителя и видел, как он борется с самим собой. И вдруг понял, как сильно ошибался, считая себя всего лишь недостойным ангела полукровкой. Потому что вот сейчас он видел, что этот ангел жаждет обладать им, полукровкой, больше того мира, за который они воюют.
И тогда впервые эльмайну захотелось сказать своему учителю, что он не прав. И не надо себя так мучить. Потому что... потому что Эле не против. Он не помнит того времени, когда бы его терзали сомнения по этому поводу. Сначала он не понимал, отчего его так тянет к Эксайлезу, а потом махнул рукой и отдался своим ощущениям.
- Уйди, - вдруг глухо сказал Рафаэль, отталкивая Элессу. - Ну! - прикрикнул он. - Уходи, прошу тебя.
Элесса поднялся с колен, молча поклонился и нырнул обратно за занавесь.
"Я всё равно буду твоим, Эксайлез", - он решил это твёрдо, и на душе стало удивительно легко и спокойно.

ELLE D. "Самый легкий выбор"

И они сделали это.
И Уилл понял, что на самом деле даже вообразить не мог, до чего по нему скучал.
Он сам не помнил себя, когда со стоном откинулся на спину, на траву рядом со смятым плащом и разбросанными фруктами, и невольным, заученным жестом вскинул руки над головой, когда Риверте потянул его рубашку, стаскивая её ему через голову. Уилл тут же сцепил руки в замок у него на шее и поцеловал его - сам, так жадно, так нетерпеливо и почти зло, что поразил этим сам себя. Риверте вздохнул ему в губы, кажется, слегка удивлённо, как будто и сам не ждал от своего любовника такой страстной, жгучей обиды - и, кажется, хотел что-то сказать, но Уилл вцепился пальцами ему в волосы, натянув густые чёрные пряди с яростной силой, до боли, и заглушил так и не сказанные слова, протолкнув свой язык в приоткрытые губы Риверте. Нельзя было понять уже, кто из них кого целовал, кто из них кого притягивал к себе - их жажда, их голод, их тоска друг по другу была одинаковой, и осознание этого наполнило Уилла таким огромным чувством, что ему показалось, сейчас его грудь разорвётся в клочья. Он выпустил волосы Риверте и с силой провёл ладонями по его шее и плечам, стиснул его предплечья, заставляя их сцепиться у него на талии крепче, и неистово вжался промежностью ему в бедро, втискиваясь стремительно твердеющим естеством в тёплую твёрдую плоть.
- Возьми, - пробормотал Уилл, когда губы Риверте оставили его рот и стали спускаться ниже, по подбородку, по шее к ложбинке между ключицами. - Возьми меня... я не могу...
Он не мог больше ждать, не мог терпеть, настолько, что даже договорить у него не было сил. Его задний проход сжимался и разжимался, судорожно, инстинктивно, там всё горело в предвкушении твёрдой могучей плоти, которая заполнит его чувством безграничного, слепого восторга, ярче и красочнее которого он ничего не знал. Но Риверте не торопился - он будто не слышал сбивчивый шепот Уилла, будто не замечал его нетерпеливых, лихорадочных прикосновений. Он целовал его кожу, горячую, скользкую от пота, кое-где уже поколотую острыми стебельками травинок, он проводил большими мозолистыми ладонями по его бокам, гладя пальцами рёбра, выступившие под кожей, когда Уилл выгнулся, упираясь теменем в землю. Он застонал, когда рука Риверте скользнула ему под спину и провела вниз, забираясь под ткань штанов, пока другая быстро и умело ослабляла на нём пояс. Уилл нетерпеливо дёрнул ногами, торопясь избавиться от штанов - и подкинул бёдра, когда его напряжённый член оказался под ладонью Риверте, толкнулся, чуть не плача от невыносимого желания, и лихорадочно, как в бреду, нашарил его член, всё ещё скрытый за бархатной тканью.
- Пожалуйста, пожалуйста, - не слыша и не понимая, что говорит, всхлипывал Уилл; теперь он уже не требовал, он умолял, не замечая, что по лицу струятся слёзы, не чувствуя, как тёплые пальцы утирают их, не слыша мягкого голоса над собой, растворившегося в звенящем летнем воздухе, когда Риверте наконец развёл его ноги и дал ему то, чего Уилл хотел больше всего на свете.
Дал ему почувствовать, что он здесь, что он рядом.
- Ты ведь не уйдёшь? - спросил Риверте, двинувшись в него. Уилл вцепился руками ему в плечи и ткнулся лбом в его шею, хрипло дыша, насаживая себя на него так сильно, как только мог, чувствуя его в себе так глубоко, как никогда раньше - но он всё равно хотел глубже, ещё глубже, хотел, чтобы Риверте потерялся в нём и никогда не нашёл дороги назад.
- Не уйдёшь? - упрямо повторил Риверте, и Уилл нетерпеливо застонал, ударив его кулаком по спине, когда он медленно, мучительно медленно двинулся из него - а потом снова в него, так осторожно, что это сводило с ума.
- Скажи. Уильям, скажи это. Скажи, что никогда не уйдёшь.
Зачем это, боже, ну зачем тебе это сейчас, ты же и так знаешь, подумал Уилл, а вслух прохрипел:
- Трахните меня, сир, иначе я вас убью.
- Ты невозможен, - прошептал Риверте ему в волосы и взял его, глубоко, томительно, сладко, безумно, бесконечно хорошо, и Уилл кричал от муки и облегчения, пока тёплая ладонь вжимала его лицо в мокрую от пота мужскую шею.
Потом он лежал, задыхаясь, на своём плаще, откинув голову на вытянутую руку Риверте и чувствуя его предплечье под своим затылком, пока другая рука графа слегка поглаживала его забрызганный семенем живот. Уилл никак не мог отдышаться, он даже говорить не мог, да и не хотелось, и он просто лежал, глядя полуприкрытыми глазами на солнце, и думал, что это место всё-таки оказалось не как бы раем, а раем - без всяких "как бы".

[Clarence Le Grand]

Вообще разрываюсь, некоторое любимое надо цельными ориджами вставлять

[Motik71]

Clarence Le Grand, ооооххх,однако)))

[Motik71]

ficbook.net/readfic/382441 "Загадка природы" Единственный момент за всю историю,даже без НЦ,но я не могу это спокойно читать))

Ты помнишь, как мы впервые увидели друг друга? Не помнишь, вижу. Ты сейчас вообще ничего не помнишь. Такой же, как вчера. Растерянный и в прострации. Стоишь и хлопаешь ресницами, щуришься от раннего солнца и что-то там себе мучительно думаешь. Ты вообще слишком много думаешь, еще чаще – додумываешь за других. Зачем? Ты же все время что-то пытаешься усложнить. Впрочем, как и я. Но кто-то должен был сделать первый шаг. Твой белобрысый друг прав – все время соревноваться, кто круче, глупо. Ты сам подсказал мне выход, назначив встречу через адвокатов. Глупый. Нет, наоборот, слишком умный. Такой мудрый, что даже себя перемудрил. Перехитрил.
Послушай, бессмысленно пытаться сбегать. Я сотни раз это проделывал, но все равно возвращался. Ты попробовал всего – ничего, но вчера ты, пьяный, шептал мне, как устал от этого. Никто лучше меня не поймет то, что ты чувствуешь.
Шаг. Еще один. Ты все же идешь ко мне. Я жду. Ты должен проделать этот путь самостоятельно. Я могу только протянуть тебе руки и принять в объятия, но и этого я делать не стану. По какому-то садистскому принципу я не хочу, чтобы тебе было легко.
- Привет…
Говоришь еле слышно. Упрямый. Не умеешь принимать проигрыши бесстрастно. Но кто тебе сказал, что ты проиграл? Ты вертишь в руках ключи от квартиры и смотришь куда-то в сторону. Ты ведь так и не принял решения, все еще боишься признаться себе, не смотря на все свои ночные излияния в мое плечо, да?
Морщишься и кусаешь губы. Нервничаешь. Из-за меня? Ночью ты не был таким скованным, даже когда я привел тебя домой. Бедная Марина Владимировна…
Ты сейчас не видишь, как она появляется из-за угла дома. Идет с пакетом, спотыкается и останавливается, когда видит нас. Хорошо, что ты стоишь спиной. Я выдержу ее взгляд. Я давно уже перестал стыдиться того, кем являюсь. А тебе еще предстоит многому научиться. Хорошо, что ты ее не видишь. Ты пытаешься улыбнуться мне, несешь какую-то чушь про то, что подобный договор не действителен и ты легко оспоришь его в суде. Ты сам-то веришь в то, что говоришь? Тебя же трясет, когда я беру тебя за руку и веду к машине. У тебя взгляд расфокусирован и колени наверняка подгибаются. Вот он ты, настоящий. Мой персональный дьявол из самых страшных кошмаров. Красивый и гордый мальчик, которого мне хочется запереть и никому не показывать, чтобы никто и не думал украсть у меня мое сокровище. Что я тогда в тебе нашел, что на долгие годы ты стал моей болью и заветным желанием? Что во мне увидел ты, что подвигло тебя на смену принципов? Загадка природы. Но мы поговорим об этом позже, когда уставшие и счастливые будем лежать на кровати в моей квартире, которая никогда уже не будет казаться мне пустой и враждебной.
Мы поговорим. Позже. Когда-нибудь. Обязательно…

[Clarence Le Grand]

Alokra "Инья огненная птичка"

...приготовил чай и сел с гитарой, ожидая, каков будет выбор сегодняшнего репертуара. В общем, ничего необычного, и репертуар как всегда: современное творчество – этакая мешанина из традиционных для Арсдоу напевов, но с вплетением северных мелодий. Красиво, но дико. И когда я уже настроился минут через двадцать закончить своё выступление и благополучно свалить, заявился Намир. Нет, я ничего не имею против его присутствия, мне что один слушатель, что два, что десяток – без разницы. Но это чудовище, видимо, решило, пользуясь своим правом входить к амиду в любое время, доказать "любимому хозяину", что он лучше меня. Вот и доказывал бы после того, как я ушёл! Или это он мне доказывает, что Фарух его любит больше? Ну так мне без разницы, я никогда и не претендовал на его любовь! И не нужно было устраивать такого… такого… такого. Если в двух словах, то Намир уселся рядом с амидом и, пользуясь напевностью мелодии, аккуратно подсунул ему под руку своё бедро. Рука тут же принялась поглаживать в такт. Если вы думаете, что на этом он остановился, заявив свои права на хозяина, то вы не знаете Намира. К началу следующей песни это золотоволосое чудовище уже сидело на коленях у Фаруха, выгибая дугой спину под его ладонью, а шею - под медленными движениями языка. Я не знал, куда деть глаза, и почему я не выбрал арфу: за ней проще спрятаться? А сейчас уже, по-моему, никому из них нет никакого дела до моей музыки. Маленькие пальчики наложника нежно скользят по груди хозяина, чья рука давно сместилась на ягодицы (благо шаровары настолько тонкие, что совершенно не мешают), в то время как второй амид поддерживал юношу, не давая окончательно сползти вниз, вне досягаемости собственного языка. Всё, моё терпение кончилось! Им же всё равно нет никакого дела до меня, так что чего тут сидеть? Я подхватил гитару и осторожно, по стеночке, почти крадучись двинулся к дверям.
- Инья, позволь узнать, когда это я разрешил тебе прекратить играть? – голос Фаруха был такой вкрадчивый, но прозвучал словно удар плетью. – И кто тебе позволил покинуть мои комнаты?
Но ведь он же меня не слушает! Так на что ему сдалось моё присутствие?
- Никто, мой господин.
Пришлось вернуться обратно, кажется, ещё немного, и я свихнусь. Ну зачем мне играть? Всё равно ведь ничего не слышно за стонами. Интересно, а как он умудряется целовать хозяина и стонать одновременно, рот-то занят? А теперь к груди присосался, как пиявка. Хм… а я выглядел так же жалко, когда в ту ночь изображал из себя образцового наложника? А хозяину нравится, вон какое выражение на лице. Хотя этот понятно, чего скалится, а Намир-то почему такой довольный? Радуется, что меня обставил? Оппа, кажется, они перешли к самому главному. Демоны, куда глаза-то деть, я же сейчас взорвусь. А ни фига себе у Намира растяжка, я думал, человека так не вывернуть. О! Можно же зажмуриться! Нет, плохая идея, стало только хуже. Да что амид с ним делает, что он так стонет, на куски, что ли, рвёт? Да, помню, больно, но не настолько, чтоб так орать.
- Инья… почему… музыки… нет…
- Да, мой господин, - ужас! Я настолько сосредоточился на звуках, что прекратил играть!
Мгновенно распахнув глаза, я встретил ярко голубые, смотрящие на меня с такой ненавистью, что в них безо всякого труда читалось, как их владелец мысленно вот в этот самый момент проворачивает в моей груди кинжал, медленно и с наслаждением. Я вздрогнул.
- Инья, ... ты… или играешь… или присое… диняешься… к нам, - Фарух потянул за золото волос, заставляя наложника у себя на коленях практически сложиться пополам, и взглянул на меня поверх него.
- Сейчас, мой господин.
Я лихорадочно начал перебирать струны, ужаснувшись открывшийся альтернативе. Мало того, что меня и вдвоём-то подобные игры не привлекают, не говоря уж о троих, так ещё и, судя по его взгляду, Намир явно воспользуется подвернувшейся оказией и придушит меня под шумок, а потом всё свалит на неконтролируемый порыв страсти. Нет уж, я жить хочу! Даже если это жизнь в гареме.
Когда же они закончат? Сколько можно? Тоже мне, любимцы Бога-любовника! Ну наконец-то! Что? Куда полезло это мелкое чудовище? Зачем он теперь-то вылизывает хозяина? Ему что, мало? Нет! Эта ночь никогда не кончится! Оставь его в покое, слышишь, ты, мой личный кошмар! Я готов прям здесь и сейчас признать тебя величайшим из наложников и самым искусным любовником во всей Вселенной, только позвольте мне, наконец, вернуться к себе! Всё, ты вылизал весь живот, он чистый – чище некуда, теперь мы можем уйти? Что? Ну куда опять лезешь? Нельзя тянуть в рот всё, что попало! Ладно, понимаю, в самом начале, но сейчас! Ты хоть помнишь, где он только что был, а ты лизать? Гадость. Меня сейчас стошнит, а у тебя лицо, будто до лучшего лакомства добрался. Ты куда лучший артист, чем я, я бы так не смог! А у амида размерчик ого-го. Неудивительно, что было так больно, нужно было лучше растянуть. Боги, о чём я думаю! Нужно было просто остаться дома, а не напрашиваться с братом в путешествие! Ого, а как Намиру удалось такую огромную штуку в рот запихнуть. Он же небольшой, значит, и ротик у него маленький. Там, наверное, так тесно, влажно… Опять я не о том думаю. Вон как старательно он ротиком работает, алые губки так и бегают вверх-вниз, вверх-вниз, просто глаз не оторвать. Я, как завороженный, уставился на парочку: амид откинулся назад, его руки запутались в золотом облаке волос, оттягивая его вверх, открывая мне всю картину происходящего. Намир трогательно склонился между ног хозяина, и между его припухших ярко алых губ размеренно сновал мужской жезл Фаруха. Не отдавая себе отчёта, я машинально заиграл плясовую, попадая точно в этот ритм. Первый круг, второй, плясовая набирала скорость, заставляя золотистую головку двигаться быстрее. Третий, четвёртый, на пятом я уже с трудом успевал за сорвавшейся мелодией, но не мог остановиться, амид умудрялся стонать точно в такт, что придало мелодии какой-то колдовской оттенок. Шестой, седьмой я так и не доиграл, на самой высокой ноте круга хозяин выгнулся сильнее, резко притянул к себе наложника, буквально вдавливая себе в пах, и оттолкнул прочь. От губ Намира тянулась белая нить. Гитара выпала из моих рук прямо посреди аккорда, перед глазами всё плыло, дыханья не хватало, на шароварах растекалось мокрое пятно. Стоп, пятно? Я что?... Не может быть! Воровато глянув на не шевелящихся любовников, я прикрыл компрометирующую часть одежды гитарой и принял невинный вид, ну… постарался принять. Вот только играть в таком положении будет практически невозможно, но, надеюсь, теперь-то они закончили?

[Motik71]

Clarence Le Grand,

[Clarence Le Grand]

Название: Чемодан
Автор: Шугар

Меркулов ухватил Антона за локоть - теплый и острый - и потащил к своему номеру почти бегом. Антон тихо хмыкнул, но возражать не стал.
Он оказался сладким и терпким на вкус, как вино, которое он пил в клубе, и слегка соленым - на шее и горле, и таким удивительно гладким, будто шелковым, что губы скользили по коже, проезжаясь по ключицам, а еще он был очень горячим под футболкой, когда Меркулов задрал эту ненужную тряпку, сперва на спине, потом, найдя в себе силы отстраниться, и на груди тоже. Потом он сдернул с мальчишки футболку, бросил, не глядя, в сторону и потащил парня через гостиную в спальню, засовывая ладонь под ремень его джинсов и с безумным восторгом лапая плотную и тоже горячую задницу. Антон нисколько не помогал - он лез целоваться сам, цеплялся за рубашку Меркулова так, что от нее отлетали пуговицы, хватал его где попало сухими слегка шершавыми ладонями и шумно и беспокойно дышал. Меркулов дотащил его до кровати и дрожащими пальцами принялся расстегивать на нем штаны.
- Пусти, - вдруг зашептал Антон, - да пусти на секунду, блин!
Меркулов растерялся, убрал руки и посмотрел на Антона почти обиженно: задержка его расстроила. Антон порылся в кармане и бросил на постель тюбик со смазкой и знакомый квадратик фольги - а потом сам расстегнул ширинку.
- Ну? - весело сказал он, вызывающе качнув бедрами. Меркулов счел это недвусмысленным приглашением и в две секунды вытряхнул мальчишку из штанов с трусами вместе, толкнул на кровать и, не жалея оставшиеся пуговицы, так же торопливо разделся сам - не отводя взгляда от совершенно голого Антона: тот рассеянно поглаживал свой член и тоже пялился на Меркулова.
Прижиматься к нему всем телом оказалось совершенно восхитительно. Жалкими остатками разума Меркулов удивлялся тому, что ему так рвет крышу - никогда его до такой степени не перло от ебли, чтобы хотелось не просто нагнуть и отыметь, а потрогать, укусить, облизать, стиснуть пальцами или губами, почувствовать полные руки этого жаркого, гладкого, живого тела, смять в ладонях зад, пробираясь кончиками пальцев туда, куда хотелось загнать не только пальцы. Антон охнул и изогнулся, подставляясь под руки - и Меркулов не выдержал: перевернул мальчишку на живот, слепо нашарил резинку, торопливо раскатал по болезненно твердому члену, потом выдавил сверху смазку, кое-как ее размазал и сунул скользкие пальцы Антону между ягодиц. Тот охнул и подался навстречу, поднял зад, упираясь лбом в кровать, и прошипел сквозь зубы:
- Да вставляй уже!
И Меркулов вставил.
Если бы в этот момент заиграла музыка, он бы не услышал. Если бы вокруг собрались зрители и зааплодировали, он бы не увидел. В ушах грохотала кровь, перед глазами была прогнувшаяся белая спина, бесстыдно выставленная вверх задница и член Меркулова в ней - и важнее этого зрелища не было ничего в мире. Меркулов взял Антона за бедра и качнулся к нему - а Антон дернулся навстречу, заставляя Меркулова засадить глубже, еще глубже и еще сильнее. Меркулов бессознательно выругался, Антон застонал в подушку - и они погнали, уже не сдерживаясь.
Меркулов кончил быстро - и даже застонал от разочарования: эту горячую задницу хотелось трахать бесконечно. Антон соскользнул с его члена, перевернулся на спину и начал дрочить, глядя на Меркулова мутными от приближающейся разрядки глазами. Меркулов упал рядом, отпихнул его руку и стал дрочить ему сам - этого он заказным мальчикам тоже никогда не делал. Чужой член в руке, набухший и твердый, ощущался приятно - и почти так же привычно, как свой. Антон застонал громче, двинул бедрами, заставляя Меркулова увеличить темп - а потом всхлипнул и брызнул спермой ему на руку. Вздрогнул, расслабился и растянулся на постели, закрыв глаза и бессмысленно улыбаясь. Меркулов отер руку обо что попало и тоже улегся, сложив голову на согнутый локоть и разглядывая мальчишку с ленивым удовольствием и странным собственническим чувством.
Антон несколько раз глубоко вздохнул и открыл глаза. Перекатил голову набок и уставился на Меркулова.
- Шарики мои где? - вдруг спросил он хрипло и медленно. Меркулов даже улыбнулся от неожиданности. В последние полчаса ему было совсем не до игрушек.
- В тумбочке. А что?
- Да так, - Антон шевельнул плечом. - Подумал, может, ты захочешь их в меня засунуть.

[Clarence Le Grand]

Motik71, надо читать полностью)))

[Clarence Le Grand]

"Скрытые достоинства"  EarthlyWays



Денис знает это наверняка – узкая ступня Антона лежит на его колене.

Антон бросает короткий взгляд через стол и улыбается уголком рта.

Денис уже пробовал угрожающе хмурить брови, сбрасывать его ногу, отодвигаться, но он не отстает. Чувствует, наверное, что Дениса сдерживает присутствие Кирилла и Сашки.

Ступня двигается вверх, скользит вниз, на голую кожу, игриво поддевает край шорт. Какое-то мгновение Дениса больше раздражает такое владение телом, такая плавная уверенность движений, такая умелость – не в первый раз, видать, суч… Он встряхивает головой. Какое ему дело?

Похоже, он задел самолюбие малыша. Тот подкатывал в начале семестра, но Денис отмахнулся. Не его тип. Думается, он так и заявил.

И ничего с тех пор не изменилось.

Разъяренные взгляды пропадают втуне. Не прекращая поглаживать его, Антон смотрит в конспект, постукивая ручкой по столу, затем прижимает округлый железный колпачок к уголку рта, обводит контур нижней губы. Прикусывает ручку зубами. Убирает и облизывается. Проводит еще раз по увлажнившейся, порозовевшей губе, и металлический блеск тускнеет от жаркого дыхания. Денис следит, как колпачок снова исчезает во рту. Антон посасывает его, вбирает глубже, выпускает, слегка прихватывает зубами. А выпустив ручку, трогает кончиком языка уголок рта, будто слизывает что-то...

Когда темные ресницы поднимаются, Денис раздувает ноздри, злясь уже на себя: попался! Но Антон заглядывает в лежащую между ними книгу.

Денис сглатывает, понимая, что какое-то время дышит слишком громко и слишком часто для того, кто просто занимается в библиотеке. А еще – что эта порноручка в розовых губах и терпеливые, теплые поглаживания все-таки завели его.

Денис стискивает угол стола. Сейчас он поднимется и выйдет в туалет. Сейчас…

– Можно твой конспект? – спрашивает Антон невинно и сразу тянет его тетрадь к себе и развивает бурную деятельность. Не прекращая, впрочем, поглаживания под столом ни на секунду. Между прочим, единственное их прикрытие – тихий шелест и шорох: оба их одногруппника торопливо выписывают недостающую информацию из солидных томов, которые не дают на руки, а у окна располагается компания девчонок-заучек.

Денису остается скрипеть зубами, делая вид, что его увлекла журнальная статья авторства их препода, в которой ссылок больше, чем текста.

Антон подсовывает конспект обратно. Денис тупо смотрит на ровные строчки, пока не видит неправильную, поперечную, угловатую запись на полях.

«Как давно у тебя не было секса? – читает он. – Ты какой-то вздрюченный».

– Отъебись, – говорит Денис одними губами.

Антон откидывается на спинку, улыбаясь так довольно, словно получил комплимент.

Раздувая ноздри, Денис дергает ногой, сбрасывая его ступню, и расставляет ноги пошире, решив, что Антон побоится зацепить Сашу или сидящего рядом с ним Кирилла.

Как бы не так. Антон, вальяжно развалившись на стуле, подтягивает к себе журнал, прикрывается им. Обе его ступни ложатся на бедра Дениса так уверенно, словно он видит сквозь стол. И обе синхронно движутся к паху, слегка усиливая натиск, разгоняя кровь…

Массируя висок, Денис заслоняет лицо – он не уверен, что может сейчас сохранять спокойное выражение. Вторая рука ложится на щиколотку Антона, и он с силой стискивает пальцы.

– И двадцать шестого у меня нет, – громко заявляет Антон, вырывая у него тетрадь.

«Ссышь?»

Получив обратно конспект, Денис отвечает еще одним испепеляющим взглядом.

– Ты сосешь, чувак, – фыркает Кирилл. – Я уже тридцать четвертый заканчиваю!

– Знаю, знаю, – ухмыляется Антон, и снова сует блядскую ручку в рот и играет с ней языком.

Денис сжимает его лодыжку. Она неожиданно тонкая, большой и средний пальцы смыкаются кольцом. Удивительно приятное ощущение, и его хочется повторить. Когда-нибудь. Закидывая эту ногу с острой – а иначе и быть не может – коленкой себе на плечо…

Попытка отвлечься, уцепившись взглядом за название главы учебника, ни к чему не приводит. Антон кладет свой блокнот рядом с книгой и царапает крупно, но коряво – ему приходится писать буквы вверх головой, чтобы Денис мог прочесть.

«Никогда не делал этого раньше?»

Кирилл ерзает на стуле и потирает шею, затем обводит взглядом зал, однако Антон успевает перевернуть страницу и продолжает водить ручкой, словно конспектируя ответ на вопрос.

Денис выдыхает. Можно почувствовать, как адреналин впрыскивается в кровь. Здание первого корпуса старое и холодное, но кажется, что в последние несколько минут температура резко подскочила. Денис дергает воротник футболки. Он старается дышать глубоко и размеренно, но со ступнями Антона на паху это не так просто. Он дразнит касаниями пальцев, чуть нажимает пяткой, ловит в изгиб подъема. Потирает налившийся кровью, пульсирующий от возбуждения член одной ногой и двумя. Давит и отпускает, словно педаль. Это совсем не так, как если бы он гладил рукой, ладонью, пальцами. Движения, натиск, ритм – все совершенно другое. Незнакомое. Новое…

А потом все исчезает. Денис незаметно прикусывает мякоть ладони и пытается сфокусировать взгляд на сидящем напротив мерзавце. Что случилось? Пока он стреляет глазами, пытаясь понять, не засекли ли их, нога Антона ползет выше, к поясу шорт. Он умудряется прочертить большим пальцем по голой коже под майкой – вдоль ремня.
Намек ясен. Но Денису вновь хочется его убить. Что теперь? Да, он не может кончить в трусы, но и раздеваться здесь…

Антон ловко цепляет пальцами ног его пояс и тянет, намекая, что следует избавиться от мешающих слоев ткани. А затем – подлый, подлый прием – проводит пальцем по молнии.

Денис подается вперед. Ему нужен натиск, жар, ритмичное движение. Так нужно, что он забывает обо всем. Их не засекли до сих пор, а значит… Мысль тает в голове, как шарик мороженого на солнцепеке. Денис придвигается к столу, втискиваясь ребрами в край. Бросив ручку, торопливо расстегивает пояс и короткую молнию. Антон громко хмыкает, когда он прижимает его ступню к своему паху. Денису уже наплевать, он весь взмок, кажется даже, что от него должен идти пар. Он снова теребит воротник, чувствуя, как капельки пота стекают по пояснице. В паху тоже мокро – и, в основном, от смазки.

Ступни Антона сухие и кажутся прохладными на разгоряченной коже. Они обнимают член, смыкаются, нежно сжимают его – такие же чувствительные и бережные, как ладони. Но все совсем иначе. И движения нельзя назвать деликатными, сила и ритм таковы, что Денис сползает ниже, шире разводя ноги. Антон ускоряет темп, затем вдруг замедляется, и начинает поглаживать его одной ступней, прижимая член к животу – бесконечно длинными, ужасно медленными движениями. Головка члена тычется в жесткие подушечки его согнутых пальцев, чувствительная до боли, но и боль такая, что не хочется останавливаться.

Ткань полуспущенных шорт впивается в бедра, столешница в живот, копчик ноет и ноги затекли; Денис чувствует себя прекрасно.

Он ерзает на стуле, глотая воздух ртом. Сквозь ресницы видно, что Саша поднимает глаза – возможно, просто в задумчивости, но ему следует лучше контролировать срывающееся дыхание и непроизвольное вскидывание бедер. С садистскими замашками Антона получается хреново. Денис показывает знаками, что жарко, хватает бутылку воды и делает пару глотков, давясь и обливаясь.

– Поднажмем, товарищи, – устало шутит Саша.

В данный момент это мечта Дениса, выраженная словами.

Антон фыркает. Его ступни снова сжимают член, и на этот раз они чувствуются иначе. Черт знает, как он это делает, но для члена это ощущается ребристой поверхностью. Обалденно.

Денис почти до крови прикусывает губу, чтобы не сорваться в стоны. Его рука практически конвульсивно выводит на чистом листе какие-то закорючки – это, наверное, означает «Да, да, охуенно, только не останавливайся», переведенное в язык импульсов. От него ничего не осталось кроме импульсов.

Все перестает существовать. Библиотека, люди, правила, мораль, личные ограничения, неудобство – все растворяется в каком-то тумане. Остается только удовольствие, сильно концентрированное удовольствие, и в голове вертится только – «сейчас, сейчас!»

Наслаждение пронизывает его, как молния, и оно такое же жгучее. Денис не выдерживает, стонет сквозь зубы, запрокидывая голову.

– Так все достало? – сочувственно говорит Кирилл. Его голос будто из бочки доносится.

Медленно приходя в себя, Денис вытирает испарину над губой и снова прикладывается к бутылке. Он не смотрит в лицо Антона, заранее представляя на нем торжествующую ухмылочку. Он пялится вниз, на линованное белое пространство, чистое и спокойное, и, застегивая ширинку, благодарит высшие силы за то, что не спалился.

Скрипит стул, и Антон выскальзывает из-за стола.

[Clarence Le Grand]

Скажи мне "да"-2  EarthlyWays и  NikMac

Паша молча сопит в трубку. Коля начинает беспокоиться, что не Паша, а он «наговорил лишнего». Но тут раздаётся тихое и непривычно растерянное:

– Хочешь быть сверху?

Все переживания мигом вышибает из головы.

Вообще-то Коля об этом не думал... Ну то есть думал, конечно. Паша очень красивый. А в душе, голый и покрытый сверкающими капельками влаги, гладить его – везде – хочется нестерпимо. Вот только обычно Паша те моменты использовал для того, чтобы вдосталь потискать Колю, напором и лаской лишая возможности не то что ответить, а просто спокойно вздохнуть.

Коля представляет себя сверху. Видит под собой распластанное на кровати тело Паши, его мускулистую спину, узкие бедра и подтянутый зад...

– Не стони так, – жалуется Паша. – Это чертовски заводит.

Коля для начала кусает себя за ребро ладони, а затем говорит напористым и жестким тоном:

– Да, сегодня я сверху.

– О-о-о! – выдыхает Паша. – Что-то новенькое.

Коля переводит дух.

– Я подумал, что это мог бы быть интересный разговор. А то обычно ты спрашиваешь, я отвечаю. – Коля усмехается. Ему вовсе не хочется серьезных разговоров, тем более, Паша вряд ли в форме, и он продолжает легкомысленным тоном: – Ну так что? Ты раздеваешься?

Раздается шорох и стук. Паша снова чертыхается.

– Понавесили шкафчиков, – бурчит он. – Да, малыш. Я снял водолазку... и покрываюсь такими сексуальными мурашками...

Коля жмурится, представляя себе во всех красках поеживающегося от холода Пашу: волосы встрепаны, мускулы напряжены, в глазах играют чертики.

– Мне нравится, – констатирует он непреложный факт. Единственное, о чем он жалеет, что не видит, а только фантазирует. И все же это хорошо – слышать голос Паши, такой тягучий и немного сонный, болтать с ним так, будто между ними все, как прежде, и никакой ссоры не было.

Паша хмыкает в трубку.

– Размечтался, Никки?

– Да-а... – признается Коля и приказывает: – Приласкай себя. Погладь шею, грудь... Сожми покрепче соски, представь, что я прикусываю их зубами.

Паша не отвечает довольно долго.

– А это довольно трудно сделать одной рукой, когда телефон в другой, – фыркает он наконец. – Куда круче делать это в реальности, когда обе мои руки свободны... и на тебе. Я бы прижал тебя...

– Нет-нет. Сегодня я главный. Держи руки при себе!

Паша смеется в трубку.

– Ладно, ладно, не сердись. Хочешь привязать меня к... крючку для душа?

Коля раздумывает несколько секунд. Конечно, привязанный Паша – это очень заводит, очень! Но хочется другого.

– Не так, – отвечает он. – Расстегни брюки, да, да, одной рукой. А теперь присядь куда-нибудь. И зажми телефон плечом. Вот теперь у тебя две руки – и ими ты будешь делать то, что я тебе прикажу.

Паша шуршит и пыхтит, а потом докладывает:

– Сделано, мой генерал.

Коля смеется. В груди у него тепло, а руки стали холодными. Он хочет быть там, в душевой общежития, и сделать все то, что говорит:

– А теперь медленно коснись пальцем нижней губы, приласкай ее... Ты чувствуешь мой поцелуй. Я целую тебя глубоко-глубоко...

– С языком?

– А как же.

– Плохой хороший мальчик, – нежно говорит Паша, и Коля закусывает нижнюю губу, жарко краснея.

Происходящее все меньше напоминает игру.

Своевольная рука теребит пояс брюк.

Стоп. Он вроде бы думал, что шутит... Ах, нет, это было до того, как стало жарко. Потом он думал, что они с Пашей просто пофантазируют. Так, понарошку. Это же по телефону!

Коля поглаживает обнажившийся живот.

– У меня стоит, – замечает Паша весьма серьезным тоном. – Ну как, ты собираешься с этим что-то делать?

– А-ах... – у Коли перехватывает дух. Ага, он хорошо себе это представляет. Вот бы Паша был здесь...

Коля жмурится, ерзая на кровати. Простынь под ним сбивается в складки.

– Потрогай себя, – Коля делает то же самое, слушая дыхание в трубке. – Сожми пальцы и обхвати... м-м-м... И меня тоже. Чувствуешь?

– Ты гладишь себя? – сдавленно спрашивает Паша. – Скажи «да».

– Нет. Это ты гладишь меня.

Паша тихо смеется.

– Хорошо, Никки. Я глажу тебя, легонько-легонько, едва касаясь пальцами. Смотрю, как ты реагируешь.

У Коли темнеет перед глазами.

– Черт, – стонет он, подкидывая бедра вверх. Он хочет. Хочется грубости и властной ласки, немедленно, вот прямо сейчас.

– Сильнее...

– Ты правда этого хочешь?

– М-м-м... – стонет Коля, не слыша ни единого слова сквозь шум в ушах.

– Это не ответ.

– Хочу...

– Чего? Ну скажи же мне.

Боже! Как же Пашка любит доставать!

– Тебя!

Коля ужом вертится на кровати, телефон, зажатый плечом, скользит и едва не падает, под одеялом темно и жарко, и это хо-ро-шо! Как же хорошо.

Он глухо стонет.

– Что ж ты делаешь, а?

У Пашки уже почти трезвый голос. А у Коли получается какое-то хныканье и хрипение.

– Ты... Мы вместе... А-а...

Раскинувшись морской звездой и сбросив одеяло с подушкой на пол, Коля лежит на кровати, вдыхая свежий воздух. Да уж, в сексе у них проблем никогда не было. Ну, кроме его стеснительности.

Можно считать, что и это уже позади? Закрыв лицо локтем, он слушает, как Паша фыркает там, в трубке. Его дыхание такое же тяжелое, такое же жаркое. И тот стон – Коля знает: Паша кончил, ему тоже сейчас очень хорошо.

Остановите меня))

[Motik71]

Clarence Le Grand, продолжаааай))) не успеваю все читать)))

[smokie_eyes]

Clarence Le Grand, ахаха, я ждала твоего прихода)) Не останавливайся))

[Clarence Le Grand]

smokie_eyes, Motik71, я начал искать дальше и понял, что перечитываю))) выбрать нереально)

[Motik71]

Clarence Le Grand,

что перечитываю)))

аналогично))))

[Clarence Le Grand]

А давайте вот так. Фэндомное. Final Fantasy VII, Jasherk K.KraKamyn, "Алгорит счастья"


А жесткие пальцы уже впились в плечо Клауда, удерживая его от падения. Удерживая почти на весу. И это лицо, эти запредельно прекрасные черты, эти губы оказались вдруг слишком близко. Так близко, что можно почувствовать его дыхание на своих губах, запах его кожи, легчайшую ласку его мягких волос.

Не было сказано ни слова, Сефирос только медленно кивнул, едва заметно опустив и приподняв подбородок. Клауд потянулся к ним, между сиденьями, туда, где все пахло их телами. Их сексом.

Взгляд глаза в глаза, почти робкий (можно мне?), почти дерзкий (думаю, можно), и, дурея от собственной смелости, Клауд устремился рукой между узких бедер генерала, где багровел ненасыщенной страстью (прекрасней, чем в самых мокрых его снах, ибо настоящий!) член Сефироса.

Прикосновение – как ожог - через руку стирающее последние остатки мысли в мозгу. Вспышка. И Клауд уже не понимал, в какой момент Сефирос вытянул его к себе и опрокинул спиной на Зака, а сам навалился сверху, расчетливо, жестоко и жадно целуя в рот. И смех Зака вибрировал под его ухом:

- Эй, парни, тут и двоим тесновато.

И Сефирос отпускает его в лепешку смятые губы, оставляя во рту вкус своей слюны и слюны Зака и его пота. Одно движение головы и дверь за спиной Зака уже открыта. Двигаясь синхронно и мягко, будто две охотящиеся львицы из одного прайда, солджеры извлекают не успевающего помогать Клауда из салона, Зак снимает с Сефироса плащ и расстилает его прямо на земле, в сухую выжженную солнцем траву на обочине этой давно заброшенной старой дороги через забытые богом пустоши. И вот уже Клауд лежит на спине на скрипящей коже, с головой захлебнувшись в запахе Сефироса. А сам Сефирос и Зак ловко и бесцеремонно сдирают с него одежду, попеременно то целуясь до кровавых засосов друг с другом, то пожирая поцелуями его собственные губы, шею, бока и плечи.

- Подержи его.

- Аккуратнее. Держу пари, ты у него первый.

Короткая пауза в жаркой целенаправленной активности по переустройству его ноги через бедра Сефироса и немного в обхват. Пьяный от невозможности происходящего, от их поцелуев, запаха и вколотых раньше анаболиков, Клауд упрямо продолжает пытаться довести начатое дело до конца. Веская шершавая ладонь Сефироса без труда удерживает его на месте.

- Он выглядит вполне взрослым, - в голосе Сефироса звучит откровенное сомнение, почти недоверие.

- Понимаешь, Сеф, мы с тобой, пожалуй, не показатель, - огрубелые пальцы Зака по-хозяйски играются плоскими сосками Клауда, - в плане возраста приемлемого для начала бурной однополой половой жизни.

На секунду ладонь на бедре Клауда будто бы становится нежнее. Расплывающийся вытянутый овал лица в кайме сбегающего вниз серебра обращен к Клауду. Как я хотел бы видеть тебя отчетливо и любоваться тобой, мой бог! Но через мгновение пальцы сжимаются крепче.

- Что ж тем интереснее. Держи его крепко.

Давление, напор и победоносное вторжение Сефироса в его тело не оставляют ничего, кроме слепого инстинкта – защититься от боли. Но руки Зака, на чьих коленях он лежит головой, с силой давят на грудь, удерживая на месте. И вес Сефироса почти полностью на нем сверху, его лицо у самого лица Клауда, узкие зрачки, расширенные от удовольствия и желания. Ему все можно! Его невозможно не хотеть. Совершенство, равно желанное для обоих полов. Его волосы рекой текут на тебя сверху. Он в тебе. Внутри. Клауд воет от переизбытка животного беспомощного счастья, и губами, зубами ловит губы Сефироса. Завладеть, удержать, слейся со мной, будь во мне!

- Как тебя зовут?

Кишечник протестует против движения такого большого чужеродного объекта внутри, но это он, и уже от одной только мысли, что тебя трахает Сефирос, мученье превращается в чудо.

- Клауд… Страйф.

- Хочешь что-то сказать мне, Клауд?

- Люблю тебя. Еби… еби меня, Сефирос.

Сверху смеется Зак, трется собственным жарким членом то о щеку, то о плечо Клауда.

И Сефирос тоже улыбается, сверкая зубами, и, запрокинув голову, Клауд видит, как они целуются прямо над ним, в то время как Сефирос безжалостно, быстро, жестко вколачивается в его тело.

Его движение внутри рвет и режет. Это почти невыносимо, но Клауд весь содрогается под ними: он хочет еще и еще.

- Ну, ты, сволочь, ты бы хоть приласкал мальчишку, - осуждающе шепчет Зак между поцелуями. И жесткие пальцы Сефироса, только что до синяков сжимавшие его ногу, уверенно смыкаются на вспухших от всех этих переживаний яичках Клауда, настойчиво, пугающе мягко, мнут их в горсти.

Это невозможно. Грань наслаждения пульсирует, мерцает совсем рядом, приближаясь с каждым новым рывком в его теле. Клауд не видит и не понимает, что вцепляется скрюченными пальцами в руки Сефироса, в его бока, спину, волосы, желая лишь одного - глубже притянуть к себе и в себя.

Еби меня. О, черт. Не останавливайся. Заеби досмерти.

Сефирос!

- Ага, ага! – дышит сверху Зак. – Давай, детка, давай.

Пальцы Сефироса также прямолинейны и беспощадны, как его плоть. И в слепой агонии прогибаясь всем телом ему навстречу, Клауд кончает, кончает и кончает. Бессмысленные животные конвульсии судорог выламывают его немыслимыми углами, и двоим солджерам снова силой приходиться удерживать его на земле, пока обессиленный и выжатый невероятной разрядкой, он не слабнет под ними сбитой птицей, трофеем на ненасытившемся оружии Сефироса.

Зак смеется.

Две пары рук ловко перемещают обессилевшего Клауда в сторону, и он словно во сне наблюдает хищную грубую жадную схватку двоих самцов, проиграв в которой, Зак с какой-то веселой азартной радостью раздвигает колени для Сефироса, и они совокупляются на расстоянии вытянутой руки от него, рыча, ругаясь и яростно целуя друг друга.

Они прекрасны!

Так прекрасны, что у Клауда в животе что-то сжимается холодным мокрым комком, и становится так невыносимо пусто и грустно, что жить не хочется. И раненое плечо охотно отзывается вернувшейся болью и вдвое охотнее вторит ему, медленно, но верно набирая обороты, давящая тяжесть в голове.

[Motik71]

"Ошибка природы" ficbook.net/readfic/389894

-
У Саши с каждой минутой все сильнее кружилась голова от безумного танца их языков. Он даже предположить не мог, что всего лишь один поцелуй приведет его в такое смятение. От нахлынувших чувств хотелось кричать и изгибаться, подставляя каждый миллиметр своего тела под ласки и прикосновения Патрика, который вновь и вновь прокладывал цепочку поцелуев – от Сашиных губ к скулам, и дальше - по шее к ключицам.
Саша все же не сдержал стон. Закрыв глаза, он хватал ртом воздух, но не долго – губы Патрика вернулись и вновь занялись его, вырывая все новые и новые стоны пыткой наслаждения... Казалось, мир раскачивался из стороны в сторону, кренился и трещал по швам, выпрастывая из себя что-то новое, что-то волшебное, названия чему Саша все еще боялся дать.
Когда Патрик внезапно отпрянул, высвободив руки и тело Саши из своего плена, следователь не сразу смог найти в себе силы заговорить, восстанавливая дыхание.
- Никогда не был поклонником жестких игр в постели. Связывание и прочие прелести как-то не для меня, - он потер запястья. Там, как и на шее после дневной стычки в больницы, обязательно теперь появятся синяки. Судя по тяжелому дыханию Патрика, их поцелуи наконец-то проняли и его. Саша улыбнулся, когда сквозь полуприкрытые веки бросил на опера взгляд и поймал ответный. Кажется, тот понятия не имел, о чем говорит следователь. Впрочем, у них еще будет время обсудить многое, в том числе и это…
Скатившись с дивана, Саша встал на колени и, неторопливо принялся раздеваться, не отрывая взгляда от Патрика. Куда делся тот хладнокровный человек, которого все знали? Опер шумно дышал, неотрывно наблюдая за действиями Сашки и, отчего-то хмурился. Сашка мысленно подбодрил себя и, высвободившись из одежды, плавно переместился к ногам Патрика, сидящего на краю дивана. Руки легли на ремень брюк и, ловко вскрыли хитрый замок. Не моргая, глядя на Сашу, Патрик встал с дивана. Следователю пришлось немного наклониться назад, но этот маневр не помещал стащить остатки ненужной уже одежды с опера.
- Ты меня боишься? – Саша не удержался от вопроса, видя, как напряжен Патрик.
- Скорее себя, - опер потянул его за руку, поднимая с колен и, привлекая к себе. Возбуждение, накатывавшее уже не слабыми волнами и, вот-вот грозящее перерасти в шторм, полностью захватило Сашу. Протянув руку, он накрыл ладонью возбужденный член Патрика, проводя кончиком пальца по всей его длине.
- Это пройдет, - пообещал Саша, а Патрик рассмеялся.
- И я даже знаю, чья в том будет заслуга.
Губы вновь заняты. Распластанный на кровати Саша почти с восторгом принимает на себя тяжесть тела Патрика, обвивая его руками и ногами, стремясь быть как можно ближе, с упоением отдаваясь его ласкам, ощущая его губы на своих. Тепло его дыхания касается шеи и по всему телу бегут мурашки. Саша со всем пылом отвечает на столь явное и потрясающе своевременное нетерпение Патрика. Это были почти собственнические касания, почти невыносимые поцелуи, от которых Саша выгибался и хрипел, но Патрик не переставал покрывать легкими, но требовательными касаниями губ его тело, лаская языком и выводя какие-то одному ему ведомые фигуры.
Рука, опустившаяся на член, медленно скользящая по нему, заставляет Сашу шире открыть глаза, на выдохе адресуя требовательный призыв Патрику. Кажется, им можно было бы обойтись и без слов. Потемневший взгляд опера, в котором были видны отголоски уносившего Сашу шторма, был близок, следователю казалось, что он тонет в нем безо всякой надежды на спасение. Настойчиво, но аккуратно, заставившие его перевернуться на живот руки уже гладят и ласкают спину, а Саша все еще помнит, насколько развратным выглядело его отражение в расширенных зрачках Патрика. Легкие поцелуи, прикасаясь к шее, внезапно становятся агрессивнее и сильнее. Наверняка там останутся отметины, которые придется потом прятать... Но сейчас ему было все равно.
Заставив Сашу привстать на колени, Патрик слегка поглаживал внутреннюю сторону его бедер, но не касался пока его возбужденной плоти и не приближался к анусу. Почти мученический стон, вырвавшийся от сгоравшего под сладостными пытками Саши, вызывает у Патрика смешок. Скользнув языком по спине следователя, он всего лишь на секунду прижимается к нему, давая ощутить силу своего возбуждения. Саша протестующее вскрикнул и повернулся на бок, когда Патрик внезапно отодвинулся. Отдаляясь от разгоряченного и уже плохо контролировавшего себя парня, опер только хмыкнул.
- Ты куда? – Саша приподнялся на локте. Если Патрик сейчас же не вернется, он попросту скончается, сердце не выдержит этой пытки. Так распалить его и, так предательски бросить…нет, Патрик не мог. Он и сам был в состоянии не лучшем. Саша видел, что за его уверенными жестами скрывается всепоглощающее и всеобъемлющее желание обладать. Сейчас. И именно Сашей. Чтобы не придумывал сам Патрик и чем бы не оправдывал перед собой свои желания, они были слишком явными.
- Я уже вернулся, - он снова завладевает губами Саши в поцелуе, странно сочетающем в себе нежность и жесткость. Куда-то рядом, Саша улавливает боковым зрением, падает тюбик. Ха! Какой-то крем!
Следователь тихо смеется, прижимая к себе предусмотрительного Патрика и, насколько хватает руки проводит ласкающим жестом по его спине. Оторваться от него – подобно смерти. Один горячий взгляд следует за другим, перемежая поцелуи и ласки, становящиеся все откровеннее. Опустив руку меж разведенных бедер Саши, Патрик осторожно просунул смазанный кремом палец, растягивая стенки ануса. Двигаясь неторопливо, чтобы не причинять боли, он постепенно добавил еще два пальца, другой рукой при этом лаская член следователя. Саша шипел и выгибался, комкал простынь и стонал, с все возрастающей паникой чувствуя, что долго терпеть такое он не в состоянии. Слишком давно у него никого не было.
Двинув бедрами чуть вперед, помогая Патрику проникать глубже, Саша охнул от нахлынувших ощущений и прикусил губу, тихо застонав. Патрик чуть раздвинул пальцы, нажимая сильней на стенки ануса, отыскал внутри точку, прикосновение к которой заставило Сашу стонать громче, качаясь на волнах наслаждения. Возбуждение становилось почти нестерпимым. Было видно, что Патрику все труднее сдерживать себя, чтобы не наброситься на Сашу. Осторожно вытащив пальцы, он перевернул Сашу на живот и, уложив на подушку, приподнял его бедра и медленно вошел в него, лишь на секунду замерев, чтобы почти сразу же начать двигаться. Сначала осторожно и не глубоко, явно боясь причинить боль, затем все сильнее и сильнее, наращивая темп и уже едва ли не вбивая стонущего Сашу в диван. Почти задыхаясь от накатывающего удовольствия, Саша сжал в ладони свой член и начал двигать рукой в такт фрикциям. Огонь, бежавший в венах вместо крови, заставлял их двигаться все быстрее, теряя голову, хотя казалось, что больше уже невозможно... Мир вокруг заволакивала дымчатая тьма, оставляя в своем эпицентре только его и Патрика с бушующей в них страстью.
Саша, приспособившись к ритму Патрика, подмахивал все сильнее, позволяя ему входить в него на всю длину. Казалось, время остановилось. Они сами стали временем, отлаженными движениями отмеряя секунды, уподобившись стрелками на своеобразных живых часах.
Бешеный стук сердца заглушал и чужие и собственные стоны, Саша казался себе диким ненасытным животным, с бесстыдством и полной отрешенностью от окружающей реальности, предающегося страсти в объятиях человека, еще вчера поднять взгляд на которого ему было боязно и, сердце замирало, если он начинал думать о нем.
Доведенный почти до грани, Саша со стоном прогибал спину, стараясь как можно больше принять в себя Патрика, резкими толчками, почти грубо двигавшегося в нем, но при этом даря ни с чем не сравнимое удовольствие, хоть и граничащее с болью где-то на периферии сознания.
Судороги все чаще пробегали по телу. Тьма, клубившаяся перед взором, становилась все гуще, словно предгрозовое небо, наливаясь свинцом, угрожая упасть на голову, раздавить своей тяжестью. Желанная разрядка наступила, конвульсиями оргазма сотрясая тело Саши, накрывая мощным шквалом эмоций, погружающих в пучину страсти более темной, нежели пространство вокруг него, рождая ощущение маленькой смерти.
Откуда-то издалека, словно сквозь толщу воды, он услышал хриплый стон Патрика. Опер не намного отстал от него.

[Clarence Le Grand]

Самое главное забыл!  Корнейчук "Семь цветов радуги. Голубой"

Сейчас я его изнасилую.
«Генеральный директор медиа холдинга «Россия» стал жертвой многочасовых истязаний начальника собственной службы безопасности» - появится завтра в Яндексе кричащий заголовок, и я уже чувствую на запястьях стальной холод.
И это, блядь, не наручники.
Это Корнейчук, пристально глядя мне в глаза, сильно перехватывает мои руки.
- Мэтт, тебе пора.
- Рощин, у тебя стояк и тахикардия.
- Хуевый кофе, Мэтт, - голос, как старая батарейка, предательски садится с каждым выдавленным звуком. – Как тебе еще вдолбить - одна ложка кофе и две ложки сахара, а не наоборот.
Приглушенный звонок его мобилы, валяющейся где-то в ворохе раскиданных как попало шмоток, прерывает мою гастрономическую лекцию.
- Стоять-не двигаться, Рощин! – вполголоса командует он, нехотя отпуская мои руки.
Как прикажете, Матвей Борисович.
- Да. Да. Выхожу. А-а, понятно. Нет-нет, что вы, это очень кстати. Да? Я попробую выцепить его через Мих Миха. До встречи!
Он небрежно швыряет трубу куда-то в угол и, как-то недобро ухмыляясь, нещадно рвет с шеи дизайнерскую удавку.
- Позвонил юрист.
Начинает медленно расстегивать рубашку.
- Встреча переносится на три.
Сколько же на ней пуговиц, еб твою мать – сотня?
Ну?!
Наконец-то, блядь…
- Они хотят, чтоб со мной приехал будущий начальник СБ.
Ты охуенно красивый мужик, Мэтт.
- Ты мне должен три месяца ебли, сукин сын, и у тебя есть ровно два часа, чтоб затрахать меня до смерти.
- Два с половиной, - я хватаю его за плечи и одним движением легко заваливаю на обе лопатки.
- Два… Алекс… - Лис вцепляется в меня, как утопающий, смеется, кусает мои губы, настойчиво тянет на себя, выгибаясь навстречу…
Лиси-ичка моя, я не торгуюсь, шепчу я ему в полураскрытый рот, целую растерянные глаза, сдавливаю его ребра с такой силой, что он хрипит и задыхается.
- … затрахать, а не сло… м… мать твою…
Молчи. Я… я уже не могу… остановиться, Мэтт… Мое… все мое… я соскучился, Лис, я так скучал по тебе, Лисеныш…
… Непонятно, как при таком раскладе мы, будучи абсолютно не в состоянии оторваться друг от друга, ухитрились как-то раздеться.
Правда, в пылу запретной страсти штаны я ему, все-таки, порвал.

[Motik71]

Clarence Le Grand, я вчера долго думала какой кусок вставить))) там всёё можно))

[Clarence Le Grand]

Motik71, это факт)

[Clarence Le Grand]

Название: WORK HARD, PLAY HARD, FUCK HARD
Автор: KelanyWalley

Нас фотографировали сбоку – я должен был расстегнуть ему пиджак и начать целовать живот. Хотя бы просто прижиматься к нему губами. Я должен был завести его руки за спину, приспустив пиджак. Я должен был сжимать его бедра, и когда я их сжимал, я чувствовал, что его руки блуждают по моей шее, перебирая волосы на затылке. Он что, ласкал меня? Чертов пидор! В какой-то момент я не выдержал, вывернулся, оттолкнул его.
- Бля, что ты делаешь? – меня явно не понял никто из присутствующих. Потому что они не видели этого. Не чувствовали. Но мне было глубоко насрать на всех, уж к чему, к чему, а к зрителям я давно привык.
- Что тебе не нравится?
- Сука, ты лапаешь меня за шею! Я не буду работать с настоящим пидаром! – обратился я уже к фотографу.
- Заткнись, - плюнул мне этот гаденыш, - ты бы видел себя со стороны. Похож на боксера, но никак не на секс символ. И пока ты будешь так рожу кривить, мы не сможем снять нормальный кард. Так что расслабься и входи уже в роль, кто здесь профессионал, в конце концов?
Я поймал его галстук и резко дернул на себя, так что он нагнулся как раз, чтобы его ухо оказалось на уровне моих губ.
- Тебе придется ответить за свои слова после съемок, - сказал я настолько тихо, чтобы это не услышал никто коме него. А потом схватил его за задницу и крикнул: - Мы продолжаем!
Дальше все пошло чуть легче. Вместе с яростью и ненавистью к этому типу во мне зажегся тот самый огонь, который можно было перевести в нужное русло и получить страсть. Я обнимал его бедра. Я целовал его живот. Я целовал его руки, лежащие на моих плечах. Парень-фотограф крутился вокруг нас и только и успевал щелкать своим фотоаппаратом. Этот гад вновь начал гладить мою шею. Массировать плечи и вплетать пальцы в мои волосы. Вот ведь пидор, вонючий пидор! Ему явно это нравилось, и, понимая это, мне все больше хотелось сделать так, чтобы он, сука, кончил от одних моих прикосновений. Пусть опозорится у всех на глазах – я буду только рад.
Я окончательно снял с него пиджак. Вытащил из штанов заправленную рубашку, принялся расстегивать нижние пуговицы. Самым сложным было смотреть в объектив и постоянно держать голову под правильным углом, чтобы хорошо падал свет, и не появлялись лишние складки на подбородке. Когда мне сказали обнять его за задницу и прижаться щекой к ширинке, я почувствовал, что у парня нереальный стояк. Не знаю, входило ли в планы съемочной группы демонстрировать его возбуждение, но, если они хотели показать страсть, они эту страсть получат.
Я прислонился губами к бугорку в его штанах. Я целовал его член через ткань брюк, водил по нему ладонью и бросал вызывающие взгляды в камеру. Мне нельзя было поднимать голову, я не мог посмотреть на его лицо – да я и не хотел – но я отчетливо слышал, как он начал дышать тяжелее. Ну же, сука, начни молить меня остановиться! Иначе я доведу тебя до оргазма, и ты обкончаешь эти пиздец дорогие брючки. Он крепче сжал мои плечи. Он гладил их и бесстыдно запускал пальцы под ворот моей рубашки. В отместку я прикусил его член – отличный должен был получиться кадр, я реально вошел в роль. Он пульсировал. Бля, этому парню оставались секунды до оргазма – я начал шлепать его по заднице. Я так сильно увлекся, что не заметил, как мне самому стало не хватать воздуха. Хотелось мять этого парня, сжимать его с такой силой, чтобы он в голос стонал, умолял меня, извивался…
- Отлично, вы молодцы, - сказал фотограф, - давайте-ка пока устроим перерыв. Я посмотрю, что у нас получилось, - с этими словами он отвернулся и подал знак рукой – погасли прожектора.
… А этот парень все стоял, прижавшись ко мне так сильно, как только позволяло мое сидячее положение. Он уперся лбом мне в затылок, обвивал руками мою шею и громко вдыхал воздух. Бедный, мне было его на самом деле жаль, я-то знаю, что такое неудовлетворенное желание. Поэтому, и только лишь поэтому, я отодвинул его, поднялся и предложил куда-нибудь выйти. Он лишь секунду помедлил, а потом развернулся и быстрыми шагами, насколько это было возможно, конечно, с его стояком, отправился в ближайшее место, где он мог спрятаться от посторонних глаз. Мы зашли в туалет. Я повернул замок. Он со скоростью спецназа расстегнул ремень и спустил штаны, освобождая свой ноющий от возбуждения член. Не сказать, что я когда-нибудь делал это прежде, разве что самому себе, так что представления о том, как избавить парня от страданий, у меня все-таки были. Я толкнул его к стене, оперся рукой о стену на уровне его шеи, а другой дотронулся до его головки, обвел её несколько раз большим пальцем и сжал член в кулак. Парень подавился воздухом, весь затрясся и зажмурил глаза так сильно, что я испытал одновременно сочувствие, за то что он обязан был так унижаться передо мной, и зависть, потому что он реально ловил невъебенный кайф. А уж когда я начал двигать рукой вниз, до самого его основания, потом снова вверх, сжимая его так сильно, что я чувствовал вибрацию набухших вен, он застонал в голос, несколько раз вбился членом мне в руку, а потом импульсивно кончил, забрызгав своей спермой весь пол.
Переводя дыхание, он, лишенный сил, сполз вниз по стене, и улыбался, сука, так, что мне хотелось вмазать ему, чтобы он перестал лыбиться, но я сдержался. Через пару секунд он открыл глаза и поднял на меня голову. Уж не знаю, что может быть унизительнее, чем взрослому мужику сидеть вот так, на полу, без штанов, перед другим мужиком и счастливо улыбаться.
Я все ждал, когда же он мне хоть что-нибудь скажет. Ну, типа, прости, или спасибо, но он продолжал смотреть на меня своими помутненными глазами.

[Clarence Le Grand]

Когда наконец я оказываюсь сверху, упираюсь руками в пол у плеч, жажду насадится на только что с усердием вылизанный член, меня останавливают. С силой сжимают волосы на затылке, держат.
– Тшшшш…
Остаётся только жалобно скулить, потому что невозможно уже, нереально. А потом я понимаю, зачем… Их будет двое. Шалые глаза смотрят на меня снизу, горячие губы касаются шеи, тихий смех слышится над головой. Одни крепкие руки сжимают мои бёдра, удерживая, другие – властно, но мягко надавливают на плечи, насаживая на два члена разом. Это больно. И хорошо. Невыносимо хорошо. Прекрасно. Охуенно! Именно, да. Охуенно. Вдвойне.
– Дыши, – шёпот у губ.
И я дышу в эти приоткрытые губы, изогнутые в блядской ухмылке, и смотрю в насмешливые глаза. И чувствую… Они во мне. Они двигаются медленно, синхронно, правильно.
– Глубже…дыши, – снова усмешка.
И я её сцеловываю с хриплым стоном. Мне отвечают жадно, дико, с рыком поднимаются, снова хватают за волосы. И теперь в мои губы упирается член. Я бы хотел его потрогать, но не могу, могу только вцепиться в бёдра, услышать довольное шипение над головой и взять в рот.
Два члена в заднице, один во рту. Идеальное заполнение. Восхитительное. Так, как надо.
И я потерян между ними троими, как в грёбаном бермудском треугольнике.
Но надолго меня не хватает. Не хватает воздуха, и я со всхлипом отрываюсь от столь восхитительного хуя. Меня по-прежнему крепко держат за бёдра и плечи, темп ускоряется, мне хочется всё больше. Глубже.
Выдох, выдох, выдох… На каждый толчок. Им там уже свободнее, легче.

Ну люблю я этот кусочек, вот убейте, люблю)))

[Motik71]

Clarence Le Grand, ужос)))))))

[smokie_eyes]

Эй, чего в одно лицо-то перечитывать?! Делись с ближними, так сказать)) Мне скучно на работе *ржет*

[Motik71]

Clarence Le Grand, ой,я некоторые не читала) спасибо!

[Clarence Le Grand]

Motik71, где ужос?)

ой,я некоторые не читала)

Всегда рад) Если что свисти, что кидал, у меня файлами есть)

smokie_eyes, я уже на тренировку опаздываю)) так что пока всё)

[Motik71]

Clarence Le Grand, последний ,который тебе нравится)) беги

[Clarence Le Grand]

Motik71, а почему ужос-то?))