Как же я их люблю все же)))

хотя отошла уже слегка, но вот так внезапно увижу и опять сижу умиляюсь) а клип действительно потрясный умеют же люди)

10.05.2014 в 06:01

Пишет  DarkVill:

Клип "Романс" с Баек. Он прекрасен.

---

Ночная история

 thewhiteowl принесла мне вот это совершеннейшее чудо))

и решено было в пару ему додать большого кого-нить))) но чет, хорошая моя, боюсь, что я не совсем справилась с задачей) исходник слишком обрезанный, поэтому я додала вот такого бога прости меня))) не уверена, что там может быть место, раз ноги малого на стене, но иначе никак)) одним словом, что вышло, то вышло)) и я буду очень ждать твоего "вдруга")))

@темы: Ночная история

---

Ночная история

сегодня мы будем с вами ревновать))) ужасное чувство, ага)) но иногда от него никудой) хотя тут, мне кажется, эта ревность сыграла хорошую роль) итак, у нас есть два простых парня, которые делают ремонт в офисе каком-нить) или даже не ремнот, а офис еще не рабочий) ну, и по традиции, один, который с монтировкой пусть все никак не решается признаться рыжему да кучерявому))) и вот в какой-то вечер приехал туда главный самый, который тоже давно глаз положил на сокровище такое золотое))) и времени даром не терял, стал подкатывать) ну и тут уж взыграла кровь молодецкая, не выдержал наш бравый строитель такого вопиющего, я бы сказала, нахальства прокашлялся многозначительно и поиграл монтировкой-то тоже не менее многозначительно))) он ваще такой молчун пусть будет))) зато по глазам сразу понятно все стало, причем обоим))) и, опять же, традиционно, пусть рыжий потом скажет что-то типа - ну какой же ты дятел у меня, чего ждал так долго то?))

миру мир!)))

@темы: Ночная история

---

Шо деется!)))

увидела у Лорда, сижу и думаю теперь, что тут за ситуация могла бы быть?))) есть у вас идеи?))

АПД. зарисовка от  toxicant афигенно))))



На всю квартиру орут Megadeth.
По паркетному полу стелятся нотные листы и, поддеваемые ветром из раскрытой балконной двери, уносятся дальше.
Дверной косяк, тумбочка, пол в некоторых местах испещрены царапинами и зазубринами, тут и там валяются куски пластика, рычаг и регуляторы.
Все, что осталось от гитары, лежит посреди комнаты изломанным трупом с торчащими в разные стороны струнами-мышцами.
На грифе виднеются кровавые отпечатки ладоней.
Капли крови ведут к Джайлсу.
Он курит сигареты одну за одной, стряхивает пепел прямо на пол и тушит окурки о подлокотник дивана.
У Джайлса разбит нос и до крови стерты подушечки пальцев.
Он выдыхает дым в потолок, смотрит в стену.
Со стены на него смотрят и целятся из револьверов восемь Элвисов авторства Уорхолла.
Джайлс почти спокоен.
Может, в этом заслуга Элвисов? В их непоколебимых стойках и уверенности во взглядах?
Megadeth затыкаются со «вжиканьем» иглы по пластинке.
В тишине становится слышно, как на улице плачет ребенок.
И как на Джайлса орет Кенни.
- Какого, блядь, хуя, Джайлс? Ты обдолбался?
У Кенни охреневший взгляд и пальто почти за полсотни тысяч баксов.
Джайлс стирает скользнувшую из носа очередную каплю крови, достает из пачки очередную сигарету и в очередной раз щелкает зажигалкой, продолжая любоваться Элвисами.
Ему хорошо в его похуизме и штанах за тридцать пятьдесят.
Кенни нарушает идиллию, выдергивая сигарету изо рта и сминая ее в кулаке.
- Кто тебя так?
Хуже орущего Кенни только заботливый Кенни.
Джайлс морщится и тут же жалеет об этом - от разбитого носа волна боли иглами проходится по лбу и скулам, охватывая в итоге всю черепушку.
- Я сам.
Голос у Джайлса хриплый, ленивый. До этого Джайлс орал во всю мощь своих легких, разбивая и уничтожая все, что видит. Примерно с неделю.
- Ты сам?
Кенни моргает, позабыв о том, что его ошарашило изначально.
- Да, я сам.
Кенни такой ответ удовлетворяет.
Он оглядывает все вокруг, в том числе и диван с прожженной от окурков кожаной обивкой.
- Блядь, Джайлс...
Джайлс достает сигарету, подмигивает Элвисам и поднимается. Он едва не падает, успев схватиться за плечо Кенни и пачкая его пальто своей кровью.
- Упс.
Кенни молча терпит, помогает Джайлсу удержать равновесие, а потом оглядывает ущерб уже на себе.
Джайлсу, в общем-то, никогда не нравилось это пальто.
- Я вызову клининговую компанию, пусть здесь приберутся, а то это пиздец полнейший.
Джайлс делает жест рукой, мол, валяй, и идет на кухню, собираясь найти пару бутылок пива. Спрашивает оттуда:
- Будешь?
Кенни понимает его сразу, не надо даже уточнять, что именно ему предлагают.
- Буду.
Джайлс улыбается и закуривает.
Кенни говорит по телефону – больше минуты. Рекорд.
- Уборщики приедут через час. Что произошло?
Джайлс протягивает ему запотевшую бутылку «Bud».
- Ничего.
- Джайлс...
Кенни откупоривает бутылку, пьет, словно не пил до этого три дня.
Они усаживаются за стол друг напротив друга.
На них смотрят знаменитые металлюги с плакатов на стенах и восемь Элвисов с полотна Уорхолла.
Джайлс смотрит на Кенни.
А Кенни смотрит куда угодно, но только не на Джайлса.
У Джайлса внутри все скручивает.
Снова.
- Это все из-за...?
Джайлс не дает ему договорить:
- Посмотрел клип очередной группы-однодневки, чуть не уснул. Что-то там про распятье в кишках. Это ими занимается Луис?
Луис – менеджер подобных групп. Если невнятные мальчишки не могут даже соло на гитаре выжать, а слова в песне рифмуются по принципу «святая кровь – Сатану славь», то это определенно творение Луиса. Это его хлеб, соль и немножко кокаина.
- Возможно. Я не в курсе, чем занимается Луис.
Джайлс хмыкает, пьет и хочет, чтобы Кенни свалил из его дома.
Но еще он хочет, чтобы Кенни остался.
- Тебе надо с носом что-то сделать.
Кенни неловко показывает на свою переносицу.
- А что с ним?
Джайлс смотрит серьезно, но все равно в итоге улыбается. Чем добивается улыбки в ответ.
В животе скручивается узел.
Джайлс говорит необдуманно. Он не может держать это в себе.
- Ты свалил.
- Что?
Поспешно.
Кенни тут же краснеет.
Парню уже тридцать, а он краснеет как первоклашка.
Джайлсу это нравится до дрожи в пальцах.
- Свалил. Помнишь?
Кенни краснеет еще больше. Не смотрит в глаза.
Джайлс держится из последних сил.
- Зачем ты пришел?
- Мне нельзя к тебе приходить?
«К тебе».
Еще чуть-чуть, и у Джайлса будет стояк.
- Можно. Только ты пропал на месяц. Ровно после того, как мы хорошенько поеблись прямо вот на том диване.
Джайлс показывает рукой с зажатой между пальцами сигаретой на кожаный диван с кучей обожженных по краям дырок от окурков на подлокотнике, но взгляда с Кенни не сводит.
- Блядь, Джайлс.
- Повторяешься, Кенни.
- Пошел ты, понял? Ты нажрался. Я нажрался. Все, что тут было, невнятная херня от долбоебства. Это не повод меня судить.
- Ты свалил. Скрылся. Струсил, ебаный ты мудак.
Кенни наконец-то смотрит – прямо в глаза. И глаза у него пиздец какие злые.
У Джайлса встает как по команде.
Встает и Кенни. Одергивает пальто и, сказав напоследок:
- Пошел ты нахуй.
Идет на выход.
Джайлс тушит бычок в пепельнице. Не оборачивается. Просто говорит – громко:
- Член Луиса, наверное, чертовски вкусный, а, Кенни?
Джайлс успевает сделать глоток пива, слыша быстрые приближающиеся шаги, отставляет бутылку в сторону, и тут же его башка встречается со столешницей со смачным стуком лба о натуральный дуб.
Джайлс даже не сразу чувствует боль – не верит до конца в то, что только что произошло.
А боль есть и она адская.
- Бля-я-я...
Джайлс сипло выдыхает, прижимая ладони к лицу, словно это поможет.
- Это тебе за то, что думаешь, будто я сосу хуи.
Джайлс ничего не может сделать с тем, что Кенни просто выдергивает стул у него из-под задницы. Приземляется на пол все еще стискивая ладонями пульсирующий от боли нос.
Руки снова в свежей крови.
- А это за то, что думаешь, будто я сосу хуй Луиса.
Через пелену боли Джайлс видит, как Кенни заносит ногу для удара, и едва успевает откатиться. Носок мартинса проскальзывает почти мимо.
Кенни цыкает.
- Юркий ты ублюдок.
Джайлс выставляет ладонь вперед.
- Я тебя понял. Ты не сосешь ничьи хуи.
У Кенни в глазах немного проясняется.
Джайлс наслаждается передышкой, глотая воздух вместе с кровью, сплевывает на пол и тихо рычит, стоит коснуться носа.
Кенни говорит спокойно и рассудительно.
- Тебе нужен врач.
Джайлс смотрит на него с пола, упершись спиной на гладкую дверцу посудомоечной машинки.
- Мне нужен ты.
- Не неси чушь.
- Это не чушь. Ты правда мне нужен.
- Тебе так только кажется.
- А тебе? Не кажется?
Кенни краснеет. И отводит взгляд. А потом протягивает руку и помогает Джайлсу подняться на ноги.
На ладони Кенни остаются красные разводы.
Джайлс сжимает за грудки его пальто и притягивает ближе.
Кенни немного выше.
Джайлсу это нравится.
И поцелуй – жаркий, глубокий, с привкусом крови, пива и сигарет – тоже нравится. Обоим.
- Только попробуй еще раз свалить.
- А не рановато для условий?
Джайлс усмехается, толкает Кенни к столу и нагибает.
Кенни шипит. Но прогибается.
Джайлс готов поспорить, что он еще и губу закусывает.
- Условие пока одно.
Кенни дышит так, что крышу сносит.
- Какое?
- Успеть до приезда уборщиков.
Кенни смеется и помогает стянуть с себя штаны.
Джайлс не уверен, что они уложатся в оставшиеся сколько-то там минут. Но ему на это плевать.
Главное, что его Кенни не такой уж и трусливый мудак.

Код для Обзоров

[L]Motik71[/L] <a href="http://zosiapupkina.diary.ru/p210066042.htm" target=_blank>рекомендует</a> Историю к истории

запись создана: 11.08.2016 в 15:46

@темы: История к истории

---

Ночная история

тока не бейте, но сегодня у нас будут дреееееееееевние придревние вампиры, которые притащились в один какой-нить очередной город, стоят думают кудой бы за свежей кровью податься, а она под носом жы прям))) молодой красивый комсомолец и, безусловно, спортсмен, у которого все тлен жизнь - боль, начальник урод накричал, сигареты кончились, зарплата через неделю, а кушать нечего)))) и не смотрите, что он в дорогом костюме мож, он отдал последнее на него, чтобы взяли его на эту работу, а тут вона как вышло))) и длинноволосый вампиреныш его тут же заприметил))) такшта, не долго нашему герою осталось страдашки страдать))) отакот))

песня чумовая просто)))

кровососная компашка для лучшего рассмотрения))

@темы: Ночная история

---

Ночная история

заболтались здорово, что даже о времени забыла))) так что, скорей, скорей, но сделала) печаальку чаво радуюсь, сама не знаю))) но тут по мотивам одного афигенного стихотворения, которое мне не давало покоя) поэтому, переделать не получится, простите) я не рискнула тревожить автора и спрашивать о разрешении, поэтому дам ссылку) оно гетное, да, но разве нас это может остановить) надеюсь, что никого этим не обижу)

прочитайте обязательно

ficbook.net/readfic/4642928

я думала только лица сделать, но потом все же решила показать такой момент... мысли после

@темы: Ночная история

---

Вапрооос)

среди вас, любимые мои пчелы, есть много авторов, но так же есть и беты) вот у меня вопрос назрел и к тем и к другим)) начну с бет)

вы делаете так, когда видите ошибки?)) любые пусть будут) построение предложения или же обоснуй заблудился, или есть еще море всего, что на ваш взгляд есть неверно?))

или автор всегда прав и вы вообще не спорите никогда и не предлагаете свои варианты?)) т.е. вот тебе текст, глянь там запятые?

готовы ли вы молча переписать половину текста, если, например, автор слегка звездит и просто отдает вам сырой совершенно текст и, мол, делай с ним, что хошь?)

вопрос авторам)

всегда ли вы соглашаетесь со своей бетой или будете биццавкрофь, что все должно быть только так и никак иначе?)

@темы: напоболтать

---

Ночные погуляшки)

а я сяду в кабриолет и уеду куда-нибудь (с) поехали со мной кататься по ночному Вильнюсу?)

может, не самые качественные фотки вышли, потому что я, конечно, взяла камеру, которая умерла после первого же кадра))) проверить заряжена ли она была, не судьба, ага))) но современные телефоны, к счастью, теперь творят чудеса))
люблю я все же свой город а ночью он вообще превращается в сказочный))) ну, или мне так кажется))) на улицах ни души, машин тоже почти нет, только такси летают) мы покатались по центру, а потом поехали в старый город) и эту улицу вы уже у меня видели, но днем))

отдыхают кафешки)

велики явно обсуждают жопки, которые возили на себе весь день))

сопрано набирается сил, чтобы утром опять запеть и угощать всех мороженым)

два влюбленных стула могут побыть рядом только в эти пару часов, скованные одной цепью

столы могут лечь на бок и тоже отдохнуть)

два моих мужчины могут спокойно гулять по одной из главных улиц города)

долгожданная ночная прохлада после дневного солнца))

бессмертные морожко и тортики из войлока заманивают доверчивых покупателей в свои сети))

если прислушаться, то цветы тоже могут рассказать нам мноого интересного о том, что на этой улице происходит днем)

чудесная парочка, которая застывает, когда рядом появляются люди))) а на самом деле, я уверена, они еще те шалуны

фонарь, как встречающий у дверей дворецкий, приглашает свернуть на другую таинственную улочку))

цветы, запасающиеся свежим воздухом, пока народ не начал дымить рядом)

еще влюбленные стулья, которые тянутся друг к другу, но бдительные стражи-столы, не разрешают им пообниматься))

если долго смотреть в бездну?)) я стояла и смотрела, но ни за что бы не пошла туда))

второй вариант, который моментально меняет атмосферу)

еще один таинственный фонарь))

спят усталые игрушки) чтобы утром прихорошиться и улыбками встречать покупателей))

вот такая была у нас прекрасная ночь)) до осени еще три недели, и как же не хочется, чтобы эти теплые ночи закончились

@темы: моё.фотографии.

---

Ночная история

 ФантомХ добро пожаловать) это не та пара, которая вам нравится, но тоже ничо такая вышла)) мы будем понарошку смотреть фильм про шпиёнов))) и я не изобрету велик, но такой пейринг, где один весь из себя такой правильный, следующий законам и уставам, или что у них там бывает))) одним словом, идеальный весь с головы до кончиков пальцев на ногах, получает в напарники вот такого распиздяя, мне очь нравится)) который, тем не менее, далеко не дурак, и все отлично знает и понимает и задания выполняет всегда отлично))) просто он вот такой))) такшта, бум перевоспитывать умника нашего и зануду))

пестня соответствующая)))



это их первая встреча))) у зануды в руках журнал "Работница и крестьянка"))) правда его не видно, но он есть))) шоб узнали друг друга)))

@темы: Ночная история

---

Ночная история

у Тани вчера уволокла и сразу спарила двоих)) наверное, это что-то из серии - ну какой же он клааассный, вот ща как возьму, да как подойду, да как признаюсь))) но, может, вы свое, как всегда, увидите что-то)) а вот песню нинаю какую)

всем чудесного понедельника

@темы: Ночная история

---

Солдат ребёнка не обидит

обалденный язык и чудесная история) пусть будет и у меня) автору мой поклон

06.08.2016 в 19:22

Пишет  fandom Russian original 2016:

fandom Russian original 2016. 2 lvl. МИДИ. Пост 1. «Солдат ребёнка не обидит»

Название: Солдат ребёнка не обидит
Автор: fandom Russian original 2016
Бета: анонимный доброжелатель
Размер: миди, 6465 слов
Пейринг/Персонажи: Варвара, Сашка, Баграт, Ваган, Васька, подполковник Казанцев, капитан Калинин и другие солдаты и офицеры Советской Армии
Категория: джен
Жанр: повседневность, юмор, броманс
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: в маленький гарнизонный Дом офицеров Советской Армии на окраине большого таёжного города устроилась на работу новая библиотекарша
Примечание: время действия — 1988-89 годы; написано для всех, кто помнит те заветные времена излёта СССР
Предупреждение: пионерский позитив и лёгкий стёб над вечным и великим
Для голосования: #. fandom Russian original 2016 — "Солдат ребёнка не обидит"

* * *

Шёл тысяча девятьсот восемьдесят восьмой год.

Михаил Горбачёв ещё был Генеральным секретарём ЦК КПСС, а не первым президентом СССР. Школьников по-прежнему скопом принимали в пионеры и в комсомол, но и то, и другое стало модным высмеивать в супер-популярном телевизионном КВН и ругать в не менее популярной программе «Взгляд». В толстых журналах печатался «Реквием» Ахматовой и «Интердевочка» Кунина. На киноэкранах бомбой взорвался фильм «Маленькая Вера», а в ларьках звукозаписи — альбомы «Группа крови» и «Князь тишины». До появления в киосках «Союзпечати» газеты «СПИД-инфо» и начала массового сексуального просвещения населения СССР оставался год. До вывода последних частей «ограниченного контингента» советских войск из Афганистана — чуть больше полугода, а до первой чеченской войны — почти шесть лет.

А в маленький гарнизонный Дом офицеров Советской Армии на окраине большого таёжного города устроилась на работу новая библиотекарша.

* * *

— Страшненькая она, — разочарованно протянул Ваган, моргая карими очами и рассеянно потирая затылок, словно пытаясь отыскать там артистическую копну чёрных кудрей, а не колючий ёжик едва отросших волос, к которому он не привык.

Ваган много к чему не мог привыкнуть, внезапно очутившись в приамурской тайге вместо родного Еревана.

— Некрасивых женщин не бывает, запомни, салабон, — авторитетно возразил Сашка.

Сашка был «дедушкой», аборигеном и Казановой местного разлива, грозой и отрадой всех окрестных представительниц слабого пола от семнадцати до семидесяти, очарованных его шальными зелёными глазами и улыбкой, лихой или томной в зависимости от ситуации.

— Бывает мало водки, — язвительно продолжил Баграт, второй «дедушка» Дома офицеров. «У-у, татарское иго, зубробизон», — уважительно именовал его Сашка. Баграт и вправду был смуглым, могучим — на голову выше остальных пацанов — и любил давить в кулаке грецкие орехи, которые присылала Вагану мама.

— Водка тут вообще ни при чём, — укоризненно поморщился Сашка. — Каждая баба — сокровище, нужно только уметь им распорядиться.

— И что, будешь распоряжаться? — вытаращил голубые наивные глаза рыжий Васька. Он прослужил тут уже год, из разряда «духов» с появлением Вагана перейдя в более почётную касту «щеглов». — Она же целка, сразу видно. И в очках.

Сашка отвесил ему необидный подзатыльник и вздохнул. Салаги совершенно распустились.

— В общем, эту поляну топчу я, а вы не лезьте, — сурово приказал он остальным «битлам», разгильдяям и охламонам, как их именовал начальник Дома офицеров, подполковник Казанцев.

«Битлы» сидели рядком на деревянной, ими же старательно выкрашенной сцене актового зала. У них только что закончилась репетиция. Через несколько дней им, то есть гарнизонному вокально-инструментальному ансамблю «Голубые погоны», предстояло выступление на концерте в честь Дня Воздушного Флота СССР.

Хотя им отчаянно хотелось петь: «Группа крови на рукаве» и «Казанова, Казанова, зови меня так» (они могли бы спеть это даже во сне), — но приходилось разучивать «Не зря в судьбе алеет знамя, не зря на нас надеется страна». Капитан Калинин, отвечавший за репертуар своего подневольного ВИА, не признавал «Кино» и «Нау» даже на репетициях. Так что в судьбе алело знамя, и точка.

Это было обидно, но против лома, как говорится, нет приёма. Поэтому «Голубые погоны» уныло готовились петь про знамя. Погоны у них в самом деле были голубыми, ибо их часть обслуживала аэродром при местном авиазаводе.

Ещё «битлы» являлись, соответственно, бесплатной рабсилой для всего Дома офицеров. Они подметали здесь двор, мыли полы, оформляли стенды с изображениями противогазов и ядерных грибов на горизонте. Малевали стенгазеты и плакаты для своей части. Высаживали цветочки на клумбах и чинили изгородь. Чистили деревянный курятник-сортир во дворе и шоферили на «газике», прилагавшемся к очагу культуры. Служили Родине, в общем.

Поскольку Сашка был местным уроженцем, ему повезло больше всех — хотя бы не пришлось акклиматизироваться. Остальные же «битлы» ехали сюда через всю страну: Васька — из-под Твери, Баграт — из Самарканда, а Ваган, представлявшийся учеником знаменитого фокусника Артура Акопяна — из армянской столицы. Свой первый фокус он, кстати, продемонстрировал всем сразу по прибытии, зимой, когда его отправили чистить пресловутый сортир. Он сперва долго стенал, что ему необходимо беречь руки, а потом примотал шланг к крану в умывальне и за двадцать минут превратил сортир и дорожку к нему в каток — морозы в те дни ломили под сорок. Скалывая лёд ломами, остальные «битлы» грозились Вагана побить, но простили ввиду его искреннего раскаяния.

«Битлы» даже ночевали здесь же, в каптёрке, а не в казарме, когда подполковник Казанцев закрывал на это глаза. В каптёрке было всего две лежанки, занимаемые Сашкой и Багратом по священному праву «дедов», а Ваган с Васькой безропотно спали на полу, бросив туда ветхий матрас. Всё лучше, чем в казарме, где их нещадно дрючили бы офицеры и «старики». Сашка с Багратом всё-таки были не такими уж заядлыми «дедами».

В Доме офицеров имелся и видеосалон, возможностями которого тоже вовсю пользовались «битлы». Конечно, подполковник Казанцев строго требовал, чтобы кассирша Наташа, по совместительству билетёрша, после сеансов запирала все кассеты под замок, но они же кругом продавались! Вполне можно было скинуться на «Глубокую глотку», «Эммануэль» или «Конана-варвара». И «битлы» скидывались. Они смотрели всё это добро по ночам в крохотном видеозале, старательно заметая за собой следы, поскольку за эдакое нарушение Устава подполковник Казанцев запросто сослал бы всех четверых в другую часть, километров за сто от Благословенного Дома офицеров, в глухую тайгу — кормить комаров и чистить гаубичные стволы.

Самый кайф у «битлов» начинался, когда после просмотра «Глубокой глотки» им удавалось протащить в каптёрку на тот же матрас какую-нибудь весёлую шалаву, чтобы поделить её по-братски, если она была не против. А шалавы обычно не противились, особенно когда Сашка напирал на них со всей сокрушительной мощью своего кобелиного обаяния, ухарски щуря зелёные глаза. Даже если бы Сашка не пел под гитару нежным лирическим тенором есенинские романсы, убийственная аура, распространяемая им, как радиоактивное заражение, действовала не только на окрестных шалав, но и на холёных офицерских жён.

Остальные «битлы» тоже были хоть куда: симпатичные, смешливые и ласковые, так что им ни разу не довелось платить шалавам — всё проистекало полюбовно. Тратиться им приходилось только на дефицитные резиновые изделия номер два, но у Сашки были связи и среди местных аптекарш, так что никто из парней ни разу ничего не подцепил.

Вот такая обстановка была в Доме офицеров, когда Варя Скворцова пришла туда библиотекаршей.

* * *

Прежняя завбиблиотекой Алла Владимировна уехала вслед за мужем-майором в другой гарнизон. Не то, что бы солдаты прямо рвались в библиотеку, но это было тихое цивильное место с мягкими стульями, полное умных книг и интересных журналов, самым захватывающим из которых был «Советский воин», на третьей странице обложки которого всегда красовалась «девушка месяца» в купальнике. Самые ушлые солдаты-читатели умудрялись ещё при Алле Владимировне отчекрыживать наиболее грудастых красавиц лезвием «Нева», чтобы утащить к себе в казарменную тумбочку и там намертво прилепить к обратной стороне дверцы.

Но храм мудрости и красоты был закрыт на замок и опечатан с самого начала года. Поэтому, когда Сашка увидел, что подполковник Казанцев выводит из своего кабинета молодую девчонку в очочках, с гладко зачёсанными в хвостик светлыми волосами, направляясь с ней к библиотеке, то сразу навострил уши и осторожно двинулся следом. Даже стенд с поломанными рейками под мышку прихватил для пущей конспирации.

Девчонка, кстати, была одета безобразно. Сашка даже не мог разобрать, какая у неё фигура под старомодными тряпками — тёмной юбкой и кофточкой, будто бы вытащенными с бабушкиных антресолей.

Подполковник отлепил от дверного косяка библиотеки пластилиновую красную блямбу печати, деловито побрякал связкой ключей и открыл замок.

— Вся документация в полном порядке, Алла Владимировна оставила её здесь же, в библиотеке, — разливался соловьём подполковник. — Инвентарные книги и всё прочее. Фонд не очень большой, но все необходимые журналы выписываются. «Советский воин», «Военная мысль», «Политическое образование», даже «Наш современник» и «Юность». Кстати, — он многозначительно воздел кверху палец, — необходимо периодически собирать военнослужащих в актовом зале для проведения культурно-воспитательных мероприятий. Бесед, например. О вреде неуставных отношений!

Девчушка поправила очки и серьёзно кивнула. Она казалась совсем маленькой рядом с монументальным Казанцевым.

— Я сейчас пришлю вам ребят-срочников, они вымоют здесь полы и окна, — бодро заверил тот.

— Что вы, я сама! — застенчиво пробормотала девчушка, и Казанцев нахмурился.

— Эти лодыри всё равно шатаются без дела, а у них тут, между прочим, служба, — он резво обернулся и, конечно, сразу углядел Сашку с реечным стендом под мышкой, пялившегося на них из-за угла коридора. — Вот, пожалуйста, экземпляр. Рядовой Богданов!

— Я! Здрав-жлаю-трищ-подполковник! — браво гаркнул Сашка, ставя чёртов стенд на пол. Потом он спохватился, выдернул из-под ремня заткнутую туда пилотку, проворно нахлобучил её на голову и сызнова лихо отдал честь.

— Деятель! — скорбно констатировал подполковник. — Если этих орлов делами не занимать, Варвара Андреевна, они распустятся вконец. Поэтому пусть отдраят вам библиотеку.

По Сашкиному мнению, подполковник с удовольствием ввёл бы для всего своего ансамбля порку шпицрутенами, как в царской армии, и был бы не так уж неправ. Но мнения своего он благоразумно не высказывал, стоял, вытянувшись по стойке «смирно» и преданно ел глазами начальство. А заодно и Варвару Андреевну, новенькую библиотекаршу лет двадцати, в очочках и со светлым хвостиком на затылке.

«Страшненькую», — как высказался потом на репетиции балбес Ваган. Но сперва они вчетвером старательно отдраили библиотеку и вылили грязную воду из вёдер в «очко» сортира. Сама Варвара Андреевна лишь мельком показалась в библиотеке, пока они там шуршали: тихонько поздоровалась, промямлила: «Не буду мешать» и растворилась в обшарпанных коридорах Дома офицеров. Где к ней немедля кинулись Марь Васильна, отвечавшая тут за разные рукодельные кружки, и кассирша Наташа — чтобы опекать, расспрашивать, а потом сплетничать.

Но когда «битлы», сняв гимнастёрки, сами принялись полоскаться возле двух умывальников в закутке у каптёрки, Варвара Андреевна как раз завернула туда же из своей чистенькой библиотеки. С большой банкой из-под дефицитных болгарских огурчиков в руках. Небось перетаскала обратно в библиотеку цветы, вынесенные после отъезда Аллы Владимировны в фойе, и решила полить, догадался Сашка.

— Что же не сказали, мы бы вам сами все эти горшки внесли, — весело укорил он библиотекаршу, пытливо изучая её реакцию на присутствие рядом четверых полуголых парней.

Однако его ждало некоторое потрясение. Варвара посмотрела на них сквозь очки безо всякого смущения, приветливо и с одобрением, словно… словно на те же цветы! — пришло Сашке в голову. И ответила серьёзно:

— Ну что вы, зачем! Вы и так всё за меня сделали. Спасибо вам большое.

«Вот так, значит», — удивлённо подумал Сашка. А потом содрал с шеи у Вагана вафельное полотенце, вытер мокрые руки, протянул Варваре ладонь и важно представился:

— Александр.

— Ваган, — радостно высунулся вперёд Ваган. — То есть рядовой Оганесян.

— Сержант Сейфуллин, — пробурчал Баграт, исподлобья глядя на библиотекаршу. — Баграт. А это Васька, — он хлопнул рыжего по плечу, так что тот чуть присел. — Салага рыжая, он же рядовой Иваненко.

— Очень, очень приятно, — горячо заверила Варвара, с готовностью протягивая тонкую руку всем по очереди. — Я Варя, называйте меня, пожалуйста, именно так и на «ты», а то как-то неудобно.

— На брудершафт-то мы не пили, — ввернул Сашка, включив свою самую невинную улыбочку.

— Что вы имеете в виду? — удивилась Варвара, озадаченно моргнув. — Я вообще не пью.

— Вы, наверное, только что школу закончили, да? — вылез рыжий.

— Ну что вы! То есть ты, — Варвара тихонько засмеялась. — Я уже даже институт заочно закончила, библиотечный, мне двадцать три года. Я просто долго работала в школе, тоже в библиотеке. Сразу после десятого класса туда пришла. Я люблю с детьми… но здесь освободилось место, а у моей мамы идея-фикс выдать меня замуж. Тут ведь офицеры, не то, что в школе, — она вздохнула и развела руками. — Я живу с дедушкой и с мамой. Ну вот, она меня пилила и пилила, пока я не перешла сюда. Но замуж я не собираюсь.

— Как, вообще? — промурлыкал Сашка. Господи, да она всё про себя сама выложила, как в детсадовской песочнице! Он рассмотрел её вблизи. Фигурка её, скрытая под мешковатыми шмотками, была ничего, по крайней мере, грудь и задница вполне себе имелись. И ноги длинные, Сашка понадеялся, что не кривые. Но косметики — ноль, ни капли, ни на губах, ни на ресницах. Носик остренький и длинноватый, а серые глаза зрительно уменьшались за толстыми стёклами очков в уродливой оправе. В общем, Варвара Андреевна была несимпатичной и совсем не умела скрывать недостатки своей внешности.

Не то чтобы Сашка стремился незамедлительно окучить новую библиотекаршу — он в своём Доме офицеров вообще не рыбачил, ибо хлопот потом не оберёшься — но охотничью стойку сделал автоматически.

— Нет, ну если влюблюсь, тогда, конечно, выйду, — объяснила Варвара всё так же серьёзно и закрутила кран, налив наконец воды в свою банку. — В общем, приходите читать, я уже разобрала все новые журналы за полгода.

Она улыбнулась и ушла, постукивая каблучками. «Битлы» озадаченно посмотрели ей вслед, потом друг на друга.

— Правда такая дурочка наивная или прикидывается? — требовательно спросил Сашку Баграт от общего имени.

— Я выясню, — уверенно пообещал Сашка.

* * *

Наступил День Воздушного Флота СССР, то есть праздник всего гарнизона вообще и Дома офицеров, в частности. «Битлы» летали по очагу культуры с раннего утра, надраивая полы, расставляя стулья в президиуме актового зала для почётных гостей и отлаживая звук на микрофоне. Ожидался большой торжественный концерт. Даже «гала», можно сказать, потому что Ваган должен был демонстрировать фокусы, супруга подполковника Казанцева, Роза Львовна, — играть на пианино бетховенскую пьесу «К Элизе», Баграт — показывать силовые упражнения с гирями, а пионеры из ближайшей школы — танцевать «Яблочко». В заключение весь состав «Голубых погон» собирался исполнить бессменное «Не зря в судьбе алеет знамя».

Но тут Сашка дал маху. Пацаны из самолётной обслуги потихоньку приволокли за кулисы разбавленный авиационный спирт. И он на правах «деда» несколько раз к нему приложился, пока Ваган плёл на сцене руками затейливые кружева, а Баграт подкидывал гири под дружные аплодисменты офицеров и их нарядных жён. В результате, когда пришло время петь про знамя, Сашке прихорошело настолько, что он даже микрофон оказался не в состоянии подключить. А ведь он был в ВИА солистом, по новомодному, хедлайнером, и запевал каждый куплет, после чего остальные бодро горланили припев.

Сунув Сашке микрофон, Баграт оглядел солиста с некоторой тревогой и прошептал:

— Ты с чего так назюзюкался-то?

— Так праздник же, — глупо улыбаясь, пожал плечами Сашка и с интересом воззрился в слабо освещённый зал, где, как ему показалось, промелькнула новая библиотекарша.

Баграт только головой покачал.

— Выступает вокально-инструментальный ансамбль «Голубые погоны»! Музыка Мовсесяна, слова Рождественского! «Мы — армия народа»! — хорошо поставленным звенящим голосом с лёгким армянским акцентом объявил Ваган и под общие аплодисменты встал на своё место — к ударной установке.

Сашка выпрямился, стараясь максимально сохранить равновесие, и залихватски пропел первый куплет:

— Стоим мы на посту повзводно и поротно, бессмертны, как огонь, спокойны, как гранит, мы — армия страны, мы — армия народа, великий подвиг наш история хранит!

Прозвучал проигрыш, и остальные «битлы» задорно грянули:

— Не зря в судьбе алеет знамя… — и далее по тексту Роберта Рождественского, который, хоть и был замечательным поэтом, но, по Сашкиному мнению, для этой песни явно не постарался. Тем не менее, подошло время для второго куплета. Сашка снова бойко ударил по струнам и, когда остальные замолкли, живо завёл:

— Стоим мы на посту повзводно и поротно, бессмертны, как огонь, спокойны, как гранит, мы — армия страны, мы — армия народа, великий подвиг наш история хранит!

Он заметил, как Баграт слева от него изумлённо разинул рот — не для того, чтобы петь, а просто разинул. Вдаваться в изменения его мимики Сашке было некогда — настала пора припева про алеющее знамя.

К сцене почему-то пробился капитан Калинин. Глаза его метали молнии, он беззвучно шевелил губами. Сашка опять же не понял, чего он там хотел, как не понял и того, почему Ваган таращится на него, выразительно дёргая чёрными бровями.

Но разбираться во всём этом снова оказалось некогда — подошло время для следующего куплета. Сашка в очередной раз бодро стиснул микрофон и загорланил:

— Стоим мы на посту повзводно и поротно, бессмертны, как огонь, спокойны, как гранит…

Он хорошо усвоил, что всего куплетов три, этот — как раз третий по счёту, так что его соло на этом и заканчивалось. Оставалось допеть припев, что он и сделал вместе со всеми. Гром аплодисментов, десять шагов к свободе, и Сашка с облегчением нырнул за кулисы, за пыльный бархатный занавес. Там, однако, крепкие лапы Баграта сгребли его за грудки. Сашка обалдело мотался в этих лапах туда-сюда, как тряпичная кукла, а над его головой гремел свирепый бас капитана Калинина:

— Ты что, издеваешься, что ли, Богданов?!

Сашка никак не мог взять в толк, почему это он издевается. Его даже замутило от немилосердной тряски, и тут рядом с ним прозвенел негодующий и чистый девичий голосок:

— Да вы что?! Разве он издевается? Он же просто забыл слова! Он волновался и забыл! Как Мишка в «Денискиных рассказах»! «Папа у Васи силён в математике», вы что, не читали, что ли?

Сашка повернул гудящую голову и встретился взглядом с серыми сочувственными глазами библиотекарши, сиявшими за стёклами очков. Её тонкие пальцы решительно потеребили Баграта за рукав, и тот послушно поставил Сашку на пол.

Папа у Васи?.. Вот чёрт, сообразил вдруг Сашка, да он ведь и правда спьяну спел трижды один и тот же, первый, куплет этой несчастной песни!

Он снова заглянул в широко раскрытые ясные глаза библиотекарши и окончательно офигел, поняв — она действительно так думала! Что он просто волновался!

— Папа у Васи, значит? — крякнул капитан Калинин, потирая щёку. — Ну-ну.

На следующий день Варвара обложилась журналами «Советский воин» и принялась готовить беседу о неуставных отношениях, вернее, об их недопустимости в крепкой армейской семье. Маявшийся головной болью Сашка и Васька болтались рядом, по мере сил её консультируя.

— Нет, — сказала Варвара, задумчиво грызя кончик шариковой ручки, — я что-то недопонимаю.

Губы у неё были красивые, хоть и не накрашенные. Пухлые такие.

— В войну ведь не было никакой дедовщины, что в Отечественную, что в афганскую, — серьёзно продолжала она. — Потому что один за всех и все за одного, сам погибай, а товарища выручай. Как же иначе?

Сашка закашлялся. Хотел ли он погибнуть за рыжего? Как-то раньше он об этом не задумывался.

— Знаешь… — пробормотал он неловко. — Давай не будем о войне.

«Афганка» ещё шла где-то там, очень далеко от их дальневосточного города, в который почти не приходили самолёты с «грузом двести». Сашка сам пел под гитару про Кандагар и про ребят, которых надо прикрыть с «вертушки» от душманских пуль. Он растерянно переглянулся с Васькой.

— Давай, — с готовностью согласилась Варя. Глаза у неё стали тревожными.

— Просто они же ничего не знают, эти салабоны… ну, новобранцы то есть, — попытался объяснить Сашка. — Если я их всему учу, пока они не наблатыкаются, то я же их и строю, это справедливо.

— Ты? — ахнула Варвара, и Сашка спохватился:

— Ну, это к примеру. Какое тут, в армейке, братство? Человек человеку — волк. Ни денег, ни жратвы, грузят всё время разной бедой… писем из дому тоже нет, девчонка бросила… Никакого просвета. А ты про братство.

Получилось с надрывом, он даже сам испугался, а Варварины глаза стали больше оправы её старомодных очков. Она пролепетала, глядя то на него, то на притихшего Ваську:

— Если вам нужны деньги, или вы есть хотите, ребята, вы скажите…

— Скажем, — мгновенно ляпнул балбес Васька. Ну как было не отвесить ему подзатыльник по рыжему стриженому затылку? Сашка чудом удержался.

— Не скажем, — угрюмо буркнул он. — Вот ещё!

— Тебя что, девчонка бросила? — горестным шёпотом спросила Варвара.

— Н-нет! — замотал головой Сашка. Девчонок он сам бросал направо и налево, даже не вспоминая, как их звали. — Говорю же — я для при-ме-ра!

— А-а, — немного успокоилась Варвара. — Ну ладно тогда.

* * *

Вскоре Варвара одалживала «битлам» то рубль, то трёшку — Сашка сумрачно настаивал на том. что она именно одалживает — таскала им из дому мамины пирожки с картошкой и капустой, а также дедушкины рубашки — точь-в-точь клетчатые ковбойки Шурика из «Операции Ы», — для того, чтобы парни могли выйти в город хотя бы на верхнюю половину в штатском, а не в застиранных гимнастёрках.

В этих ковбойках она и вывела «битлов» на нашумевший спектакль первого на Дальнем Востоке независимого экспериментального молодёжного театра. Театр назывался «Мы!» — именно так, с восклицательным знаком, — а нашумевшим спектаклем стала эпатажная трактовка пьесы Чехова «Вишнёвый сад».

— Я уже купила билеты, — объяснила Варвара, умоляюще уставившись на «битлов». — Это совсем недорого. Ребята, мы с вами, как культурные люди, просто обязаны посмотреть этот спектакль!

Культурные люди переглянулись с некоторой тоской во взорах, а Сашка промямлил:

— Ну-у… э-э-э… мы как бы в армии вообще-то… Ю ин зе арми нау. А это получается самоволка.

Песня «You’re in the army now» как раз гремела из раскрытых настежь окон и даже из динамиков в горпарке. Не давая забыть о тягомотном настоящем.

— На танцульки-то в парк по вечерам бегаешь… в кустах шуршать, и ничего, — поддел его Баграт.

— Ладно, — буркнул Сашка, незаметно ткнув ехидного татарина кулаком в твёрдый бок. — Будем культурно развиваться. Если тебе комсомолец имя — имя крепи делами своими.

Варвара приняла сарказм за чистую монету и радостно закивала.

Поздним воскресным вечером четверо «битлов» в дедушкиных обносках и Варвара стояли в полуподвальном театральном фойе, оформленном то ли под ночлежку, то ли под бомбоубежище, и с любопытством озирались по сторонам, ожидая богемных откровений. Чего-нибудь типа спектаклей Романа Виктюка, которого ругали в «Советской России», а в «Огоньке», наоборот, хвалили. У Виктюка, кажется, даже была обнажённая натура!

Но никакой обнажённой натуры они не дождались, а дождались появления подполковника Казанцева с супругой и в штатском. Начальник Дома офицеров тоже решил приобщиться к высокому искусству и богемным откровениям. Увидев своих орлов во главе с библиотекаршей, подполковник вскинул брови так высоко, что они почти достигли лысины.

Варвара немедленно выступила вперёд, заслоняя собою застывших статуями «битлов» и затараторила, как ни в чём не бывало:

— Добрый вечер. Вы тоже пришли на спектакль, Иван Алексеевич?

По Сашкиному мнению, было предельно ясно, что подполковник пришёл вовсе не за картошкой, но так же ясно было, что Варвара просто пытается вести светскую беседу.

— Хм, — отозвался подполковник, буравя орлов выразительным взором. — Да. Добрый вечер. Розочка, это Варвара Андреевна, наша завбиблиотекой. Культурно просвещает контингент.

Контингент тем временем, немного придя в себя, потихоньку ретировался к выходу из театра, приятно улыбаясь подполковничьей супруге. Варвара вовремя всех догнала и потянула за собой в зал под сардоническим прищуром Казанцева.

Богемные изыски театральной труппы миновали «битлов». Их не впечатлило даже привидение, вывалившееся непонятно зачем из «многоуважаемого шкафа», к которому по ходу пьесы обращался с монологом чеховский персонаж. Они едва досидели до антракта, и там уж Варвара не смогла их удержать, вылетев вместе с ними под начавшийся дождичек.

— Всё, — мрачно предрёк Сашка, пока они мчались к автобусной остановке. — Конец. «Губа»! Таёжка!

Таёжка была местным танковым полигоном и сущей каторгой по сравнению с родным Домом офицеров.

Но Варвара подкараулила подполковника на следующее утро прямо на подходе к очагу культуры и горячо зачастила, молитвенно сложив руки перед собой, как отрок Варфоломей на знаменитой картине Нестерова:

— Иван Алексеевич! Ребята не виноваты! Они не хотели! Это я их уговорила и сама купила им билеты! Ведь об этом спектакле все говорят! Надо же повышать культурный уровень гарнизона! Можно записать это как культмассовое мероприятие! Иван Алексеевич…

Подполковник посмотрел в круглые умоляющие глаза Варвары, потом — на «битлов», которые с самого рассвета усердно возили мётлами по лужам, расчищая от листвы дорожки, и махнул рукой.

Всё обошлось.

* * *

Под крылышком Варвары парни благоденствовали. Ни одна шалава так их не опекала — как мама. Ну или сестра. Соответственно, именно так они и начали к ней относиться — все, кроме Сашки, для которого, как в первобытные времена, каждая половозрелая особь противоположного пола, не связанная с ним узами кровного родства, являлась объектом охоты. Поэтому при виде Варвары у него тоже автоматически включалась программа тетеревиного токования, распускания хвоста и рассылания обволакивающих томных взоров. Беда была только в том, что Варвара — возможно, сослепу — этих масленых взглядов совершенно не замечала, а токования не слышала, ибо всегда находила тему для более интересного разговора — например, о вышедшей в журнале «Нева» повести самого Владимира Высоцкого.

Как-то вечером Баграт припёр Сашку к стене возле каптёрки и очень тихо, но выразительно произнёс:

— Ты, Казанова несчастный, завязывай на Варьку глаз ложить и с толку её сбивать!

Материализовавшиеся тут же, как по волшебству, Васька с Ваганом согласно закивали, словно китайские болванчики. Такой болванчик стоял у Сашкиной бабушки в серванте и кивал очень долго, если в него тыкали пальцем.

— Нет такого слова в русском языке «ложить»! — вяло огрызнулся Сашка. Без боя он сдаваться не привык. — Есть слово «класть». Чего вы на меня взъелись?

— Того, — сообщил Баграт, не выпуская Сашкиного плеча. Прищур у него был нехороший, будто у какого-то Челубея. — Ты же трахаешь всё, что движется, а что не движется — толкаешь и тоже… того. Так вот. Варьку не трожь. Я понятно объясняю?

— Да что ты пристал?! — взъярился Сашка, с трудом отпихнув этого мастодонта и раздражённо поправив выбившуюся из-под ремня гимнастёрку. — Вы что, не видите — она даже не понимает, что я пытаюсь её склеить!

Он впервые озвучил мысль, всё время царапавшую его, как заноза. С Варварой его волшебный кобелиный обаяж впервые дал осечку. Даже сталкиваясь с полуголым Сашкой где-нибудь возле умывальника, она доброжелательно взирала на него, словно детсадовка на товарища по подготовительной группе, только что слезшего с горшка.

— А мы о чём? — внушительно подтвердил Баграт. — Она не такая. Вот и не лезь!

— Солдат ребёнка не обидит, — пробурчал Сашка, косясь на пацанов с некоторой опаской: в таком запале от них можно было даже в морду получить. И Варвары не было рядом, чтобы его выручить. — Я ж как лучше для неё хочу, вы, олухи царя небесного. Чего она как в шестилетках застряла? Её мама сюда из школы специально переправила. Чтобы она тут начала… того… вести недетскую жизнь. Сама же Варька рассказывала, вы что, не помните?

— С тобой, что ли, вести? — снова нехорошо прищурился Баграт.

— Да хоть с кем! — вызверился Сашка. — Здоровый секс полезен для здоровья! Надо же ей с кем-то встречаться… отношаться…

Ваган сморщился так, словно кислую антоновку раскусил.

— Короче, — решительно заявил Сашка и ещё раз одёрнул гимнастёрку. — Я просто произведу эксперимент! Попробую её окучить прямо при вас!

— Э-э? — оторопел Баграт.

— Да! — с пафосным надрывом провозгласил Сашка. — При вас, придурки, понятно? Чтобы вы меня хрен знает в чём не подозревали! Ну, то есть, не совсем при вас, но вы будете типа за углом. Если её не пробьет, я умою руки, как Понтий Пилат, и отступлюсь. Честное пионерское, под салютом.

Про Понтия Пилата Сашка прочитал у Булгакова — Варвара сама отложила ему книжку.

— Больной, — после некоторого раздумья резюмировал Баграт, посмотрев в Сашкины вытаращенные от решимости глаза. — Ладно, гусар летучий, рискни. В первый и последний раз. А мы присмотрим.

И продемонстрировал Сашке свой смуглый кулак величиной с футбольный мяч, никак не меньше.

— Троглодит, — скорбно вздохнул Сашка и принялся напряжённо обдумывать детали операции, призванной пробудить Варвару, как спящую красавицу из сказки, к активной половой жизни.

Желательно, конечно же, с ним.

* * *

Операцию под кодовым названием «Спящая красавица» Сашка назначил на субботу, потому что по субботам в очаге культуры не толкались офицеры, а Варвара, наоборот, была на рабочем месте до самого вечера. Да и видеомагнитофон «Сони» по субботам всегда обретался в каптёрке на хранении. Зато по воскресеньям он нещадно эксплуатировался в видеозале, с утра демонстрируя мелюзге «Тома и Джерри», днём — «Коммандо» или «Рэмбо» — мелюзге постарше. А по вечерам наступало время эротики в виде «Эммануэли».

Поразмыслив, Сашка решил «Эммануэль» пока не использовать, а подобрать порнуху покруче, чтобы до неразбуженной Варвары сразу дошло, что к чему и почему. «Горячие пляжные девочки» для его просветительских целей вполне годились.

— Варь, а можно тебя попросить..? — начал он, подкравшись к Варваре примерно за час до закрытия библиотеки.

Та с готовностью кивнула, хотя понятия не имела, о чём он собирался просить. Сашка даже почувствовал некоторые угрызения совести, но уверил себя, что всё это он затевает исключительно для Варвариной пользы. Что это такое, в самом деле, девчонке двадцать три, а она всё как грудной младенец! В СССР секса нет, что и ляпнула какая-то дурища на телемосте Владимира Познера. Позорище просто, которого Сашка, как передовик сексуальной нивы, спокойно пережить не мог.

— Заштопай мне, пожалуйста, гимнастёрку, порвал, — вздохнул он.

— Так приноси, — удивилась Варвара.

— А после работы у нас в каптёрке можешь? Не торопишься? — скороговоркой осведомился Сашка и затаил дыхание.

— Конечно, могу, — пожала плечами Варвара. — Закрою библиотеку и заскочу. Ты там всё приготовь.

— Угу, — промычал Сашка и испарился. Он уже всё приготовил!

Ровно в шесть он шуганул от каптёрки за угол коридора отиравшихся там «битлов» во главе с настороженным Багратом, который так переживал за библиотекаршу, словно та была его родной сестрой. От его укоризненных взглядов Сашка почувствовал себя каким-то совратителем младенцев. Вот чёрт…

Наконец по скрипучим половицам бодро простучали Варькины каблучки, Сашка незаметно показал Баграту кулак и гостеприимно распахнул перед Варварой дверь каптёрки.

— Прошу!

И даже прищёлкнул стоптанными каблуками своих кирзачей, как кавалергард, хоть это и было нелепо, а Варвара, конечно, прыснула.

Койку, на которой ей предстояло сидеть, Сашка предусмотрительно застелил свежим одеялом, на тумбочку водрузил видак и телик, а окно задёрнул занавеской для создания интима. Любую другую девчонку все эти нововведения в каптёрке, как минимум, насторожили бы, но не Варвару. Она рассеянно огляделась, деловито устроилась на койке и спросила:

— Что зашить-то?

Своё обмундирование, грешным делом, Сашка специально порвал. Он мгновенно сунул Варваре в руки разодранную по шву многострадальную гимнастёрку, катушку с иголкой и сделал щенячьи глазки, как этот его взгляд называл бессердечный Баграт.

Дождавшись, когда Варвара склонит голову над шитьём, он потихоньку включил видак. А потом так же втихаря присел на край койки рядом с Варварой — колено к колену.

Раздолбанная койка скрипнула и прогнулась, Варвара озадаченно покосилась на Сашку. Пляжные девочки на экране закопошились в песке и призывно замурлыкали. Появился загорелый бугай в плавках и принялся сдирать с них бикини. Варвара мельком глянула на бугая, откусила нитку и снова опустила взгляд на шитьё.

«Привет вам всем в шляпу», — обиженно подумал Сашка. Обидно ему стало не только за себя, но и за старающегося бугая. Обслужить трёх девок разом Сашка сам бы нипочём не взялся.

Он кашлянул и поглядел на курносый Варькин профиль. Потом на её коленки, где раскинулась его заношенная гимнастёрка. Он приподнял своё тряпьё за краешек и нырнул под него рукой. Под него и под Варькину старомодную юбку. Коленки там оказались тёплыми и круглыми, Сашка затаил дыхание.

Варвара на миг оторвалась от своего занятия и удивлённо уставилась на него:

— Ты чего, Сань?

— Э-э… — промямлил Сашка. Под этим кротким и невинным взглядом тропининской кружевницы он даже перестал вслушиваться в стоны и вздохи, несущиеся от телевизора. Но руку не убрал. — Ты вообще понимаешь, что мы тут смотрим?

— Нет, я же шью, — серьёзно поведала Варвара и близоруко вперилась в экран. По её сосредоточенному лицу было заметно, что она старательно пытается разобраться в происходящем.

— Это порнуха, — проскрежетал Сашка. Варвара обратила внимание на экранное действо, но на его ладонь у себя под юбкой — ни капельки. — Мужик и три девчонки. На пляже. Поняла?

Варвара даже шею вытянула вперёд.

— О… — она округлила глаза. — А-а… Вот, значит, как это происходит! Я так и думала, что это несложно.

Сашка поперхнулся.

— Знаешь, я сама догадалась, как это должно быть, когда читала «Трёх мушкетёров», — живо похвасталась Варвара, поворачиваясь к нему. — Но тут-то, конечно, гораздо понятнее, потому что наглядно. Спасибо, что показал, — она пошевелила коленкой, и Сашка машинально отдёрнул руку. — Но мне кажется, что в данный момент им всем, — она указала подбородком на экран, — как-то не очень удобно. Он что, не может это с каждой по отдельности делать? Пусть остальные подождут, он же не убежит.

Сашка сам готов был убежать. Он даже вскочил. Не изучи он Варвару настолько хорошо, решил бы, что она издевается. Но она не издевалась, она в самом деле так думала!

У него вмиг упало всё, что начало подниматься.

Дверь каптёрки со скрипом приоткрылась, и в щель нетерпеливо просунулись три злорадно ухмыляющиеся рожи. Как же Сашка их ненавидел!

— Подслушивали, уроды? — устало прошипел он.

Баграт, широко улыбаясь, протянул руку и вывернул у телевизора звук. Четыре голых тела на экране продолжали кувыркаться в песке, но уже в немом режиме. Это было похоже на художественную гимнастику, промелькнуло в голове у Сашки. Варвара свет Андреевна кого угодно могла навести на столь невинные открытия. По крайней мере, раньше порнуха никогда не навевала Сашке таких ассоциаций.

— Ты уже зашила этому гусару всё, что надо? — жизнерадостно поинтересовался Баграт, обрушиваясь на соседнюю койку. Пошарил под нею и извлёк оттуда свой аккордеон. — А то я тебе могу сыграть.

— Ой, давай, — обрадовалась Варвара. — У тебя так здорово получается!

Сашка едва не заплакал от досады. Операция «Спящая красавица» с позорным треском провалилась.

— Народная татарская песня «Кубэлэк»! — торжественно объявил Баграт и сосредоточенно склонился над аккордеоном.

…Когда капитан Калинин, решивший всё-таки в субботу вечером навестить вверенный ему контингент, заглянул в каптёрку, то обнаружил там идиллическую картину. Варвара Андреевна прилежно штопала гимнастёрку рядового Богданова, сержант Сейфуллин упоенно наигрывал на аккордеоне национальные мелодии, рядовые Иваненко и Оганесян блаженно им внимали, притулившись за широкой спиной сержанта. А рядовой Богданов отрешённо пялился на экран подключённого к видеомагнитофону телевизора. На экране мельтешили какие-то тени, но при выключенном звуке сложно было разобраться, что там происходит. Капитан прищурился.

Баграт оборвал мелодию и вскочил, опустив аккордеон на койку. Экран телевизора вмиг погас — это постарался опомнившийся Сашка. Взлетели со своих мест и остальные орлы.

— Здравия желаю, товарищ капитан, — лихо выпалил Баграт. — Личный состав гарнизонного Дома офицеров Советской Армии занимается самоподготовкой! Докладывает сержант Сейфуллин!

— Добрый вечер, Игорь Владимирович, — приветливо поздоровалась Варвара, тоже поднявшись с койки. — Я вот… Саше помогла гимнастёрку зашить. То есть рядовому Богданову. У меня всё равно лучше получилось, чем у него. Вы его не ругайте, пожалуйста, я уже ухожу, мама просила талоны на масло и на сахар отоварить.

Она сунула гимнастёрку в руки окаменевшему Сашке, проворно взяла с кровати свою сумочку и попятилась к двери.

Капитан Калинин и орлы задумчиво проводили её глазами.

— Видеомагнитофон в кассу унесите, оглоеды, — устало велел Калинин.

Слово «оглоеды» не было уставным выражением, но суть отражало точно.

«Битлы» завалились спать в полном молчании, которое нарушил Баграт, обращаясь к Сашке:

— Ну что? Убедился?

Сашка ещё немного помолчал, тяжело вздохнул и отозвался:

— Убедился. Я не её принц. Пусть ждёт своего. Но… — он выдержал многозначительную паузу и закончил: — Хоть принцем я и не буду, но феей-крёстной — постараюсь.

— Это как понимать? — настороженно поинтересовался Баграт.

— Увидишь, — загадочно отозвался Сашка. — Увидишь и обалдеешь.

* * *

Сашка решил исполнять миссию крёстной феи, начиная со следующего рабочего дня Варвары Андреевны — со вторника. Он промаршировал по красной ковровой дорожке, расстеленной от дверей библиотеки до Варвариной кафедры, и сурово вопросил:

— Ты почему не красишься? Косметики нету или не умеешь?

Варвара смущённо посмотрела на него сквозь очки. Её бледные щёки слегка порозовели.

— Не умею, — честно призналась она. — Купить, наверно, можно, хотя я не знаю, где. В галантерее? У меня мама не красится.

Сашка уже понял, что все бытовые знания об окружающем мире Варвара получала от мамы.

— Никакой галантереи! — ужаснулся он. — Что ты там достанешь? Тушь производства фабрики «Красная заря»?

— А что, есть какая-то другая? — хлопнула ненакрашенными ресницами Варвара.

— Понятно, — резюмировал Сашка после паузы. — Косметика за мной.

В очередной раз возблагодарив свои связи в женском мире, он втихаря покинул Дом офицеров и вернулся с целым косметическим набором. Для того, чтобы его заполучить, ему пришлось поведать Свете из «Военторга» всё как есть про новую молодую библиотекаршу, которая не умеет краситься и понятия не имеет, где достать приличную косметику.

— Импортную, — подчеркнул Сашка. — Польскую хотя бы.

— Что, глаз на девку положил? — ревниво прищурилась Света.

— Ни в коем случае, — честно выдохнул Сашка. — Нетронутые цветуёчки не по моей части, ты же сама знаешь. Светуля.

Светуля с подозрением посмотрела в его правдивые очи, вздохнула: «Да уж знаю» и поманила в подсобку, откуда он вышел только через полчаса, ублаготворённый, ублаготворивший и нагруженный польской тушью, двумя видами теней, румянами и помадой. Всё это добро уместилось в аккуратной косметичке, которую расщедрившаяся Светуля выдала довеском.

— Это мне? Ты с ума сошёл… — пролепетала потрясённая до глубины души Варвара, когда Сашка позвал её в каптёрку и величественным жестом высыпал на койку содержимое косметички. — Сколько я тебе должна?

— Молчи, женщина, — отрезал Сашка голосом благородного грузинского разбойника Даты Туташхии. — Это я тебе задолжал, Мы все. И потом, я за это ни копейки не заплатил.

— А как же?.. — совсем растерялась Варвара.

— Да вот так, — вздохнул Сашка, разглядывая её намётанным взором. Чистый лист, право слово. Но это было даже хорошо. — Ты что, совсем никогда не красилась? — спросил он, хотя уже был уверен в ответе. — Ладно, смотри. Вот это маскара, тушь, то есть, для ресниц. Это тени. Тут по два цвета в каждой коробочке — голубой и серебристый, зелёный и золотистый. Зелёный кладёшь на верхнее веко, золотистый растушёвываешь под бровь. Это комплект. Так же и голубой с серебристым. Тебе и то, и то пойдёт, у тебя глаза серые. А румяна — вот сюда, на скулы, и растушуй кисточкой. Ты поняла? Ва-арь?

— Саня, но я ничего этого не умею… — в ужасе зашептала Варвара, уставившись на красивые коробочки, будто на гнездо смертельно ядовитых скорпионов. Она чуть не плакала. — Я только всё испорчу!

— Господи, чего ты там испортишь? Ну, сходи к бабам в бухгалтерию, они тебе покажут, как надо, — проворчал Сашка с досадой.

— Я не могу! — в панике воскликнула Варвара. — Они будут надо мной смеяться! И так уже смеются!

«Сучки», — подумал Сашка, вздохнул и скомандовал:

— Тогда бери зеркало. Угу, вот это, — зеркальце, всё в потёках мыльной пены, служило парням во время бритья. — Сейчас потренируешься. Тяжело в ученье — легко в бою, кто сказал?

— Суворов… — пробормотала Варвара, дрожащими пальцами беря коробочку с румянами. — Александр Васильевич.

Когда обновлённая библиотекарша снова робко села за свою кафедру, Сашка был так горд и доволен, словно в самом деле вывел Золушку на бал. Ваган показал ему большой палец, Васька уважительно развёл руками, а Баграт одобрительно похлопал Сашку по плечу своей увесистой дланью.

— Теперь очередь очков, — объявил Сашка не терпящим возражений тоном, подойдя к кафедре и пронизывающе уставившись в благодарные Варварины глаза. В городской «Оптике» у него тоже имелись связи. Всё-таки, как ни крути, секс был великой силой. Когда-нибудь Варваре предстояло это понять, подумал Сашка и деловито добавил: — Что у тебя с ногами?

— А что такое с моими ногами? — испугалась Варвара.

— Тоже не понял, — сурово встрял Баграт, а остальные посмотрели на Сашку с любопытством.

— Вот именно, что ничего, — отрубил тот. — А должно быть что-то. В смысле, ноги у тебя первый сорт, красивые. Самолично убедился.

Варвара разинула рот и залилась багрянцем, видимо, вспомнив сцену в каптёрке.

— Но их никому не видно, — безапелляционно заключил Сашка, не обращая внимания на изменения в Варькиной окраске. — А должно быть видно. Поэтому, Варвара Андреевна, берёте ножницы и того… — он подвигал растопыренными пальцами в воздухе, — режете все свои юбки так, чтобы они не прикрывали ваших красивых колен. Или мне принесите, я отрежу.

— Мама… — слабым голосом проблеяла Варвара, уставившись на Сашку с мольбой и благоговением.

— Мама поймёт, — торжественно заверил её Баграт, тоже покосившись на Сашку прямо-таки восхищённо, и тот приосанился.

В каптёрке Баграт с уважением сказал Сашке:

— Кино такое было… или спектакль. Я забыл. Как какой-то профессор нашёл цветочницу…

— «Пигмалион», — радостно отрапортовал начитанный Ваган. — Профессор Хиггинс и Элиза! Он на пари представил её герцогиней!

— И женился? — заинтересовался Васька.

— Вроде нет, — озадачился Ваган. — А настоящий древнегреческий скульптор… ну, про которого миф, Пигмалион-то, этот женился!

Все внимательно посмотрели на Сашку, и он даже вспотел.

— Я жениться не собираюсь, — со всей решительностью отрезал он. — Ещё погулять охота. И вообще… Скоро дембель.

* * *

Варвара Андреевна покинула Дом офицеров даже раньше дембельнувшихся по весне Сашки и Баграта. Сперва на Новый год она в обновлённом виде и прикиде съездила в отпуск на другой конец страны, а вернулась, как говорили в старину, помолвленной. Сашка только крякнул и почесал в затылке, глядя на фотографию жениха Михаила, которую Варвара всем счастливо демонстрировала. Черноволосый крепкий парень на фотографии тоже счастливо и гордо улыбался. Ещё бы!

— Ужгород — это где? — спросил он, стараясь, чтобы его голос не звучал слишком уж уныло. — На границе с Польшей, что ли? Далековато…

В его голосе всё-таки просквозила вселенская тоска, и Баграт утешительно похлопал его по плечу.

— Страна-то большая, — рассудительно сказал он. — Будем встречаться где-нибудь посередине. У меня в Самарканде, например. Там у нас во-от такие дыни! Не горюй, Сань. Встретимся, куда мы денемся!

— Обязательно встретимся, Портос, — через силу усмехнулся Сашка.

* * *

Шёл тысяча девятьсот восемьдесят девятый год. До августовского путча и распада Советского Союза оставалось около двух лет.

Пала Берлинская стена и режим Чаушеску в Румынии. Литва и Латвия приняли декларации о государственном суверенитете. В Москве состоялись первые валютные торги. По телевизору шли прямые трансляции со скандальных заседаний первого съезда народных депутатов СССР и «Рабыня Изаура». Следователи Тельман Гдлян и Николай Иванов обвинили верхушку ЦК КПСС в карьеризме и коррупции, став всенародными героями. По стране прокатилась волна шахтёрских забастовок. Бывшие политзаключённые, диссиденты и жертвы сталинских репрессий учредили общество «Мемориал». Грянули волнения в Тбилиси. Закончился вывод советских войск из Афганистана.

Никто и понятия не имел о существовании сотовой связи, Интернета и социальных сетей.

А через двадцать пять лет Варвара, Баграт, Сашка, Ваган и Васька встретились на «Одноклассниках.Ру».

Кино — Группа крови

Открыть все MORE || Часть 2 || Часть 3 || Часть 4

Скачать doc || Скачать rtf || Скачать pdf || Скачать epub || Скачать fb2

---

Гела Гуралиа

и сам красивый и голос охренительный)

---

Мона поворчу чутка?)))

споткнулась ща о фразу - у него были огромные глаза, бла-бла-бла, с ресницами до неба, как у девчонки)) не так, конечно, но вы понимаете о чем я) и задумалась) а ведь такие глаза чаще именно у мужчины бывают) а вот у девушек я как раз таких ресниц не видела никогда) натуральных, в смысле))

глазастые красавы, в которых, имхооо, нет ничего женского))

---

Ночная история

у Насти увидела песню и не смогла пройти мимо) она действительно прекрасна но слова там такие, что картинка вышла не самая радостная) но, что есть, то есть) давно печалек не было))

@темы: Ночная история

---

Свет мой, зеркальце, скажи)))

а я иду такая все в Дольче Габбана тока глаза вышли почему-то сине-серые)))

красавицы мои дорогие, а вы пользуетесь этим китайскими масками?) если да, то какими?) мне очь нравится Золотая плацента) или делаете какие-то свои? или не делаете ваще?))

@темы: напоболтать

---

Ночная история

 zara zorina добро пожаловать)) вам вышла необычная для моего днева история, что не делает ее хуже остальных)) сегодня у нас не слэш, а фем)) просто я увидела девочку одну, а перед этим у Енотика был клип, который напомнил другую потрясную, и сложилась фантастическая история с ними))



жила в каком-то ледяном дворце вот такая причипесса))

и как-то раз в этот замок попала девочка-пиздец

которая забрала это белоснежное чудушко и объяснила, в чем сила))) такшта, очень скоро мир узнал о новых Бони и Клайде

@темы: Ночная история

---

Это ооочень здорово))

05.08.2016 в 00:00

Пишет  fandom All Krapivin 2016:

fandom All Krapivin 2016: миди G - PG-13

Название: Закрой глаза
Автор: fandom All Krapivin 2016
Бета: fandom All Krapivin 2016
Размер: миди, 4323 слова
Канон: «Паруса "Эспады"». «Бронзовый мальчик». Постканон.
Пейринг: Санька/Кинтель
Категория: слэш
Жанр: драма
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Мало ли на белом свете мальчишек, которые смотрят с восхищением на своего старшего друга?
Примечание: Все персонажи, вовлеченные в действия сексуального характера, являются совершеннолетними
Для голосования: #. fandom All Krapivin 2016 - "Закрой глаза"

Сейчас Саня Денисов думает, что так было всегда. С той секунды, когда в его жизни появился Кинтель. Прямо с первой встречи. Хотя это, конечно, неправда.

Вообще, если разобраться, всё как-то постепенно получалось. Складывалось, вот. Как домик из игрушечных кубиков. Один, другой, третий и готово. Ничего не исправить.

Первый «кубик» — знакомство на теплоходе. Чудо, что они вообще встретились. Вероятность была невелика. Всякие обстоятельства между собой так стеклись, чтобы два пацана, живущие в разных концах далёкого уральского города, вдруг увиделись в совсем другой части страны. Да ещё во время путешествия, напоминавшего приключение. Такое могло произойти в интересной книжке. Например, про поиск клада. Это — первый «кубик».

А второй — смотр самодеятельности в «салоне» теплохода. Когда Саня пел свою песню про трубача. Не совсем свою, придумал-то её Кузнечик! Но Кузнечика больше нет, и поэтому песня принадлежит всему отряду. А значит, и Сане тоже. В общем, он пел, чётко зная, что его слушает Кинтель (который не был тогда Кинтелем, и даже не был Даней, а просто «мальчиком вон из той каюты»). И поэтому песня — как ниточка. От одного к другому.

Потом, третьим, был «конкурс капитанов». И то, как они потом стояли на палубе у капитанской рубки, совсем вдвоём. Они с Кинтелем смотрели на волны Ладоги, говорили вроде бы ни о чем, но на самом дело об очень важном. А потом вдруг мама пришла, загнала Саню, как маленького, в каюту, перебила, помешала...

А тот разговор... Саня его потом как будто бы все время вёл, почти каждую ночь, перед тем, как заснуть. И верил, что однажды случится чудо, и во сне к нему опять вернётся этот мальчик. Его мальчик, Санин! Видно же, что совсем-совсем его человек!

Хотя что Саня о Кинтеле тогда знал? Неполное имя (даже неизвестно, он Данила или Даниил?), город, из которого он родом (без адреса!). Ну, ещё, что Даня хорошо разбирается в корабельной науке и почему-то терпеть не может шоколад. Последнее было, кстати, ужасно мужественно. Саня потом попробовал внушить себе, что тоже не любит сладкое. И не внушил. А зря. Потому что вскоре привычный «продуктовый дефицит» перерос в сплошной «продовольственный кризис». И про шоколадные конфеты даже думать было неловко.

В общем, разговор на палубе — это четыре.

Дальняя крепость — пять.

Сны. А в них всякие разговоры, которых не было. Лучше их все-таки не считать, они же были не про настоящего Даню, а про выдуманного перед сном. Или нет? Ведь на самом деле Кинтель оказался таким же!

Зато потом — та история, с четвёркой пацанов с Достоевской улицы. С теми, кто прижал Саню к забору, наивно думая, что он типичный представитель «дворянского гнезда», профессорский сынок. Нет, Саня бы, наверное, и сам с ними справился бы... Но тут — прямо как в сказке! — вдруг появился Кинтель. И враги отступили. И это было совершеннейшим чудом. Не то, что Саньку оставили в покое, а что Даня нашёлся.

Так просто и сказочно. Как во сне.

Ну вот, наверное, тогда это и началось, да? По крайней мере именно тогда Даня Рафалов по прозвищу Кинтель возник в Санькиной жизни. Окончательно и бесповоротно. И навсегда! Как смысл жизни. Как...

Саня даже во сне про это помнил. И иногда — тоже во сне, наверное — думал, изо всех сил: «Господи, ну какое же счастье, что он есть на свете! Спасибо! За него!». Он — это Даня. Данечка. Хотя назвать так вслух хмурого, ехидного и очень смелого Кинтеля было невозможно. Хотя он бы не обиделся. Просто глянул бы на Саньку как на малыша. Сказал бы неловко: «Эх ты, мамин-папин Салазкин». Поэтому всякие мысленные нежности приходилось скрывать.

Сейчас даже вспомнить странно — такая детская ерунда, невинная совсем. Такое и прятать-то было незачем. Мало ли на белом свете мальчишек, которые смотрят с восторгом на своего старшего друга?

Так всегда было — с тех пор, как на нашей планете появились первые мальчишки. Саня Денисов это точно знает. Санькин отец — историк, его можно спрашивать про любой период человеческого бытия. И Санька спрашивал. И получал упоминания о разных исторических примерах. Дескать, для подрастающего мальчика уважение и некоторое преклонение перед старшим товарищем — вполне нормально.

Но если бы только одно «уважение»! Санька бы, наверное, что угодно отдал, чтобы сейчас было именно так. Чтобы не мучать ни себя, ни Кинтеля. Или не отдал бы? А наоборот, ни за что и ни на что не променял бы то, что сейчас с ним творится?! Но ладно, лучше уж думать про «кубики».

Потом была история с «Уставом» и Даниной классной руководительницей. Секрет старой фотокарточки. И всякие вечерние разговоры — по телефону и живьем. И ночная прогулка на улицу Павлика Морозова. И главная тайна Кинтеля — про незнакомую женщину, которая так похожа на его пропавшую без вести мать. А еще...

Кубики, кубики, кубики. Целая башенка. Настоящая крепость. Встречи, разговоры, тайна острова Шаман, первое весеннее плавание под парусом. Метель и найденный бронзовый мальчишка по имени Ник.

А потом — катастрофа.

Ещё одно сплетение случайностей, но совсем не волшебное. А если всё-таки сказочное — то это, наверное, была какая-то очень грустная и горькая сказка.

Саня не хочет сейчас ее вспоминать, эту историю с погибающим домом и умирающим Кинтелем, первым и последним трубачом «Эспады». Всю ту жуткую майскую неделю! Лучше бы её навсегда стереть из Санькиной памяти. До того момента, когда он притащил в больницу Надежду Яковлевну. Привёл её в реанимацию, не задумываясь, наврал врачам: «Это Данина мама». И Кинтель — ну вправду как в сказке, — сразу же начал выздоравливать. Хоть и не по сказочному, так, чтобы за три дня. Кинтель приходил в себя медленно, почти год. Но всё равно ведь стал почти таким, как раньше.

А Санька его тогда словно от смерти отбил. Будто расколдовал. Будто...

Но ведь и тогда никаких особенных, странных мыслей у Саньки в голове не было. Честное пионерское! (Хотя пионеров тогда в стране совсем уже запретили!) Было жгучее отчаяние, толкавшее довольно застенчивого Саньку на всякие решительные поступки. Потом — невозможная благодарность (Богу? Вселенной? Мировому разуму?) за то, что Кинтель жив. Даже снов ещё никаких не было. Кроме совсем уж кошмарных, в которых казалось, будто Кинтель тогда не выкарабкался. Но в этом-то тоже ничего такого... странного.

Был ещё бесконечный страх за Даню. Долгие хорошие разговоры, сперва больничные, потом просто вечерние, дома у Надежды Яковлевны, которую Даня начал называть «мама Надя».

Даже не так. «Мама», потом маленькая пауза. Будто Кинтель вслушивается в слово, которое сейчас сказал, и не может поверить что его произнёс. А уже потом «Надя». Если такое записывать, то, наверное, между этими словами стояло бы многоточие.

Но Саня не записывал. Стеснялся. Точнее, понимал, что Кинтель стесняется. Своей временной беспомощности, «размазанности». Шрамов на голове и шее. Того, что глаза теперь болят от яркого солнечного света. И что переломы срастаются медленно и не как надо. И что потом Дане еще долго придется ходить с тростью — черной, взрослой, с рукояткой в виде башки пиратского попугая. Её Корнеич из своих запасов выделил. И сам потом с Кинтелем про всякие медицинские проблемы говорил, рассказывал про реабилитацию. Помогал. Им обоим.

В общем, Корнеич-то ко всей этой «пост-травме» отнесся обстоятельно, но не трагически. Он подшучивал над Даниными проблемами с здоровьем так же, как над собственной инвалидностью. Хлестко, но не зло. И Кинтель научился подшучивать. А Саня так не мог.

Ну не получалось у Саньки. Пытался какую-то забавную ерунду произнести, а губы все равно дрожали. А если при этом глянуть на свое отражение в стекле или зеркале, то видно, что вместо глаз — одна «мокрая зелень». Как у плаксивой девчонки. Даже хуже.

Может, это тогда произошло? Когда жалость к Дане била через край и деться от неё было некуда? Так, что даже сам Даня не выдержал, сказал с терпеливым вздохом:

— Санки... Да не строй ты клоуна на поминках. Я ж вижу, как ты изводишься.

И он тогда не выдержал, ткнулся мокрым лицом в плечо Кинтеля. Заревел так, словно ему можно было выплакать норму слез за несколько месяцев подряд. Как талоны отоварить. Хорошо, что «мамы... Нади» дома не было. Потому что потом, все-таки, расплакался и Кинтель. Тоже за всё и сразу. И чуть ли не первый раз с неполных семи лет. Сам потом признался.

Может это, Санькино страшное, непроизносимое вслух, случилось именно тогда?

Но нет. Наверное, всё-таки нет.

Это нежность была. И облегчение. И запоздалый страх. От того, что было бы, потеряй Санька своего лучшего, самого главного на свете друга.

Вообще другие чувства. Схожие — но другие. Сколько Сане тогда было? Двенадцать? Тринадцать? Какая там любовь, в таком возрасте? Если только у девчонок — в глупых фильмах и книжках об этом самом. Например, Санькины старшие сестры (и вправду выскочившие замуж за своих Сергеев в один день), когда ходили влюбленные, вели себя как две курицы. Совсем непохоже. Это всё другое. Не так. Не тогда.

А у него были только нежность и желание драться за Кинтеля, защищать его изо всех сил. Не потому, что Кинтель сам не справится, а потому что просто не сочтет нужным о себе позаботиться. Ведь Кинтель (Санька точно знал!) однажды решил, что не имеет права на нежность и заботу. Из-за всяких своих обстоятельств.

Ну не дурак? Хотя, если бы у Сани была такая жизнь, взрослая и самостоятельная чуть ли не с пеленок, он бы, может, тоже был таким смелым и выносливым... Но у него-то все не так! Санька — другой. Больной, наверное. Потому что, ну это кем надо быть, чтобы влюбиться (Да! Влюбиться! Втрескаться! Втюриться!) в своего лучшего друга?! Свинство это. Причём безнадёжное.

Об этом никто знать не должен. Ни Кинтель, ни родители, ни Корнеич, ни отряд.

И лучше бы самому Сане о таком тоже не знать.

Но он знает. И не знает, когда именно узнал. И что с этим делать. И как скрыть все от Кинтеля? Как удержать эту тайну в себе?
Как же все сложно. Плохо и хорошо одновременно.

Санька шагает по прохладной, звонкой от летней зелени улице. Отпускает поводок, позволяя Ричарду двинуться к кустам, задрать лапу, обнюхать фонарь.

Ричард движется медленно. По собачьим меркам он давно пенсионер. Заслуженный! Настоящий герой. Это ведь Ричард спас Кинтеля на пожаре!

Ричард стал стариком. Санька — ну почти взрослым (шестнадцать на той неделе стукнуло). Но дело не в возрасте. А в том, что только взрослые люди влюбляются и понимают: их любовь не имеет права на существование. Вот эта — конкретно их собственная любовь. Так нельзя. Совсем нельзя. Никак. Никому, никогда, ни с кем...

До улицы Павлика Морозова ещё пара минут медленным шагом, а потом придётся на светофоре постоять. А потом Кинтель увидит Саню в окно, спустится. Не так медленно, как Ричард, но всё равно. Кинтель теперь двигается не спеша, не прыгая через три ступеньки, как раньше было. Может быть, Кинтель даже с тростью выйдет.

Вчера резко похолодало. Смена погоды, давления — это нормальным людям без разницы, а Даня все чувствует теперь. Посмеивается, что может работать отрядным барометром, а сам на базе перед каждым практическим занятием втайне от эспадовской малышни лопает таблетки от укачивания. Без них Кинтелю на воде теперь вообще не жизнь, под парусом не походишь нормально. И никто об этом не должен знать. Кроме Саньки и Корнеича.

А о том, что думает в такие секунды Санька, вообще никто.

Это тоже как кубик.

Сейчас Кинтель спустится и они пойдут гулять. Недалеко и ненадолго, а то мама Надя волноваться станет. Они уйдут в скверик, где до сих пор стоит постамент от памятника Павлику Морозову. Целых скамеек в парке не очень много и они почти все заняты пенсионерами. Но им и не надо.

В самом конце скверика, у покосившегося забора, есть старое бревно — от сказочной избушки, которая стояла когда-то на детской площадке. С одного бока бревно обуглилось. Здешнее пацанье палило костерок, пекло картошку. Раньше так же делал сам Кинтель и его давние приятели с Достоевской улицы.

Но обугленная поверхность — ерунда. Можно сесть с другого края, вдвоём, рядом.

Поверхность бревна в отметинах от окурков, в следах старых и свежих надписей. Одна их них почти у самой земли, вытоптанной, украшенной намертво вбитыми в неё крышками от пустых пивных бутылок.

Короткая надпись. Если не знать, где она, и не найдёшь совсем.

Короткие и неглубокие линии. Почти печатные буквы.

«Д.Р.».

Точки стерлись уже. Неважно.

«Даня Рафалов».

Устраиваясь на бревне, Саня всегда закрывает эту надпись курткой. Чтобы Кинтель не догадался.


— Ох, Санки... Чувствую, завалю я эту сессию ко всем чертям. С зимы два хвоста до сих пор болтаются.

— Всё получится, — не сразу и немного невпопад отвечает Саня.

Вот почему Кинтель хмурый такой. Сессия же! Это у Сани до выпускных год ещё, а сейчас так вообще последние школьные летние каникулы. А первокурсник Рафалов «грызёт гранит науки». С зубовным скрежетом. И ещё вон яблоко грызет. Большое, с юга, спелое и сочное. Наверное — мама Надя с собой дала. Даже два яблока, оказывается. Она сунула их в карман куртки. Второе для Саньки.

Странно как-то — сидеть под цветущей яблоней и при этом грызть яблоки. Ну а чего делать, если в сквере все места заняты? На их любимом бревне целовалась какая-то длинноволосая парочка в косухах. Не поймёшь, кто из них девица. Санька поморщился — так, словно увидел что-то неприличное. Кинтель просто скривился.

— Не будем мешать. Санки, давай дальше пройдёмся?

И они двинулись по улице Павлика Морозова. Мимо унылых пятиэтажек, в окнах которых, не смотря на ранний вечер, все равно горел свет. Мимо автобусных и трамвайных остановок, ларьков, из которых орала дурная попса. Кинтель морщился — от самих песенок и от громкости. И Санька каждый раз вскидывался, как Ричард, услышавший команду «ко мне».

Потом они свернули в незнакомый двор. С малышней на замызганной детской площадке, с вечными бабками на лавочках у подъезда. С неровной цепочкой старых яблонь за последней пятиэтажкой.

Когда-то эти яблони росли под окнами старого жилого дома. Но дом снесли (совсем как Кинтелев родной). И теперь только остатки каменного фундамента белели в густой июньской траве. Кинтель опустился на него. Чуть быстрее, чем надо...

Голова кружится? Бывшие переломы о себе напомнили? Опять на смену погоды?

Трость вздрогнула, соскользнула с каменной кладки на землю. И Саня отвернулся, чтобы не нагнуться первым, не подхватить эту трость — будто у него рефлекс сработал, как у собаки. Не встретить потом обиженный взгляд Кинтеля. «Пожалел инвалида, да?»

Вдали, за гаражами, сараями, железнодорожной насыпью, за строем молодых топольков, сквозь серые тучи пробивался неяркий жёлтый свет. Солнце неспешно кренилось в закат, выпускало острые лучи. Намекало, что завтра день будет хороший, по-настоящему летний. А там, может, к выходным погода совсем наладится и Корнеич даст добро для парусной практики...

— Даня, поедем в воскресенье на Орловское? Ну, если... — Санька запнулся, чтобы с языка не сорвалось «если ты себя будешь нормально чувствовать».

Нельзя так! Он же Кинтелю не мама Надя, не отец, не Толич! Зачем Дане лишний раз напоминать про болячки? Про свой страх за него. Вдруг догадается?

— ...Если погода нормальная будет, — заторопился Санька.

Кинтель молчал. Смотрел на окна чужой пятиэтажки — как в них белеют прямоугольники телевизионных экранов, как колышется на ветру вывешенное на балконах бельё. Обижался? Чуял в Санькином вопросе подвох? Или, может, взял вдруг и догадался про то, о чем никто не должен знать.

— Поедем?

— Что? Санки, прости, я это...

— На озеро. В воскресенье. Поедем?

— Нет, наверное, Сань. Ты один поезжай. У меня же сессия. В понедельник экзамен. Там учить — выше крыши. — И, как будто извиняясь, Кинтель добавил: — Яблоко хочешь?

Саня не хотел, но все равно взял. Просто потому, что яблоко перейдет из рук в руки. Потому что оно лежало у Дани в куртке, хоть и не долго. Он касался кожуры яблока своей ладонью. И если к кожуре прикоснуться — губами! — это будет как поцелуй.

— Санки, оно жёсткое? Хочешь, поменяемся?

— Нет!

Надо было согласиться. Даня своё надкусил. Будет как губами в губы. Нет! Нет-нет-нет!

— Санки? Ты чего? Ну не хочешь — не надо, я же не отнимаю. — Даня смотрел на него недоуменно.

Но наконец-то повернулся, перестал разглядывать пятиэтажку. Уставился Сане прямо в глаза. И стало заметно, что он небритый и что щеки него втянулись. А лицо хмурое, усталое. Будто он одновременно говорит и решает какую-нибудь задачку — свою физматовскую, невозможно сложную.

— Ты в порядке? Санки?

— Я? — Саня хочет ответить как можно быстрее. Ему сейчас стало страшно. Потому что у такого вопроса, как у сложной задачи, всегда несколько ответов.

«Да, конечно, в порядке».

«Нет. Но это ерунда».

«Данечка, ты лучше не спрашивай. Потому что, если спросишь, что со мной, придется объяснять. А ты про это знать не должен. Тебе нельзя такое. И никому нельзя».

— Я нормально. А ты?

— Чего я? Санки, у меня сессия. Не видно, что ли?

Кинтель расправился с остатками яблока — в два укуса. Зашвырнул огрызок в траву. Освободившейся ладонью немедленно потер нахмуренный лоб. И Сане сразу же захотелось придвинуться ближе, обнять. Положить ладонь на складку между Даниными бровями. А лучше вообще губами в неё ткнуться.

— Даня, тебе учить много надо?

— Нет. То есть, да. Санки, там не очень много. Но там трудно... Наверное, любому было бы трудно, не только мне. Другие тоже загибаются, безо всякой мигрени. Сань, высшая математика, она... немного не такая, как в школе проходят. Там сложнее. Интереснее, но мозги реально пухнут...

Кинтель на секунду запнулся. Кулаком сдвинул с нижней губы прилипшее яблочное зернышко. Оно упало на землю, затерялось в густой траве. Вот интересно, а вдруг из него яблоня вырастет? Но куда интереснее — Данины губы. Они от яблочного сока должны быть сладкими. Немножко липкими, чтобы их можно было облизнуть. Всего разочек... Всего секунду. А потом из-за этой секунды оборвётся все остальное — все, что было между ними за эти восемь или девять лет. Нельзя!

— ... градация. Санки, ты слушаешь меня вообще? Или я непонятно?

— Понятно. Даня, будешь моё яблоко? Я правда не хочу.

— Буду. Спасибо, Сань.

И снова ладонь на ладони. И кажется, что под кожурой у яблока тоже бьётся жилка. Как пульс у Дани на запястье.

Мягкий стук. Шорох.

Густая трава на секунду раздвигается, а потом смыкается снова. Ричард, взбивая воздух куцым хвостом, подслеповато тычется в землю. Ищет яблоко.

Кинтель вдруг нагибается — и его рука скользит вдоль Саниной спины, всего одну секунду. Дышать тяжело. Но Кинтель меняет положение рук, подхватывает трость. Резким жестом пригоняет яблоко обратно, возвращает его себе под ноги. Потом поднимает, вытирает о левый рукав рубашки, чуть ниже эспадовской эмблемы.

Надкусывает. И глаза при этом щурит.

Интересно, а когда Кинтель целуется, он закрывает глаза?

— Ох ты ж, кислятина какая... Санки, ты чего не сказал?

— Не хотел перебивать. Ты про эти объяснял, я не помню... Интересно. Дальше расскажешь?

Саньке очень хочется отхлестать себя по щекам. За враньё.

— А чего дальше-то? Мне тоже самому интересно, но я и сам ни фига не понимаю, — Кинтель пожал плечами. Потом вздохнул. Резко. Словно набирался мужества, чтобы выпить какую-нибудь лекарственную гадость. И вот тогда он признался: — Санька, я, наверное, отчислюсь. Сам. Документы заберу и все такое.

— Зачем?

Саня сам испугался своего голоса. Звучал больно жалобно. Как у перепуганного дошколёнка.

— Не могу больше. Крыша едет...

— Голова болит? — спросил Саня. И сам сразу понял, какую глупость сейчас сморозил.

Но Кинтель не обиделся. Наоборот. Улыбнулся. Хоть и печально.

— Нет, не голова, мозги. Санки, понимаешь... Я у Толича спрашивал, он же медик. Про то, что бывает после черепно-мозговых.

— Что? — отчаянным шёпотом спросил Саня

Кинтель молчал. Было слышно, как по улице Морозова ездят машины. Как в одной из них орет дурными голосами идиотская музыка, про вишнёвую «девятку».

— Санки, я не могу. Сань...

Хорошо, что стали сгущаться сумерки. Наверное, сейчас дождь скоро пойдет. Ну и хорошо. В полутьме и совсем в темноте легче разговаривать. Делиться тайнами и тревогами.

— Санки, я не знаю... Может, ушиб мозга так сказался. Толич сказал, что вот тут, — Кинтель неловко провел пальцами по лбу, и Сане сразу же захотелось накрыть его ладонь своей. Будто это могло притупить боль. Или обиду. — Вот тут тоже повреждения есть, от удара. А эта часть мозга за разное отвечает, он объяснил. За то, какой человек. И за отношение к другим людям тоже...

Саня вздрогнул. Как от резкого звука. Но не перебивал, не мешал. А Кинтель объяснял дальше. Сухо, строго:

— В общем, это либо врожденное, и просто раньше не вылезало, либо оно сейчас образовалось, из-за сотряса... Не знаю. Я же Толичу не говорил, чего у меня там... Про что я спрашиваю...

— Про что?

Сане показалось, что он заранее знает ответ. На личном опыте.

— Про это... Про то самое, Санки. Понимаешь... Не то, чтобы я теперь ненавижу их... девчонок. Или что я, наоборот, раньше их как-то сильно хотел...

Саня кивнул. И не стал напоминать про то, что Кинтель ему рассказывал — об Алке Барановой, которая до сих пор присылала изредка письма из-за границы. Но там ведь не любовь. Даже не отношения. Точнее — отношения, но не те. «Дай английский списать, шашлычок ты мой!». Саня и сам так мог сказать. Любой однокласснице. Хотя и не очень-то уверенно.

— ...А теперь они меня вообще никак не колышут. Я ради интереса порнуху по кабельному смотрел, и ничего. Думал, что вдруг сработает... А оно...

Даня запнулся. Вытер рукавом рубашки вспотевший лоб. Было видно, как у него на щеках проступают треугольные розовые пятна.

— Санки, я... Я на тебя не просто так... смотрю. Не как на друга. То есть не только как на друга, а... Понимаешь? Хотя, разве такое поймёшь? Я сам не понимаю ни фига, Сань.

Это было еще одним чудом. Еще одним кубиком — последним. На самом верху башни. Это одновременно — как праздничный салют, как звонок с самого последнего урока в последней четверти, как... Как новости о том, что Кинтель будет жить. И сам Саня тоже.

Долго.

Может быть — всегда.

И, наверное, вместе.

Он боялся вставать с фундамента. Боялся, что Даня испугается. Что решит, будто Санька может уйти.

Поэтому надо было вот так — одним рывком, броском, практически. Они и без того сидят очень близко. Всего-то и надо: чуть-чуть перегнуться, сместить руку, убрать пальцы, приблизить губы. Сказать, наконец:

— Даня, не бойся. Всё в порядке. Я тоже.

Голос звучит по детски, глупо так. И слова не те, которые Саня должен говорить. «Я тоже». Чушь какая-то. Опять всю работу взял на себя Кинтель, все сказал, во всем признался, первый рискнул. Потому что старше? Честнее? Храбрее?

— Это я тебя люблю. И ничего не сотрясение. Или мы оба сотрясённые. Понял, Даня?

Кинтель смотрит на него с таким видом, будто у Сани за спиной сейчас мчится встречный поезд. Или падает горящий самолет. Или у него там выросли крылья. Даже, наверное, паруса. Два больших треугольных кливера.

Белые крылья-кливера. Нежные и очень сильные.

Санька не дает Кинтелю опомниться. Одним махом оказывается рядом.

Это так просто. Так привычно. Совсем как на яхте, когда сильная качка.

Он накрывает своими ладонями Данины щеки. (Небритый!). Это тоже так просто, будто он уже много раз такое делал.

А потом — как никогда не показывают в обычных фильмах и обычных книгах — Санька целует Кинтеля. Губы к губам. Язык к языку. Ещё сильнее. И резче. И долго, невозможно долго. Так долго, что непонятно, как теперь сглатывать слюну.

Но еще непонятнее — о чем им теперь говорить. И можно ли?

Вдруг то, что Саня сейчас сделал — это всё-таки неправильно? Вдруг так — нельзя? Всё равно нельзя. Не смотря на признание Кинтеля. Может, тот вовсе не рад собственной реакции.

От этой мысли Санька замирает. Сбивается. И никак не может сообразить, каким будет следующее движение. Что теперь делать? Разжать объятья? Отвести своё лицо от Даниного? Отшатнуться? Прощения попросить?

Что делать?

Он не понимает, не помнит.

Это как с песней — когда начинаешь и вдруг сбиваешься, фальшивишь, из головы вылетает мотив. И все слова — даже самые лучшие — болтаются в голове, словно мусор на воде.

Санька распахивает глаза. Встречает взгляд Кинтеля. Оторопелый. Одуревший. Как будто Даня спал, видел во сне кошмар, а его вдруг разбудили.

Это хороший взгляд. Изумлённый, но совсем не злой.

И Саня оживает. Снова скользит языком по Данькиным зубам, пытается нащупать его язык своим — коснуться, словно осалить. Санины пальцы знают, что сейчас делать. Лучше него самого. Лучше Кинтеля.

Тот выворачивается, подставляет Саньке шею — тоже как для поцелуя, да? Говорит неразборчиво, глухо, раздраженно. Так, будто у него болит голова:

— Салазкин, ты сдурел! Прекрати!

И все обрывается. Все движения. Все касания. Все ноты звучащей внутри Саньки мелодии.

Всё.

Это как убитая песня, как оборвавшаяся навсегда дружба.

Саня убирает руки. Выпрямляется. Складывает ладони на коленях (и под джинсовой тканью сразу нашаривается родинка. Она словно сама Сане под палец лезет).

— Прости меня, пожалуйста. Я больше не буду.

Всё.

Теперь Саня замирает. Ждёт слов Кинтеля. Как приговора. Сдается. Хотя тот трубач, из их с Даней песни, не сдавался никогда-никогда. Но у трубача были совсем иные задачи. И он оборонялся от внешних врагов. А главный Санькин враг — он сам. Всё разрушил. До основанья...

— Не надо так, Санки... — очень медленно произносит Кинтель: — Сань, пожалуйста. Это не искусственное дыхание.

— А при чем тут оно? — Саня ждал других слов. Жёстких, обрубающих все напрочь.

А Кинтель вместо этого говорит так, будто это он во всем виноват:

— Санки, ты мне... Лучше тебя никогда не будет, никого... Но ты мне ничего такого не должен, понимаешь? Это мои проблемы и мне их решать. Ясно?

И Саня медленно — словно в фильме, где специально плёнку крутят не на той скорости — поворачивает голову. Видит Данино лицо. Сейчас уже совсем стемнело. И многое не разобрать.

Но у Дани глаза блестят. И на щеках пятна. Саня их не видит, но чувствует жар. И все остальное он тоже чувствует.

— Санки, ты понимаешь... Мне такого из жалости не надо. Совсем.

И Кинтелево «такое» совсем как у Сани!

Так тоже бывает. Ещё одно чудо. Совпадение. Как в книжке. Как в сказке. Как только и может быть в жизни Сани Денисова. В личной жизни.

— Да при чем тут жалость! — возмущается Саня.

И, не давая Кинтелю вставить ни слова, он начинает говорить сразу обо всём. Про совпадения, про теплоход «Михаил Кутузов» и про фрегат «Рафаил», про Морской устав и тайну острова Шаман, про маму Надю, оказавшуюся тезкой биологической мамы Кинтеля.

— Ну мало ли, что и где не бывает. А то, что и ту, и другую Надежда Яковлевна зовут? Это бывает? А что они внешне похожи? А как она к тебе в больницу приехала? А как мы Ника нашли? А что фото прабабушки сохранилось? Так тоже в жизни не бывает, по-твоему?

Саня говорит хрипловато, сбивчиво. Но все равно ему кажется, что голос звенит — как в детстве, когда он пел про трубача.

Это от волнения. Только от него. Ни от каких ни от слез ни разу.

— Платок есть? — спокойно и очень уверенно спрашивает Кинтель.

Сам лезет в карман Санькиной куртки за платком. Зажимает его в ладони. И наклоняется губами к Саниной щеке. Сцеловывает слезы. Одну, вторую, третью.

— Как звезды в августе... — непонятно говорит Кинтель.

А потом они снова целуются. В полной темноте. Под мелким, моросящим дождём. Совсем неласковым, не летним.

Неважно. Июнь только начался.

— Домой надо. А то мама...

— Мама Надя тоже... — хмыкает Кинтель: — Ричарда зови и пойдём.

Но так и не убирает свои ладони с Санькиных плеч.

Саня улыбается. Оборачивается, чтобы подозвать собаку. Хочет сложить губы, чтобы свистнуть. Но они, припухшие, не слушаются. Складываются в улыбку.

Так надо.

Санька не поёт, а почти шепчет. Очень тихо и, кажется, не совсем на ту мелодию:

— Наш трубач никогда не сыграет отбой...

И Ричард подходит. Стоит, наклонив голову, и слушает песню.

Скачать миди «Закрой глаза»
doc | html | fb2

тыкаем на картинку)

---

Первая тройня))))

сижу умиляюсь вся)))) у Хорошки родились первые детки) три штюки))) маленькие черные колбасята)))

---

Васька

 Nadhart Надюш, обожаю тебя спасибоооо))))

- На хуй иди! - шипел Васька, рассматривая себя в зеркале. - Хватит! Пиздуй я сказал!
Серый с виноватым видом пытался помочь обработать разбитую губу, но Васька отбивал его руки и фыркал как рассерженный кошак.
- Вась, ну ты же знаешь… - попытался оправдаться Серый, но Васька его перебил:
- Знаю! Я не прошу тебя привязать на древко трусы и на каждом углу орать, что ты спишь с парнем, но, сука…
- Не матерись! - вякнул не очень уверенно Серый.
- Конечно! Это же ты у нас мальчиш-плохиш, а мне нельзя ни матом ругаться, ни кулаками махать. Блять, удобно-то как, да, Серёг? Мне и по морде дать можно, и в задницу присунуть, как приспичит! Не девка — не рассыплюсь. - Васька выхватил у него из рук пузырёк с перекисью и ватку. - Короче, так! Вали на хрен отсюда, чтобы я тебя больше не видел! Я заебался синяки замазывать. Твоя любовь мне боком выходит. Неужели нельзя просто делать вид, что тебе на меня насрать, и держать свою свору в узде?!
- Ва-ась…
Только Васька видел грозу микрорайона таким виноватым и расстроенным. Обычно Серый распугивал всех своей хмурой рожей. А как же! Он же крутой перец, глава дворовой шпаны, авторитет, мать его. А Васька для этой шайки всё равно, что красная тряпка для быка. И если бы не Серый, то они бы его уже давно запинали. Хотя если посмотреть с другой стороны, то если бы не тот же Серый, то и Васька давно г=нашёл бы себе другую квартиру, подальше отсюда.
- Вали, я сказал. И не надо мне рассказывать сказки про «бью — значит, люблю»! Бабам это втирай, а у меня твоя лапша на ушах уже не держится. - И вытолкал Серого за дверь, особо не церемонясь.
«Су-ука… - мысленно простонал Васька, прижавшись лбом к холодному стеклу зеркала. - Откуда же ты взялся на мою голову?» И как завтра на работу идти? Опять на него все коситься будут. Снова главврач ворчать станет, что по его морде не поймёшь — медбрат он или пациент. Ну хоть тут повезло — не надо за помощью обращаться, сам себе доктор.
Нет, надо это всё прекращать. Надоело! Марь Васильевна как-то обмолвилась, что знакомые ищут жильцов для своей однушки. Может, и правда лучше съехать, чтобы не видеть рожу Серого? Хрен с ним, что до работы добираться в три раза дольше, зато целее будет. А то кто его знает, что там этим козлам в голову придёт. "Валить, и к чёрту Серого!" - кивнул сам себе Васька.

- Серый, ты куда? - вякнул кто-то за спиной, но Серёга только отмахнулся.
Он целую неделю не подходил к Ваське, давая тому возможность остыть и успокоиться. Знал по прошлому опыту, что с извинениями лезть бесполезно — пошлёт. И вот сейчас, увидев его, не смог усидеть на месте.
- О, наш ботан нарисовался! - хмыкнул Сашок. - Попинаем, а, Серый?
- Поддувало закрой, простынешь! - рявкнул Серёга. Васькины слова не давали ему покоя, он всю неделю думал, думал, думал… А дело это для него непривычное. Но всё же поработать мозгами оказалось полезно. Тупым Серёга не был, понял, что Ваську терять не хочется. А всё к тому и шло. И виноват в этом только он сам.
Васька и правда не требовал от него ничего, принимал таким как есть. Иногда ворчал, что пора бы уже повзрослеть, но и только. И только с Васькой он мог быть самим собой, а не строить из себя крутого гопника. Только Васька знал, каким нежным может быть Серёга. Васька знал настоящего Сергея, остальные видели только маску — Серого.
- Вась, подожди, разговор есть, - окликнул он парня.
- Серый, давай сегодня без твоих разговоров. Устал как сука. - Вид у Васьки и впрямь был уставший. Да ещё и синяки, хоть и замазанные тональным кремом, но всё же заметные…
- Вась, прости. Ну дурак я, знаю, - начал Серёга.
- Нет, Серёж, это я дурак, - выдохнул Васька. - Но уже поумнел. Не трать слова. Я же понимаю, как раздражаю тебя. Как же, соблазнил и развратил, - грустно ухмыльнулся он. - Не переживай, скоро съеду и не буду тебе глаза мозолить.
- Как съедешь? Куда? - вскинулся Серый. - А я? А я как же?
- Как-как… Как раньше. Всё, иди, тебя вон ждут, а я пойду отдыхать. - Васька развернулся и пошёл к дому, оставив Серёгу стоять посреди двора и переваривать услышанное.

- Серый, ты что-то в последнее время как в воду опущенный. Случилось чего? Так ты скажи, мы мигом всё уладим, - пристал к Серёге Сашок. Компания гуляла у него на хате, отмечая день взятия Бастилии. Это только алкаши пьют без повода, а они не такие! - Тебе баба не дала, что ли? - хохотнул пьяный в дупель хозяин. - Так мы тебе быстренько другую организуем. Смотри, какие тут тёлочки, и каждая готова на тебя запрыгнуть, только помани.
Серёга обвёл собравшихся тяжёлым взглядом. Что он тут делает? Кто они ему? Как же всё достало! «Хочу к Ваське!»
Чужая рука на плече давила, словно плита, хотелось скинуть её, а лучше — сломать.
- Уеду я скоро, - неожиданно даже для себя ляпнул Серый.
- Куда? - удивился Сашок.
Серёга неопределённо махнул рукой. «Куда Васька, туда и я. Но тебе об этом знать необязательно», - подумал он, а вслух сказал:
- Пока не знаю.
- Мужики! - пьяно заорал приятель. - У нас новый повод выпить! Нахрен французов с их Бастилией! Серёга скоро нас покинет, надо проводить его как следует!
Предложение было встречено радостным улюлюканьем, тут же снарядили гонцов в магазин, потому как выпивки явно не хватало, и веселье пошло по новому кругу. Серёга же, посидев ещё немного, решил, что с него хватит, и тихо свалил, ни с кем не попрощавшись.

К Ваське идти было нельзя — не любил тот, когда Серёга пил. Серый бездумно бродил по улицам, дожидаясь, когда хмель окончательно выветрится, и не заметил, как забрёл в какой-то проулок, заканчивающийся кирпичным забором, у которого лежала куча мусора. Он уже развернулся, что вернуться на улицу, но его внимание привлёк пакет, в котором кто-то шевелился.
«Блять, вот смеха будет, если это крыса», - думал Серый, развязывая узел. На землю выпало что-то мелкое и серое.
- Вот суки! - не сдержался Серёга, рассмотрев свою находку — совсем крошечного котёнка, даже глазки ещё не открылись. - Суки! - повторил он и, спрятав найдёныша за пазуху, почти бегом рванул домой.

Васька заклеивал скотчем последние коробки. Почти все вещи уже были перевезены на новую квартиру и сегодня он последний раз ночевал здесь.
Стук в дверь заставил его оторваться от работы и вздохнуть. Только один долбодятел мог так ломиться. А Васька уже понадеялся, что Серый наконец-то оставил его в покое. Ошибся.
Вздохнув, он побрёл открывать, пока этот идиот не вынес ему дверь.
- У тебя молоко есть? - вместо «здравствуй».
- Ты на молоко перешёл? - хмыкнул Васька, рассматривая раскрасневшегося Серёгу, от которого несло перегаром.
- Да не мне! Ему вот, - и он осторожно вытащил из-под рубашки слабо попискивающий комок.
- Ты где его взял? - Васька пальцем погладил котёнка, который слепо тыкался в Серёгину ладонь.
- Спас, - гордо заявил Серый. А потом, бросив на Ваську виноватый взгляд, добавил: - Говорят, в новый дом надо кошку сначала запускать. Вот я и подумал…
Васька сначала хохотнул раз, другой, а потом зашёлся в смехе.
- Серёга! Какая, нахрен, кошка? Он же через порог не перелезет!
- Перенесём! - не сдавался Серый. - Вась, ты же нас не выгонишь? - тихо спросил он у вытирающего слёзы Васьки. - И за квартиру вдвоём легче платить…
- Бля, Серый, ты меня когда-нибудь всё-таки добьёшь! Тётенька, дайте попить, а то я так кушать хочется, что даже переночевать негде! - И зашёлся в новом приступе смеха.
- Вот видишь, я же говорил, что он нас не выгонит, - шептал Серёга тем временем котёнку на ухо. - И тебе сдохнуть не даст, он же медик, он клятву давал…
Васька смотрел на Серого, которого ещё минуту надеялся никогда больше не видеть, и понимал, что никуда он от него не денется. Вот такая у него судьба, на всю голову пристукнутая.
- Иди в аптеку, - скомандовал он, забирая котёнка.
- За смазкой? - радостно спросил Серый.
- За пипеткой! - рявкнул Васька. - Ребёнка кормить будем.
Серый, сбегая вниз по лестнице, довольно потирал руки: всё, кажется, сложилось более чем удачно. А котёнка он Васькой назовёт!

Код для Обзоров

[L]Motik71[/L] <a href="http://zosiapupkina.diary.ru/p209996042.htm" target=_blank>рекомендует</a> Историю к истории

@темы: История к истории

---

Ночная история

 anik_anik добро пожаловать) вам получилась история о принятии решения))) шел себе Вася Пупкин домой с гулянья с друзьями, среди которых есть особенный друг)) увидел вот такую пару и решил, что завтра, вот прям завтра наберется смелости и кааак подойдет, как поцелует его наконец))) а то че это им можно, а ему нет?)))

@темы: Ночная история